– Такая нежная, а внутри, наверняка, еще и вкусная, – существо осторожно переложило Анну на кровать и окружило тьмой, как единственной данностью. – Лежи смирно, – сказало тихо, а затем стало происходить что-то странное. Словно постепенно кровать погружалась во что-то шелковое, редко кожи касались шипы, а еще ото всюду лился тонкий аромат роз.
Анна старалась не дрожать, ведь любое движение приводило к более острым царапинам, но ей становилось все хуже, и нарастал страх задохнуться в этой невидимой пустоте, что постоянно оборачивалась все новыми и новыми неожиданностями, не сулившими ничего хорошего.
А потом чудовище успокоилось и удовлетворилось в полной мере созданной красотой. Оно нависало над Анной, не уходя до самого утра, наблюдая, как та изредка проваливается в дрему, и растворилось на заре, когда комнату осветили первые лучи солнца. Девочка лежала на кровати, а вокруг нее были, кажется, сотни уже увядающих роз.
Совершенно измученная Анна подняла голову и огляделась. Вяло пошевелившись, она протянула руку, чтобы коснуться ближайшего цветка. Тот тут же рассыпался прахом. «Так и должно быть», – вяло подумала девочка и вновь уронила голову на кровать. Вставать и тем более куда-то идти совершенно не хотелось, но Король велел не устраивать больше истерик на людях. И шатающаяся девочка все-таки поднялась и, вся измазавшись прахом, пока сползала с кровати, принялась одеваться. Ей было совершенно все равно, как она выглядит. Захватив тетради, Учинни поплелась на занятия.
Ученики косились на явившуюся Анну и разве что пальцем не тыкали, а учитель математики и вовсе отправили ту умыться и привести себя в норму. Всего месяц становился бесконечно длинным, и дальше все могло измениться... Ведь король следил, он постоянно следил за тем, куда идет Учинни. Его мертвецы и куклы были повсюду, и одна из них словно ждала в коридоре. Хорошенькая служанка протянула девочке мокрое полотенце.
Анна автоматически приняла его и начала обтирать лицо, со все большим недоумением вглядываясь в девушку. Она казалась какой-то серой как… как… как сестра Аманда… Девочка замерла на половине жеста, а потом медленно отняла полотенце от лица, начиная тонуть в странном понимании.
– Вы кто? – прошептала Анна, прижав к себе влажную, покрытую черными разводами тряпку.
– Служанка, – та говорила автоматически, да и движения ее тоже выглядели странно. – Принести еще воды, сеньора Учинни?
– А чья? – также шепотом поинтересовалась девочка, не отрывая взгляда от лица девушки.
Та недоуменно расширила глаза. Некоторое время переваривала вопрос, сделалась еще бледнее, слившись с мрачными стенами коридора, где кое-где под потолком остались следы от протекшего с крыши дождя.
– Служанка, – повторила она и закрыла рот.
Анна стояла, съежившись и смотря на нее. Холодно, мокро и одиноко. До такой степени, что в это не верилось. Не хотелось верить. Девочка молча протянула полотенце и побрела обратно в класс.
Там ее ждали уроки, наказания и непонимание, которое всегда получается, когда взрослые не догадываются, почему ученица перестает заниматься усердно. А вечерами до самого Рождества в одинокой комнате поджидало чудище, от которого пахло смертью.
Девочка даже немного привыкла к нему. Во всяком случае, она больше не кричала, когда ощущала внезапно обхватывавшие щупальца, жадными змеями скользящие по телу. Перестала сопротивляться избавлению от одежды, даже научилась сама заранее раздеваться и аккуратно складывать ее подальше – чтобы не бранили за вечно грязную одежду, испачканную непонятно чем. Даже наготы стесняться перестала, хотя всю свою жизнь почти не обнажала тела. Спала Анна всегда в длинных сорочках, даже мылись девочки в них – в школе Святого Франциска полагали оголение тела грехом, хотя охотно этим самым грехом заставляли заниматься учеников во время порки. Привыкла Учинни и к серым людям-куклам, появлявшиеся периодически в здании, хоть поначалу и удивлялась, почему никто не видит, что они ненастоящие.
Но Анна так и не смогла привыкнуть к ужасу, терзающему ее каждую ночь. Ужасу, что высасывал силы, превращал сон в жидкий кисель без стен и дна, о которые можно было бы опереться или оттолкнуться. Ужасу, что забирался сладко-противной липкостью в горло, лишая дыхания и разума. Ужасу, что превращал дни в плоские черно-белые картинки, в недолгие перерывы между ночами, когда приходил Он…
Но Он никогда не спрашивал разрешения и лишь все больше увлекался, когда гладил и обнимал Учинни, забирался щупальцами в рот, которые на весь день оставляли после сладковатый привкус на языке, да и сама Анна словно пропахла чудовищем, обитающим в потустороннем мире... Иной раз больше смерти, потому что нес ее за собой, касаясь вещей и превращая их в гниль. Так за ночь в комнате девочки покрывались плесенью фрукты, не съеденные накануне, а простыни приходилось менять чуть ли не каждый раз, но безропотные куклы не спрашивали почему и не ставили в упрек происходящее. Страшнее было, когда в холодные вечера Учинни видела тени над ученицами и кто-нибудь заболевал.
Поначалу девочка еще не понимала, что происходит, но первые два случая расставили все на свои места. Воспитанницы болели один за другим, вызывая беспокойство всех учителей, ведь никогда раньше не было таких странных эпидемий, а Анна боялась сказать хоть одно лишнее слово. Ведь сделать ничего нельзя, Черный Король уже доказал это несколько раз. Но все-таки однажды, за день до отъезда домой, Учинни осмелилась спросить: «Зачем?»
Темнота в кровати как-то сразу сгустилась и сделалась неласковой, почти колкой.
– Ты уезжаешь, – зарычала она. – От меня... Разве я должен тебя отпускать?
Анна задохнулась новым ужасом:
– Все болеют из-за меня?
– Если ты хочешь так считать, то да, – гадко засмеялся голос. – Но ведь тебе должно быть все равно, не так ли? Или ты очень сердобольная девочка?
И тут Учинни снова зарыдала – горько и безудержно. Она думала, что больше не способна так плакать, что Король вытянул из нее все силы, оставив самую малость, чтобы незадачливая ученица не умерла, но нет… Анна отворачивалась, пыталась свернуться в комочек, чтобы хоть как-то спрятаться, оградиться от злых слов, оказавшихся невыносимым бременем. Король будет убивать всех вокруг…
Девочка хотела сказать, что она уже отдала все, что у нее было – жизнь, что больше ничего не может отдать, так зачем же Король мучает других, но не могла. Рыдания скручивали горло судорогой и Анна задыхалась в страшных путах, которыми обернулось желание сказки.
Утешением ей было лишь молчание, в которое погрузилась тьма. Она не знала, как реагировать на слезы, которые относились к непонятным и странным людям, которые умирают каждый день сотнями и даже тысячами. Щупальце погладило по голове Учинни, пытаясь хоть как-то заставить ту не проливать соленую воду.
– Они не умрут. Они заболели. Все болеют.
Такое поведение чудовища было странным, и Анна, всхлипнув еще раз и вытерев нос рукой, тихо просила:
– Они болеют, потому что я уезжаю? – девочка продолжала на каждом слове судорожно втягивать в себя воздух, как бывает после изматывающих долгих слез, погружающих в еще большую безысходность.
– Я буду по тебе скучать, – задумчиво сказал голос. – Ты ведь скучаешь по родным. Я тоже умею теперь, – пауза снова стала долгой. – Я иначе не знаю, как выразить то, что происходит. Возможно, дождем?
Анна еще раз хлюпнула носом, но на этот раз недоуменно. Черный Король будет по ней скучать? Это не укладывалось в голове девчонки, пусть и воспитанной на страшных деревенских сказках. Чудовища не умеют скучать.
Учинни вытерла слезы и осторожно повернулась на спину, вглядываясь в уже привычную непроглядную чернь перед глазами.
– Ты... Тебе не с кем играть?
– Только с тобой, – поглаживание было нежным и даже робким. – Ты ведь захотела этого сама, а теперь ты меня боишься и ненавидишь. Я принес тебе подарок перед отъездом.
