Эрайн. Малыш… эй? Ты что?
Ничего.
Я чувствую, Эрайн.
Тьма тебя побери, все она чувствует! Да. Я не хочу оставаться один. Я… устал.
Пауза. Мой друг напрягся и замкнулся. И отвернулся от меня.
Мантикор шевелится на полу, вжимаясь лицом в солому. Дракона не слышно — он убрался так глубоко, словно его и не было никогда.
Я остаюсь, Эрайн.
А… Остаешься? Спасибо.
Мне любопытно.
Ей любопытно, подумать только…
Мантикор бессмысленно улыбается в солому. Приподняв голову, разлепляет сперва один глаз, потом второй.
Нас в самом деле посадили в клетку. Причем, тесную: растянувшись на боку, мантикор плечом упирался в один угол, а задними лапами — в противоположный. Сквозь слои парусины, накинутой на клетку, сочился тусклый зеленоватый свет. Пол устилала солома, уже нечистая, под носом стояло деревянное ведро, пустое, но мокрое внутри, а его содержимое плескалось у нас в брюхе.
Все равно во рту было сухо и гадко. Зато есть захочется нескоро. Ох, нескоро!
Уши мантикора дрогнули. Голоса?
Малыш приподнялся, ухватившись рукой за прутья, и перевалился на брюхо. Переждав приступ головокружения, защипнул парусину и когтем пропорол в ней дыру. Снаружи было что-то, похожее на задний двор: крытые щепой сараи, утоптанная земля, выгороженная досками куча угля, примкнувшая к высокой стене из серого камня. Небо над стеной розовело, и двор заливала тень. Голоса приближались.
— Проходи сюда, прекрасная госпожа. Мы поместили его за службами, подальше от зевак. Осторожнее, прекрасная госпожа, здесь грязь, ступай вот тут, по кромочке.
— Я не боюсь замарать сапог, любезный брат.
Между сараями показались три фигуры. Черные плащи и белые налатники мужчин я признала сразу, а того из них, кто хромал на костылях — чуть погодя. Старый вояка, брат Хаскольд из Холодного Камня. Он держался позади беседующих и помалкивал. Второй перрогвард, помоложе, был мне не знаком, как и женщина рядом с ним.
Вернее, не женщина, а девушка. Рослая северянка с непокрытой головой, в богатой мужской одежде, с длинным кинжалом на поясе. Красивая девушка, и, видно, весьма знатная, раз гордые псоглавцы так перед ней кланяются.
Всех троих окутывала золотистая дымка разной степени объема и яркости. У девушки аура оказалась шире и ярче всех, но сквозь золото проглядывало что-то темное. Словно зернышки в прозрачной от спелости ягоде крыжовника.
Слепое пятно, сказал Эрайн. На ней слепое пятно. Личина.
Высокое Небо!
Едва Эрайн сказал — я увидела это. Я увидела, что кожа девушки вовсе не землистая, как у всех найлов, а светится в тени молочной белизной, что в вороных волосах сияет широкая серебряная прядь. И вторая, поуже, над левым виском. Дареная кровь! Эта девушка — Моран!
— Сюда, прекрасная госпожа. Вот он.
Молодой монах широким жестом сдернул с клетки парусину. Непроизвольно мы с Эрайном вздрогнули — зазвенели лезвия.
— Какая прелесть, — девушка с явным восхищением разглядывала мантикора. — Вы его не убьете?
— Нет, госпожа. — Брат Хаскольд смотрел прямо нам в глаза. — Не убьем. Он и правда красив.
— Такого красавца нет ни у кого, — заявил молодой монах. — Ни у короля Леуты, ни у короля Химеры. Даже у примаса андаланского такого нет.
— А у короля Амалеры будет.
Девушка чуть отстранила молодого и шагнула вперед. Сложила перед грудью руки, словно в ладонях у нее грелось что-то невидимое. Глаза ее сощурились, взгляд сделался жестким. Темное зернышко внутри золотого кокона запульсировало и принялось расти.
Меня передернуло. Волосы немедленно встали дыбом — звон и дребезг пошел во все стороны.
Монахи схватились за мечи.
— Осторожнее, госпожа!
Девушка сложила ладони раструбом и обратила их к нам.
Эрайн! Что она…
Убирайся прочь, Лесс. Сейчас же!
Могучий пинок — долю мгновения я наблюдала всю сцену сверху: задний двор небольшого форта, крыши сараев, клетка со вздыбившим гребень чудовищем, и три фигуры, стоящие перед ней.
Потом картинка крутнулась, и весь обзор заполнило розовое небо в лиловых перьях облаков. И по краю окоема катилось алое колесо — вниз, вниз, вниз — в бездны и пропасти, за огненный край земли.
