Надеваем коромысло, разворот — бамс! Это я вовремя развернулась… На земле валяются оба ведра, рядом отдыхает в беспамятстве господин кучер из свиты той малышки в смешном наряде, а за моей спиной ржёт Марис собственной персоной! Лихо я кучера приласкала железным крюком по уху.

Вот скотина, это он привёл сюда этого урода? Значит, ты, тварь, повеселиться захотел?! Не знаю, что он увидел на моём лице, но смех оборвался резко, глаза заметались, а сам немаленький мужик в ужасе попятился, как дитя малое… и тут же стремительно присел! Мать моя, четырёхзубые вилы пронеслись над моей головой и воткнулись в стойку амбарных ворот аккурат над его головой, прищемив пышные волосы.

Я обернулась — никого! Что за чертовщина?! Марис завыл и кинулся прочь, выдирая волосы и вопя на ходу непонятное. Придурок! Я выдернула вилы, забросила их в амбар, подобрала вёдра. А вот и павший в неравном бою с ведром очухался, сидит, башкой мотает. Может ему ещё добавить, уроду? Видок у него — краше в гроб кладут, состояние грогги никто не отменял. Так тебе и надо, идиот, девок ему захотелось пощупать… или, скорее, помститься за свой позор в харчевне.

Твою мать! Мне только переполоха не хватало вокруг моей персоны, сейчас этот кучер начнёт жаловаться, показывать синяки и тыкать пальцем в мою сторону — она, всё она, мерзкая тварь из дикого леса! А Марис притащит зрителей к амбару и поклянётся всеми святыми, что это я хотела его убить, для чего и метнула вилы с неслыханной силой. Короче, до костра осталось пару шагов! Ну сволочи!

Просто руки опускаются, что же делать? Бежать? С какой стати? Отвечать за кучера? А кто это видел, кроме Мариса?

Додумать мне не дали, двое крепких молодцов из свиты вновь прибывшего господина заломили руки за спину, согнули в три погибели, как наши расейские полицаи, поволокли к парадному крыльцу и поставили на колени пред господином приезжим.

А народу-то! Перепуганный хозяин, бледная мадам Лира, правее держится за сердце бледная, как снег, Муниса, рядом Перда с перекошенным от страха лицом, полудохлый кучер, повариха, какие-то незнакомые морды и посреди всего — господин приезжий в кресле с высокой спинкой.

Так и есть — Марис шлёпает губами, тычет в мою сторону всей пятернёй, талдычит какую-то хрень на грани истерики, меня уже ощутимо потряхивает, нервы заплясали так, что пришлось скомандовать себе «соберись, дура, тебя убивать будут!»

Вокруг галдели так, что барабанные перепонки едва не затрещали! Небось, орут «казнить» и «виновна», морды злобные, глаза навыкате, от толпы потянуло таким липким ужасом, что я прикрыла глаза… И меня тут же излечили от задумчивости крепкой оплеухой — только голова мотнулась, вот уроды!

А Марис уже трясётся от нетерпения и злорадства. Тычет в сторону амбара и приглашающе машет рукой. Толстяк с походкой леопарда лениво кивнул крепкому мужичку в чёрном наряде, тот склонился, меня сдёрнули с колен и поволокли по земле к амбару. Похоже, все кочки я пересчитала собственным задом, это больно, если кто не понял!

И что мы видим? Так-так… растерянный Марис озирается по сторонам, вилы ищет, что ли? У стойки ворот, откуда я выдернула вилы стоит тот господин толстяк и внимательно обозревает совершенно неповреждённую створку этих трижды клятых ворот. Его приспешник только что землю не обнюхивает, сидя на корточках, вот встал на четвереньки и что-то там пытается увидеть! Понюхав землю, этот персонаж поводил руками над пятном травы, остро взглянул на меня снизу-вверх и медленно поднялся во весь рост.

Его принципал рявкнул что-то повелительное и мужик в чёрном снова оглядел меня с ног до головы и отрицательно мотнул головой, затем разразился коротеньким спичем, после чего двое стражников отлепились от меня и двумя ударами выбили дух из нашего «мальчика-за-всё». Двое хозяйских прихлебал оттащили куда-то безвольное тело, а к моим ногам упала большая серебряная монета.

Из меня будто воздух выпустили, ноги ослабли, и я рухнула рядом с монетой, и, как пишут в романах, благословенная тьма сомкнулась над головой героини.

Пробуждение несчастной состоялось на заднем дворе нашего мотеля. Никто не совал под нос склянку с нашатырём, не растирал похолодевших рук и ног. С чего бы? Не графиня вроде и не благородная дама из рыцарского романа. Меня просто и незатейливо отливали водой, не особенно и заботясь о чистоте этой воды. Спасибо, помоями не осчастливили.

Господин Йарин, достойный хозяин таверны, жестом повелели вздёрнуть меня на ноги и вышибала Маргиш исправно выполнил приказ, прислонил меня к стенке и сунул в руку серебряный рэй — не исключено, что за такую монетку здешние пейзане месяц должны горбатиться.

Странно, денежку не отобрали, меня самоё на конюшне не выпороли, а могли — доводилось уже посмотреть, как посудомойку наказывали. Я по-прежнему ничего не понимаю из того, что рычит этот мужик в чёрном, перед которым вытянулся в струнку давешний кучер и в вольной позе стоит бодигард той девочки из дворян, что имела неосторожность остановиться в нашей дыре.

Голова моя решительно ничего сообразить не способна, стресс, господа мои, ничего не попишешь. Сознание снова уплыло в неведомую даль, но рухнуть мне не позволили. Вмешались ещё двое — служители здешнего храма — подхватили несчастную под руки и отволокли в каморку. После чего один из сердобольных монахов (или как они тут зовутся) положил мне руку на лоб и пошептал что-то непонятное…

Справедливости ради стоит отметить, что по пробуждении меня не погнали с коромыслом на старт, а позволили пролежать в блаженном покое половину дня. Не знаю, что именно со мной сделали служители божьи, но ничего не болело, тело вполне себе слушалось и очень хотело есть. И хотело одеться, поскольку одежду с меня некий благодетель предусмотрительно снял, а надеть позабыл. Как несложно догадаться, господин Йарин мою каморку отапливать не собирается, а на дворе уже начало осени. Нагишом не больно побродишь в этом странном мире, так что лежим и ждём дальнейших событий. Слава богу, в отхожее место пока не стремлюсь.

Вскоре у моего ложа материализовался один из монахов с миской варева и спутником, одетым в длиннополое одеяние вроде рясы. Второй номер уставился на меня весьма неприязненно, зато первый смотрел благостно и весьма сочувствующе.

Интересненько… Добрый и злой полицейский пожаловали, что ли? Чего им надо, этим святым отцам? И чем этот аскетствующий дядя меня приложил, что едва ли не день проспала? Стресс стрессом, но не полдня же валяться в отключке?

Предчувствие неприятностей слегка кольнуло под ложечкой. Слишком уж добрые глаза у господина прелата, робко пристроившегося в ногах постели. Морда благостная, руки воспитанно сложены на круглом животе и ладошки мягкие, и любому видно, что тяжелей рюмки этот старикан ничего в руках не держал. Зато второй номер может похвастаться по-плебейски широкими запястьями, да и ручонки у него загорелые, явно неслабые и украшены парочкой подживающих ссадин. Говорящие такие руки.

Мисочка с едой мягко опущена на табурет, а вот ложки в пределах видимости не просматривается. Не будем играть в гордость и хорошее воспитание, а вот прямо сейчас руки к еде и протянем… ага, держите панамы, ребята! Мягким движением пухленькой ручки мисочка деликатненько отодвинута в сторону громилы в серой рясе, и та же ручка по-отечески потрепала меня по чумазой, надо полагать, щёчке.

Этот старый особист проворковал что-то ласковенькое на своём тарабарском языке, я промычала с обескураженным видом, пытаясь понять, что ему от меня надо. Ни в коем случае… ни в коем случае не обнаруживать своё подлинное лицо! Тупой служаночкой я успешно прикидывалась целый месяц, значит, продолжим спектакль для господина прелата и его охранника.

Он занимался моей особой очень долго, меня оглаживали по плечам, смотрели в глаза и что-то убедительно вещали на этой чёртовой мове. Старикан делал какие-то странные пасы перед моим лицом, затем водил руками перед своей побледневшей физиономией. Затем, тяжело дыша, он привалился в спинке кровати, злобно зыркнул на охранника и тот торопливо вложил в руку старика какой-то предмет, старик всё бормотал и бормотал, а я тягостно боролась со сном, засыпая на мгновение и просыпаясь от грохота крови в ушах! Наконец дед выдохся. В его пристальном змеином взгляде уже не было ничего благостного, усталыми были глаза и их выражение явно ничего хорошего мне не сулило.