Прохор поставил перед Каем рюмку с водкой.

– Тебе пора становиться взрослым. А то дерешься лучше нас, а водку даже не пробовал. Ведь так? – Прохор заглянул в глаза своего друга.

– Нет. Не пробовал.

– Тогда пей.

Кай посмотрел на Прохора. Он доверял ему. Это его друг. Если Прохор сказал, значит, он должен выпить водку.

Он выпил. Дыхание перехватило. Но потом странное тепло полилось по телу. Боль от ударов постепенно растворялась в этом тепле. Он уже не чувствовал боли, он чувствовал, что ему хорошо, хорошо и легко. И на душе легко. Все, что его так мучило и терзало изнутри, ушло и осталось где-то вдали.

Прохор наблюдал за ним, видел и понимал, что он чувствует. Он нагнулся к нему и, чтобы никто не слышал, спросил:

– Теперь не болит? – он-то понимал, что у него болит все после сегодняшней драки. Он восхищался тем, как мужественно его друг переносит боль и не жалуется. Эта рюмка водки – единственное сейчас, что смог Прохор сделать для него. Заглушить боль, пусть хоть на несколько часов.

– Нет, – удивленно ответил Кай, – мне сейчас хорошо.

Ребята закричали, чтобы ему налили еще. Но Прохор накрыл рюмку своей рукой и сказал, что для первого раза хватит.

Этот вечер он провел в состоянии странной эйфории. Уже поздно ночью, когда алкоголь уже практически выветрился, Прохор взял с собой несколько ребят и пошел его провожать.

С того времени Прохор больше не позволял Каю пить водку. Только на Новый год, который они отмечали позже самого праздника, Прохор налил и позволил ему выпить бокал шампанского. На этом бокале его все и «потеряли». Проснулся он уже под утро, когда, наконец, Прохору удалось его разбудить, чтобы отправить домой.

Так шло его взросление. Потом было еще много драк и не совсем правильных дел, на которые он ходил с Прохором. Хотя на серьезные дела Прохор его не брал. Не хотел впутывать, да и переживал за него.

***

Сейчас, будучи уже подростком, он шел в их квартиру. Тот подвал был давно ими покинут. Да и дом тот пошел под снос. Теперь их банда базировалась в квартире. Это была огромная коммуналка в центре старой Москвы в одном из переулочков за Арбатом. Этот дом дореволюционной постройки был темен и мрачен. Темный подъезд, узкая лестница и странная квартира с длинным коридором и комнатами. Там было несколько смежных комнат, в которых они в основном и тусовались. Эти смежные комнаты принадлежали родственнице одного из ребят из их банды. Сама родственница жила в еще одной комнате, вернее, пила и спала там потом в постоянном отрубе. Другие жильцы комнат были здесь прописаны, но не жили; где они были никто не знал, да и не вникал в подробности. Только в конце коридора в своей комнате жил странный старичок, практически выживший из ума, который мог тенью ходить по коридору, но большую часть времени проводил, закрывшись у себя.

Бывая здесь, Кай всегда удивлялся новым лицам и странным личностям, с которыми можно было столкнуться в коридоре этой квартиры и потом их больше никогда не видеть. Кто они, откуда и почему здесь? На этот вопрос ему, наверное, никто бы не ответил.

В их комнатах было уютно. Так же в центре стоял стол, но теперь поприличней того, что был в подвале. Так же вокруг стола стояли стулья. Неизменное царское кресло Прохора по центру и чуть попроще – Кая – по правую руку от Прохора.

Прохор за это время превратился в коренастого широкоплечего юношу с прямыми, коротко стриженными каштановыми волосами, правильными чертами лица с первыми признаками усов и бороды, которые он начал сбривать, и проницательными тигровыми глазами. Да, если бы не эти глаза хищника, его можно было бы назвать очень милым юношей. Но этот странный взгляд с желтыми искрами пугал смотрящих на него и делал его лицо жестоким. Плотно сжатые губы, на которых редко появлялась улыбка, и непреклонный характер бесспорного лидера. Его боялись. Уважали, но больше боялись.

За этот краткий период его переходного возраста от подростка в юношу у него было еще два случая, когда он убивал. И это наложило на него отпечаток: он хоть и был по возрасту юн, но душа его давно зачерствела, и это отпечаталось на его внешности.

Как-то в один из вечеров, еще в их подвале, Прохор позвал Кая в так называемый его кабинет, в углубление в стене, задернутое занавеской, где стоял небольшой стол, пара стульев и кресло для Прохора. Здесь он обычно планировал секретные операции не для всех и разбирался по отдельности с каждым членом его банды, если того требовала ситуация.

Кай сидел напротив него за столом и ждал, что он скажет.

– Знаешь, я убил человека, – просто сказал Прохор, всматриваясь в его лицо, ища в нем осуждение или отвращение к себе после сказанного.

Кай долго молчал. Затем встал, подошел к сидящему в кресле Прохору и обнял его за плечи.

– Мне так жалко, что у тебя такая жизнь, где тебе придется это делать. Ты такой хороший, такой добрый. Я всегда буду с тобой, – затем он вернулся на свой стул.

Тогда Прохор был потрясен до глубины души. Он ожидал всего, чего угодно, что скажет его друг узнав об этом. Но этот еще мальчик просто обнял его за плечи и впитал его боль в себя. А ведь даже себе Прохор не позволял думать об этом. Не позволял сознаться себе, что после этого его душа изнывает от боли содеянного. Он был тронут тем, что сейчас его поняли и приняли таким, какой он есть.

После этого Прохор рассказывал своему другу все, и Кай тоже рассказывал ему все о своей жизни там, за стеной в его доме.

Его жизнь была все такая же, но только с еще большим ужесточением контроля над собой. После того, как родители стали заставать его регулярно с разбитым лицом и в порванной одежде, они стали чаще сажать его под домашний арест. Но это только прибавляло знаний у него, так как он не терял времени впустую. Он учился. И в то же время его желание обрести свободу от них росло с каждым днем.

Сейчас, став подростком и идя в их квартиру, Кай уже мог позволить себе не приходить домой на ночь. Он мог оставаться здесь ночевать или зависать здесь на несколько дней. Возвращаясь домой, он отстранено выслушивал лекции о своем поведении. Но теперь его это не трогало, ему было безразлично, что ему говорят. Затем следовало очередное наказание в виде ареста на несколько дней. Иногда он отсиживал эти дни дома, если того требовала его учеба, а иногда сбегал – и уже никто и ничто не могло его остановить.

Понимая, что их сын связался с плохой компанией, его родители приняли решение на все лето отправить его в Ростов к дальнему родственнику. Решив, что данная изолированная местность вдали от людей, а главное, от его сомнительных друзей пойдет ему на пользу.

Это действительно была изоляция, но не для него.

Встретив с поезда, его долго везли на машине через ростовские степи. Кай восхищено смотрел в окно, такого огромного пространства он еще не видел. А затем перед ним раскрылась сказочная картина – это был табун несущихся по степи лошадей. Глаза у подростка загорелись.

«Я хочу лететь с ними над этой степью!» – твердо решил он, видя скачущих коней.

Машина остановилась в большом хуторе. Как потом оказалось, его дальний родственник был директором конезавода, который располагался невдалеке. С этого момента Кай практически жил на конюшне. Он «заболел» лошадьми. Один раз войдя внутрь и вдохнув запах навоза, свежего сена и тепла от лошадей, он «заразился» ими на всю жизнь. Он делал все на конюшне: убирал навоз, вывозил грязные опилки, раздавал сено, чистил старую растрепанную амуницию, ухаживал за лошадьми.

Родственник, видя его желание трудиться, не мешал ему в этом. Его предупредили, что это сложный подросток, но он видел перед собой подростка, который трудится не покладая рук с рассвета до заката. И когда Кай попросил разрешение поездить верхом, ему за его труды разрешили, даже не став выяснять, умеет ли он ездить или нет.

Кай не умел, но он видел, как ездят другие, и внимательно наблюдал за ними, за их действиями на лошади. Он уже сам научился седлать и расседлывать лошадей, подавая их работникам для проездки и забирая после нее.