– Сеньора, добро пожаловать в салон модной одежды.

   – У вас есть что-нибудь... особенное? – девушка сделала несколько шагов по алой ковровой дорожке, начинающейся от входа и расползающейся алыми венами во все уголки магазина, где можно хоть что-нибудь посмотреть, пощупать и, конечно же, купить. "Купите" – именно эта фраза алчностью светилось в глазах прислуги магазина.

    – Необычное, – Анна оглянулась по сторонам, и платье темно-синего, благородного оттенка, подчеркивающего излишнюю бледность, взметнулось тяжелым колоколом, приоткрывая туфли точно в тон платью. – Может быть что-то, что все отказываются покупать? – девушка устремила взгляд на матрону сего заведения.

   Мадам постаралась не закашляться. Она и так поняла, что перед ней одна из тех, кого называют дурным словом в высшем обществе, кого содержат, скорее всего, богатей или даже богатеи.

    – Есть изумительной красоты индийские платья. Их привезли для дивы, но... Мадмуазель отказалась из-за излишней открытости...

    – Покажите, – велела девушка, которую не интересовало мнение продавщицы о ней. Более того, Анне было даже забавно наблюдать за сменой эмоций на лице этой толстухи, посмевшей иметь собственное мнение, в то время как ей полагалось только обслуживать клиентов. И в этом она была схожа с проституткой в самом дрянном доме терпимости. И те, и те лишь обслуживают господ.

   Иронически глядя на лицо женщины, обрюзглость и морщинистость которого не могла скрыть никакая косметика, Анна грациозно потянулась и поправила выбившуюся из своей прически прядь волос. Пусть прочувствует разницу между ними, мерзавка.

   Дама посмотрела в сторону подружек, продолжавших увлеченно делить платье, а затем направилась в сторону ширмы и принесла несколько коробок, обвязанных бантами, чтобы открыть первую, в которой находилось нечто, легкое, красное и сверкающее золотым бисером и вышивкой.

    – Прошу, – хозяйка извлекла наряд, который смутил бы даже куртизанок, и положила на прилавок, как доказательство, что такое не одевают для прогулок по городу.

   Анна провела пальцами по переливающейся ткани. Та потекла по пальцам словно вода. Алая вода. Вновь алое и золотое. В чем-то совершенно неправильное сочетание, ведь должно быть алое и серое, однако притягательное. Золото – презренный металл, однако его блеск туманит глаза всем людям, даже сделавшим шаг за край.

   Анна взяла двумя пальцами платье, приподняла его и встряхнула. Легкий перезвон бисера и колокольчиков, на грани слышимости, на границе чувств... Девушка прикусила губу.

    – Что у вас еще есть?

   Мадам тихонько засмеялась. Несмотря на то, что она уже переступила порог уродливости, голос ее оставался тонким и звонким. А понимание, что девочка ищет особенный наряд, воодушевляло на прибыль.

    – Смотрите, – дамочка раскрывала коробку за коробкой, обнажая их содержимое с таким странными пошлыми нарядами, что девицы бросили золотое платье и тоже оказались рядом с прилавком.

   Анна не обращала внимания на глупых мотыльков, слетевшихся на блеск очередного наряда. Глупые самочки, надеющиеся заинтересовать своих самцов яркостью и золотом. Они не проживут и дня, и увянут, как подснежники под яростными, но холодными лучами зимнего солнца.

   А она сама – она искала нечто особенное.

   Шуршала папиросная бумага, которой бережно перекладывали тончайшие, почти прозрачные ткани. Позвякивали подвески и крохотные колокольчики. Скользил шелк… Все не то.

   Открывалась одна коробка за другой, и Анна уже с трудом сдерживала резкость нетерпения и горечь разочарования. Время неумолимо приближалось к назначенному часу, а наряды все никак не могли удовлетворить вкус. Пока мадам не открыла одну из последних коробок. Глаза Анны вспыхнули восторгом – вот оно! То, что нужно!

   – Беру, – голос прозвучал безапелляционно. За такое чудо отдать можно сколько угодно.

   Темное, цвета неба южной ночью платье было усыпано множеством крохотных мерцающих звездочек – и не понять, то ли золотые они, то ли драгоценная крошка. Шаровары в тон платью. Туфли глубокого синего тона, также переливающимися звездочками. В отдельных полупрозрачных мешочках – множество браслетов, обращающих руки в драгоценные наручи. И тонкая сетка на волосы, украшенная звездами покрупнее.

   – Где я могу переодеться? – вопрос был задан по-хозяйски и не подразумевал отрицательный ответ.

   Мадам кивнула, следя за шустрыми красотками, у которых глаза загорелись на наряды, которые достойно демонстрировать лишь в кровати за закрытыми дверьми, показала юноше дорогу рукой – старинная ширма с витыми ножками раскрывалась, словно восточный веер.

   Отсюда голоса казались далекими, даже невнятными, словно гул. Анне предстояло самостоятельно избавиться от платья, справившись с крючками корсета и многочисленными лентами, которыми перетянул ее Атоли. Непосильная и сложная задача для той, у кого нет под рукой ножниц. Но Учинни ждал сюрприз. Кто-то подошел сзади и прикоснулся к платью ненавязчиво и услужливо.

    – Мадам прислала меня помочь, – ловкие пальцы стали тянуть за ленты, расстегивать маленькие крючки, вынимая их из петель. Подушечки скользили по гладкой коже, вызывая мурашки вдоль позвоночника. И голос... Этот голос знакомой нежностью расцветал в ушах.

   Кажется, много лет назад тоненьким голоском так говорил мальчик, боявшийся монстра в глубокой яме.

   Анна, погруженная в непристойные мечты, поначалу не сразу осознала, что происходит. Однако касания пробегались иголочками не только вдоль позвоночника, но отдавались слабым покалыванием в руке, вырывая из грез.

   – Ве... Верон? – полнящаяся удивлением девушка обернулась, не веря своим ушам.

    – Ах, Анна... – притворное удивление насквозь было пронизано ледяным равнодушием. Верон сузил свои прекрасные глаза и криво улыбнулся, разглядывая невесту, с которой сползало платье, стекая по ее плечам лишним предметом гардероба. – Чему ты так удивилась? – юноша дернул за очередной крючок, а затем потянул за ленту, разглядывая синяк, расплывшийся на предплечье Учинни. – Красивый наряд... Так ты собираешься заключать договоры с партнерами? Признаюсь, вид у тебя будет престранный... Вряд ли всерьез воспримут опиумную девочку в блестящих кружевах. – Верон сам дернул платье вниз, и то упало на пол, тогда как юноша сделал шаг вперед и вжал Анну в стену.

    – Верон? – Анна была настолько ошарашена, что не сопротивлялась напору. – Что... что ты делаешь?

   И тут, в столице, и в этом закутке, скрытом ширмой, которая может упасть в любой момент.

    – Как глупо, правда? – юноша окончательно сдернул платье с Анны, которая выглядела такой жалкой, что ее хотелось нахлестать по щекам. Кажется, что они поменялись местами. – Ты голая, передо мной... И я тебя раздеваю. То есть ты уже раздета. Побежишь? Поднимешь скандал? Столица. Центр города. Знаешь, никакие деньги тебя не спасут от проклятья, если ты сношалась с ...тварями из глубин могил.

   Анна не стала ждать, ее пальцы резко сомкнулись на шее Верона, который вновь казался ужасным, как тогда, когда валялся полураздавленным на полу собственного дома.

    – Я тебе сказала оставить меня в покое, – девушка презрительно скривила губы, глядя прямо в лицо бывшему жениху. – Чего ты добиваешься?

   Верон отступил. Сделай он еще шаг, и ширма могла бы упасть, но явно такого желания у настойчивого юноши не наблюдалось, а потому он впился ногтями в плечи Учинни, врезаясь в них болью.

    – Кукла пустоголовая. Марионетка. Вот ты кто! – захрипел юноша, закашлялся, но не покраснел, как все люди, а побледнел. – Обещание ты дала мне. Не исполнишь его... Пожалеешь.

    – И что ты мне сделаешь? – прошипела в ответ Анна, походящая на разъяренную фарфоровую куклу – если бы куклы могли быть живыми. – Вот тебе прощальный поцелуй и больше ты ничего не получишь!

   Она впилась в губы, желая сделать больно, а не доставить наслаждение.