– Зачем ты так? Бабушка Света у нас хорошая, добрая, – немного подумав, добавил, – даже красивая.

– Ты находишь? – удивленно вскинул брови Андрей Николаевич.

– Мне кажется, она похожа на спящую красавицу, – неуверенно прошептал мальчик.

– Которую же из них? Белоснежку или царевну из сказки Пушкина?

– На принцессу из сказки Перро, Аврору. Помнишь ты в прошлом году подарил мне на день рождения эту книжку. Вот там на одной картинке, где Аврора сидит с веретеном, они очень похожи.

Андрей Николаевич, в той же шутовской манере, хлопнул себя по колену и воскликнул:

– Да-да, твоя правда, Павлик! А я-то все думал, кого Светлана мне напоминает. Действительно, спящую красавицу: поднять девушку подняли, а разбудить не разбудили.

– Ты в чем-то прав, но это означает только одно: нашей принцессе не повезло – принц попался никудышный. Видно, поиздержался в дороге, истратил все свои силы на стороне, – язвительным тоном парировала Кира. – И давайте не будем спорить! Почитайте еще минут десять, и спать.

Выразительный взгляд дочери заставил Андрея Николаевича прервать дискуссию. Он устроился поудобнее в широком мягком кресле и взялся за книгу: «Герольды провозгласили леди Ровену королевой любви и красоты, угрожая покарать всякого, кто дерзнет оказать ей неповиновение».

Слушая тихий голос деда, Павлик засыпал. В зыбких тенях на обоях возник нежный профиль девочки, через несколько минут ему уже виделось, как он «медленно и грациозно склонил копье», а прекрасная незнакомка возлагает на его голову венец из белоснежных цветов.

«Отныне и навсегда ты – посвященный!» – торжественно провозгласили герольды. Павлик глубоко вздохнул и улыбнулся во сне.

Заметив, что внук засыпает, Андрей Николаевич прекратил чтение и выключил настольную лампу. Сквозь приспущенные шторы лился неяркий свет, он не разгонял полумрак комнаты, а лишь подчеркивал теплоту и мягкость теней.

Любуясь причудливой игрой света и теней, Андрей Николаевич думал о другом, внутреннем, присущем каждому человеку свете. «Он может сиять ярко, как звезда, или мерцать, как огонек гаснущей лампадки. От чего это зависит? От выбора самого человека или от каких-то других неведомых причин? Почему в крохотном тельце внука разгорелся этот животворный огонек, а у красавицы дочки он так слаб, что и не разглядеть?»

Откинувшись на спинку кресла и отложив книжку на колени, Андрей Николаевич прислушался. В доме было так тихо, что, казалось, слышен шорох падающих за окном снежинок. Вслед их кружению стали мелькать и путаться мысли.

«И в кого Павлик таким уродился? В нашей родне все мужчины отличаются ровным характером, рациональным умом. Разве что по линии отца? Что-то не похоже. Олег – ученый, типичный карьерист, дед – тоже деловой человек. Разве что Светлана… Есть в ней что-то такое… потаенное, неразгаданное. Живет женщина как во сне, в полсилы: то ли от людей прячется, то ли сама себя боится – не разберешь. Но с Павликом у них определенно есть что-то общее. Посмотреть со стороны, кажется им и говорить не надо, понимают друг друга с полуслова. Да, есть в этом какая-то загадка…»

Некоторое время Андрей Николаевич еще пытался бороться с дремой, но сон неудержимо слеплял его веки.

Заглянув в детскую комнату, Кира Андреевна улыбнулась: «Уснули… Вот кому хорошо живется. Ни забот, ни хлопот…»

Она собралась тихонько прикрыть дверь, но что-то заставило ее оглянуться.

Будто в мгновенном свете фотовспышки она увидела завораживающее зрелище: снежные отсветы с улицы, расположившись на отдельных предметах интерьера, до неузнаваемости изменили комнату. Главным источником света в ней были лица спящих людей. Перед ней словно на полотне Рембрандта предстал остановившийся миг-вечность. Всё, даже воздух вокруг, дышало покоем и радостью. Казалось, только здесь и сейчас протекала реальная жизнь.

«Совсем недавно я дышала этим воздухом, понимала язык тишины, ощущала себя полноправной жительницей этого мира. Как могло случиться, что стала чужой всему этому, чужой себе самой? Куда девалась радость, настоящая, невозможная в нынешней жизни радость, легкость, свобода?!»

Кира поморщилась и дотронулась холодными пальцами до виска. Происходило нечто странное, непостижимое и ненужное. «Ненужное – вот ключевое слово! Я сама сделала свой выбор и уверена, что никогда не пожалею об этом!»

Кира энергично потрясла головой, застывшее очарование рассеялось. Окинув беглым взглядом комнату, она поправила складки шелкового халатика и почему-то вслух произнесла:

– Удивительно гармоничное соотношение света и тени. Жаль, что в комнате темно, получился бы отличный снимок!

Тут же вспомнилось: «А я ведь вот уже два дня не размещала в инстаграме новые фотографии!»

Ужаснувшись своей беспечности, Кира Андреевна прикрыла дверь в детскую и поспешила к компьютеру. Казалось, чудесные мгновения и диковинные мысли были навсегда забыты. Но «забыть о том, что ты свет – не означает не быть им». В нужный час Безмолвие напомнит ей эту простую истину.

– Фу, какая духота! – Обмахиваясь веером, капризно надул напомаженные губы Жан-Поль де Лорен. Изящным движением он встряхнул золотые локоны длинного парика, заодно помахал пальцами рук, чтобы кровь отлила от кистей. Взглянув на белоснежную кожу с еле заметными голубоватыми жилками, он удовлетворенно вздохнул. – От этой жары у всех такие красные физиономии и набухшие руки, как у мужиков. О дамах я и не говорю. Посмотрите-ка, они выглядят как мокрые курицы. Представляю, каково им в их жутких корсетах, жирок под ними так и плавится, как у гусынь в жаровне. Фи! – Жан-Поль скривил брезгливую гримасу.

Его приятели сочли замечание весьма остроумным. Позубоскалив по этому поводу, они стали выискивать новую жертву для злословия. Молодые люди с пристрастием оглядели убранный цветами и зеленью зал.

Яркий свет сотен свечей, блеск позолоты, сверкание драгоценных камней, многократно отражаясь в зеркалах, слепили глаза. На этом фоне дамы представляли собой жалкое зрелище. Они энергично обмахивались веерами, но это не спасало их. У многих из-под длинных париков стекали ручейки пота. Как они ни ухищрялись незаметно вытирать их платочками, на смену спешили новые ручейки. На распаренных лицах светских львиц таяли румяна, очаровательные черные мушки на щеках превращались в расплывчатые пятна, никакая пудра не могла замаскировать влажный блеск кожи в декольте. Грустная картина!

Эжен де Колиньи с удовольствием посмотрел на своего дружка – твердое очертание скул, едва тронутых легким загаром, легкий естественный румянец, блеск карих глаз – все безукоризненно. Он – само очарование. С нежностью оглядел молодого человека с ног до головы – да, само изящество! Жан-Поль с достоинством принял знаки восхищение. Метнув на Колиньи выразительный взгляд, продолжил тоном избалованного ребенка:

– Взгляните-ка, на фоне наших парижских прелестниц новенькая, из какого-то… право, забыл название этого заросшего лопухами поместья… выглядит премило.

– Еще бы! В своей деревне она привыкла и к палящим лучам солнца, и к ветру, и к холоду. Жаль, что загар и здоровый румянец нынче не в моде.

– Она так свежа и юна… – подхватили окружающие кавалеры. – И ее туалет почти безупречен.

– Кто она такая?

– Это Виолетта де Пенкорнэ, внучка наших чудаков стариков. Они не видели ее с самого рождения. Недавно один за другим умерли ее родители, вот они и выписали девицу, чтобы найти здесь достойного жениха. Надеются, что эта деревенщина продолжит потомства от благородного кавалера.

– Что ж, я не прочь дать ей несколько первых уроков. – Покрутил ус офицер гвардии.

– Да, нужно признать, что в ней есть некий шарм, и я непрочь поволочиться за ней.

– Кто знает, сколько старики дают ей в приданое?

– Все, что у них есть.