— Который час?!

— Две тысячи двадцать второй, с момента гибели наевшейся спорыньи землеройки Пеструшки. Люди из города сказали бы тебе, что сейчас середина второй четверти. — Он отвлекся от варева, посмотрел недовольно. — Кто посуду не помыл? Я тебе кто — прислуга приходящая? Присохло все, окаменело совсем! Что за свинарник, Лесс, что ты себе позволяешь? Устала она! Где ты вчера была?

— В городе…

Я поежилась. Опустила глаза и обнаружила, что сижу на одеялах, совершенно голая, укрытая только плащом цвета хвои, а волосы у меня чуточку влажные.

— "В городе", "в городе", — ворчал Амаргин, размешивая что-то в черной от копоти чаше. — Вот и оставалась бы в этом городе. Сюда, небось, приходишь только денег взять.

— Мне… нужно… пятьдесят золотых. Выкупить парнишку одного.

— Ну конечно! На что еще можно деньги тратить? На парней и на наряды. Да я смотрю, ты наряды свои на берегу теперь оставляешь. Чтоб водой не попортить. Что означает — посуху ты так перебираться и не научилась. Двадцать раз показывал — все без толку. А еще в ученики набивалась. Мне такие ученики задаром… — Тут он зашипел, обжегшись, отдернул руку, выронил ложку, которая сейчас же канула в кипящее варево. — Вечно с тобой все наперекосяк. Я стараюсь, обустраиваю, забочусь о ней, вытаскиваю ее, полумертвую, из воды…

Он злобно уставился в котелок, морща лоб и раздувая ноздри.

— Когда? — я напряглась.

Опять он спас меня? Вытащил из речной норы, в которой я вчера застряла? Или из подземного озера, в которое я все-таки выплыла?

— "Когда"?! — Он мельком взглянул на меня и скривился от омерзения. — Когда! Она уже не помнит, когда! Недели не прошло, а она уже все позабыла! — Отвернулся и горько пожаловался котелку: — А если бы я тогда не пришел, до сих пор бы валялась в мертвой воде! И что? Где благодарность? Где уважение, черт побери? Она почему-то думает, что я ей что-то должен!

— Амаргин…

— Амаргин, Амаргин… Я полторы сотни лет уже Амаргин. Что расселась? Думаешь, я тебе завтрак в постель подам? Поищи мне какую-нибудь палку, я не знаю, что-нибудь, не видишь — ложка в кашу упала. Все наперекосяк. Со вчерашнего дня все наперекосяк.

Я вскочила, завернулась в плащ и отправилась на поиски чего-нибудь. Чертов колдун! У него все наперекосяк, а я-то тут при чем? Маг, тоже мне. Прошлый раз выпендривался, хватал чашу прямо из огня, а сегодня, видите ли, обжегся. Ложку утопил.

— Давай скорее! Пригорит же!

Я добыла какой-то кинжал, длинный и узкий, как лист осоки, и вручила его Амаргину. Тот запустил лезвие в кипящую кашу, принялся шарить им и скрести по дну в надежде выцепить ложку.

— Ты бы снял с огня-то…

— Не тебе меня учить! Училка нашлась. Сама сними, не видишь — у меня руки заняты.

В раздражении, я ухватила чашу за края и рывком переставила на относительно ровный участок пола. Амаргин, с облепленным кашей кинжалом в руке, недоверчиво на меня покосился:

— Обожглась?

— Нет.

Я в самом деле не обожглась — то ли из-за того, что действовала быстро, то ли… я нагнулась и потрогала край чаши. Он был умеренно теплый — но не горячий.

— Амаргин! Она же в огне стояла!

— Ну и что?

— Она же холодная!

— Да ну? Потрогай еще раз.

Я прикоснулась — и взвизгнула: раскалена!

Амаргин хмыкнул, потянул к себе маленькую корзинку, которую, видимо, принес с собой. Из корзинки добыл горшочек с чем-то желтым, густым… мед?

— Масло топленое. Обожглась таки?

— Кажется… да…

Ожог был смазан, скорее для проформы чем для пользы, а большой кусок масла шлепнулся в кашу. Амаргин жестом фокусника достал пару ложек — одну из рукава, другую из-за голенища. Я так и не поняла — ронял он ложку в котелок или опять разыгрывал спектакль.

— Снова ты мне голову морочишь. — Я набрала каши с краешку и подула на нее. — Кого ты на этот раз заколдовал — меня или чашу?

— Никого. Я тут вообще ни при чем.

— Тогда кто при чем? Я?

Он фыркнул с набитым ртом. И не ответил.

А я подумала — может быть. Это золото из кошелечка Нарваро Найгерта… Мое ночное путешествие по водяной червоточине… И тогда — я ведь попала на ту сторону , а не на тот свет… хотя, черт его знает, может, как раз на тот свет… Стоп! Давай-ка об этом сейчас не будем…

Отложив ложку, я сказала:

— Амаргин, мне до полудня надо быть в городе.

Он пожал плечами, не отрываясь от еды.

— Амаргин, я возьму денег.

— Угум…

Поглядывая на него, я расстелила на земле шаль и нагребла в нее монет. Их там оказалось гораздо больше пятидесяти, но считать мне было некогда, кроме того… ну, кроме того, я не была уверена, что смогу попасть сюда в следующий раз — без свирельки. Все-таки путешествие речным лабиринтом было чудом. Вряд ли это чудо повторится.

Я связала шаль узлом и подняла ее — тяжеленная!

— Амаргин, открой мне. У меня руки заняты.

— М?

— Открой, говорю. Руки заняты.

— А! — Он оглянулся. — Ну ты транжира! Надолго тутошних сокровищ хватит с такими-то темпами?

— Это не для развлечения!

— Да бес с тобой. Чего тебе?

— Открой скалу. Я ухожу.

— Да вон камень у стены торчит, наступи на него — и откроется тебе скала. Месяц почти тут живешь и не знаешь…

А мне кто сказал? Я наступила на указанный камень — и скала медленно и словно бы нехотя отворилась. Солнечное утро резануло по глазам, в лицо пахнуло солью и йодом. Над скалой перекрикивались чайки.

И все-таки мне удалось! Удалось!

— Эй! — Ощутив подъем и радостный кураж, я повернулась к закрывающейся дыре. — Покорми за меня мантикора, ладно? Я не успела!