Губы дрогнули поначалу в немом вопросе, но потом она все же смогла выдавить:
– Я уже умерла?
– Нет. Ты жива... Но мне надо тебя кормить хоть чем-то стоящим. С привкусом железа, с привкусом чужих судеб, я же не хочу, чтобы ты истощилась раньше времени, – заметил Атоли, протягивая Анне руку и резко вытаскивая ее из влажной полусгнившей кровати, где копошились личинки и черви. Он смахнул несколько с липкой кожи и заглянул в глаза – испуганные и непонимающие. – Кажется, ты понятия не имеешь об истинных вампирах, о которых сочинили столько сказок. Вечная жизнь – это не то, что преподносят вам, людям. Это редкий дар, который я дарую живым...
Привкус чужих судеб – прозвучало для Анны странно-притягательно, так, что захотелось попробовать – как это, почувствовать другие судьбы. Не просто увидеть, а прочувствовать на себе. Или в себе. И это не вызывало отторжения.
Прежняя Анна, та, кем девушка была еще несколько дней назад, ужаснулась бы, а эта Анна, так полностью и не очнувшаяся от грез и кошмаров, перетекающих друг в друга, рассматривала подобное как предоставленную возможность.
Ноющая боль на бедре пробуждала, но и отвлекала. Девушка рассеянно провела по ноге ладонью и чуть не охнула от горячего всплеска, ударившего в голову и разлившегося по телу. Близко поднесенные к глазам пальцы были испачканы алым и белым и пахли болезнью. Сознание равнодушно констатировало, что ей сейчас должно было бы стать дурно, однако этого не произошло.
– Вечная жизнь? – Анна подняла глаза на Короля. – Что ты берешь за такой дар? Меня ты уже забрал.
Еще тогда, на кладбище, когда впервые появился из старой могилы.
– Лишь призрак с собою забирает смерть... Она холодною рукою касается чела и охлаждает чресла, – успокаивая, Атоли обнял дрожащую в лихорадке девушку, и повел ее голой из комнаты, точно зная, откуда достанет ту самую заветную кровь. Юноша. Юное дитя лежало в соседнем номере, его опоили опиумом, раздели, изнасиловали и оставили пока так... Король остановился, любуясь кровавым рисунком на смятой кровати. – Пей... – приказал спокойно.
Анна сглотнула. Остатки человеческого просыпались и пытались прорваться сквозь флер нереальности, окружавший девушку эти дни.
– Я... Прямо... там? – взгляд не отрывался от того, чем любовалось чудовище.
Человек. Живой. Похожий на поломанную куклу и так не схожий с куклами, которыми управлял Король, и на которых сейчас отчасти походила Анна.
– Там... Укуси его, слижи крови... Я хочу смотреть, как его жизнь уходит, и как ты будешь видеть его агонию, его боль в последние часы этого дня, – приказал Атоли, подталкивая Учинни вперед. Конечно, та сомневалась, боялась, но вскорости начнет находить извращенное удовольствие в том, чтобы пить невинных и беспечных людей, забирая их часы и даже годы... Вампир? Да, они живут долго, но лишь если позволяет господин смерти.
– Я... я не могу, – Анне хотелось протестующе выкрикнуть, но получился лишь слабый шепот на грани надлома. Мальчик на кровати пошевелился. Он пребывал пока еще в бессознательном бредовом состоянии, но постепенно дурман выходил наружу, распускаясь болью – как физической, так и душевной, отголоски которых цеплялись за Анну, как присоски громадного черного спрута.
– Тогда ты умрешь. Ты, а не он... Облегчи его страдания. Ведь нет ничего хуже стать чужой собственностью, удовлетворять чужую похоть. Пей, – Атоли еще сильнее подтолкнул вперед Анну, которая оказался на коленях перед юным незнакомцем, стонущим от боли. Кровь стекала струйками по его бедрам, но даже теперь, под дурманом, несчастный сопротивлялся смерти. – Пей его без остатка.
Анна молча смотрела на лицо мальчика. Тот проснется. И, видимо, останется здесь навсегда. Или будет продан кому-то. О таких вещах не говорят, но шепчутся – по углам, делая вид, что подобного не бывает, наполовину не веря и в то же время замирая судорожным восторгом принадлежности к "взрослому миру". Именно так было в его школе.
Сначала шлюха внизу, пришпиленная ножом к столу. Теперь вот это...
Девушка осторожно коснулась пальцем чужой кожи. Липкий горячечный пот. Тяжелое дыхание. Неживой взгляд из-под полуприкрытых век.
Нет ничего хуже, чем стать чужой собственностью, да? А кто она сама, Анна Учинни, как не собственность, призванная удовлетворять похоть потусторонней твари?
Изнасилованный юноша открыл глаза и то ли прохрипел что-то, то ли попытался сказать. Анна отшатнулась – лишь бы не видеть распухшего языка и обметанных чем-то белым губ, не чувствовать больного тошного запаха. Боль в ноге резко вспыхнула, заставив прикусить губу. Она опустила взгляд и посмотрела на себя, пропахшую тленом и начавшимся разложением. Потом – вновь на мальчика.
Тот не выйдет отсюда и либо будет снасильничан до смерти, либо научится вести себя, как дурная девушка, и...
Закончить фразу Анна не смогла – не хватило духу. Так почему же она сама не чувствует себя подобной собственностью? Ведь от происходящего наедине с Королем бросает в стыд, хочется сгореть, провалиться сквозь землю. Но уже не хочется умирать. Юноша тоже не хочет умирать, но для него милосерднее сделать это именно сейчас.
Анна беспомощно оглянулась на чудовище, обретшее земную плоть.
– Как? Я не знаю...
– Так легко и просто, как будто завтракаешь... пробуешь новое блюдо. С опаской, подцепляя на вилку маленький кусочек, который может оказаться источником наслаждения или, напротив, внушить отвращение, – король присел рядом с диваном, бесцеремонно потянул «еду» за ноги, раздвигая колени и впиваясь в волосы Анны перчаткой, чтобы та не смела отсраняться и наконец жрала. Да, именно жрала, как делают это те, кто действительно любит жить и хочет остаться на этом свете надолго. – Кусай его сюда... Впивайся зубами.
Если бы в желудке у Анны было хоть что-нибудь, ее бы сейчас вырвало. А так – просто замутило, и горло обожгло желчью. Неужели она опустилась до такого? Стала такой? Неужели... Мысли метались судорожной стаей серебристых рыб перед громадным хищником, готовым их сожрать, а сама девушка, дрожа, крепко, до боли зажмурилась и вцепилась зубами туда, куда ее направил Король.
Жертва дернулась лишь на мгновение, а потом застонала, подставляясь под зубы Анны, как послушная шлюха, которой уже все равно, что случится дальше. Истерзанное тело воспринимало пытку сквозь новую призму, и рот Учини наполнялся кровью, как самым настоящим напитков богов. Вряд ли когда-нибудь девушка пробовала более нежный, пульсирующий на языке вкус. Вряд ли ее губы пачкало липкой сладкой отравой с примесью железа и настоящей жизни, которая вливается внутрь, как в сосуд, утративший красоту, изъеденный временем.
– Пей. Не останавливайся, – нашептывал король тихим гипнотизирующим голосом, глядя на дрожащую ученицу, которую получил в эту самую минуту.
Анна задыхалась и захлебывалась, во многом от спазма, перехватившего горло. Вопреки ожиданиям, то, что она сейчас пробовала глотать, оказалось сладким, не соленым. Яркая сладость, как приторная пахлава, с примесью непрожаренного бифштекса. От одного этого сравнения могло стать нехорошо – если бы девушка могла его осознать. Но нет. В разум все глубже и глубже ввинчивался приказ чудовища, выгоняя все прочие мысли, и Анна, не открывая глаз, выполняла его, пока организм не воспротивился.
Девушка резко дернулась, и ее согнуло в рвотном позыве. Она кашляла и отплевывалась, с нарастающим ужасом ощущая, что ей понравился этот мерзкий с точки зрения других вкус и что она не прочь повторить…
Тяжело дыша и дрожа всем телом как от крайней усталости, Анна замерла, не смея повернуть голову к кровати, на которой должен лежать несчастный мальчик.
– Ты стесняешься своих желаний? – Черная масса, а не человек, обняла девушку за плечи. Словно Атоли за одно мгновение обернулся склизкой тварью, ластящейся к хладному трупу. – Мальчишке нравится! Сегодня ночью он лишился невинности, – влажные пальцы провели по подрагивающим плечам Анны. – Клиенты покупали его один за другим. Беднягу будут насиловать и сегодня, если ты не подаришь ему смерть.
