Глаза привыкли к темноте, к тому же лес тут был чистый, без бурелома и оврагов. М о раг не отставала; судя по всему, ночью она видела ничуть не хуже, а то и лучше меня. Ч е рез сотню-полторы шагов мы набрели на пологий взгорок. На макушке его сосны расступились, о т крывая небольшую поляну.
— Тут. — Я топнула ногой.
— Что — тут?
— Собирай дрова. Разводи костер. Я позову мантикора.
— Костер? Зачем?
— Так надо. Просто делай, что я прошу, а?
Она тут же взъярилась:
— Не много ли ты воли берешь, малявка?
О, пропасть. Я не стала с ней спорить, а просто прошлась по траве, собирая сухие ве т ки и стаскивая их в кучку. Мораг посверкала на меня глазами и занялась тем же.
Вскоре на полянке затрещал костерок. Принцесса приволокла длиннющий ствол и ра з ломала его на несколько частей голыми руками. Впрочем, ногами она себе тоже помогала. Обутыми, само собой. Но все равно — меня впечатлило. Такое дерево и топором не сразу п е рер у бишь.
Пока она трещала сучьями, я отошла на край поляны. Повернулась спиной к огню, л и цом к темноте. Ночь шевелилась в кронах, встряхивалась сонной птицей, потирала друг о друга скрипучие ветви. Роняла мне на плечи колкие невесомые иглы. Горький запах смолы хранил ночные ароматы, но где-то на краю, на послевкусии выдоха, отзывалась сердечной тоской осенняя падаль. Я вдруг остро ощутила что лето умерло — может, сегодня, может, вч е ра — а мы в суете не заметили его тихой смерти.
Эрайн.
Ты слышишь меня?
Выйди ко мне. Пожалуйста. Эрайн.
Лес молчал, только вздыхал осторожно. Ночь грустно улыбалась и качала головой. Слышит, нет?
Но, может, хоть огонь увидит. К Ратеру ведь вышел…
Я вернулась к костру, плюхнулась рядом с принцессой на расстеленный плащ. М о раг, уткнувшись носом в колени, мрачно глядела в пламя. Меч в ножнах предусмотрительно л е жал у нее под рукой.
— И что теперь? — буркнула она.
— Ждать, — сказала я. — Просто ждать.
(…- Тю, малая, ты че тут толчешься? Ясен день на дворе. — Левкоя, тяжело отдуваясь, грохнула на лавку свою корзину, полную грязной травы. — Одежу побросала. Сундук-то п о что своротила? Али с о бралась куда?
— Убираюсь, — буркнула я. — Пыли там…
Левкоя отставила клюку, села на лавку рядом с корзиной и принялась обмахиваться передником.
— Ф-фууу, взопрела… Старовата кума по колдобинам пятки тесать…
— Ноги подними.
Я полезла с мокрой тряпкой под стол.
— Девка, ты че? Козюлька в зад ужалила?
— Грязно тут.
— Тю… — бабка огляделась. — И впрямь, козюлька. Дуреха-то моя казанец почистила. И печку… ты гляди! А ну-ка, — она пихнула под стол ногой, — э! Внучка-белоручка. Вылазь, ск а зывай, что стря с лось?
— Все отлично, — пробухтела я. — Все замечательно. Блеску только маловато, навожу вот.
— Блеску ей маловато. Зубы не заговаривай, ага? Че, с королевной своей чернявой п о цапалась? Погнали тебя?
— Не погнали.
— Оно и видно. Вылазь, когда с тобой бабка родная балакает!
— Ну чего тебе?
Я вылезла на четвереньках, недовольно хмурясь.
— Сказывай давай. Че стряслось. И огонька мне принеси, дурилка соломенная.
Я бросила тряпку, вытерла рукавом нос и пошла искать огниво. Левкоя развязала к и сет — по горнице поплыл душистый запах чернослива. Отборный табак из Лараи, лучший, к а кой я могла найти в городе.
— Да все в порядке, — сказала я, сама тому не веря. — У Каланды дела, я не нанималась за ней хвостом ходить. Понадоблюсь — она за мной пришлет.
— У тя, девка, нос не дорос гордыньку таку показывать. Не нанималась она. Еще как нанималась. Да, видать, кончился твой наем. Где ты шаришься, чучелка, вона кресало, на припечке лежит, на тебя смотрит.
Это не гордынька. Не альтивес грандиосо. Не знаю, почему меня так парит. Боюсь, н а верное…
— Левкоя, — сказала я. — Ну что ты пристаешь? Я и впрямь показала себя не лучшим о б разом. Меня никто не ругал, никто не выгонял. Я просто ушла.
Бабка щелкала кремешком, сосредоточенно шевеля косматыми бровями.
— Пх-пх-пх… Фууу… Ага. — Крапчатые совиные глаза уставились на меня. — Значить, все еще хужее, чем я думала. Значить, тебе еще всыпать могут. Каких таких делов ты там н а чудила, чудилка?
Я закусила губу. Ну вот режь меня — не скажу. Еще чего. Может, мне это вообще пр и снилось.
— Молчишь, ага. — Бабка, щурясь от дыма, еще раз оглядела комнату. — Знатных, зн а чит, делов… — Слыхали? — обратилась она к образкам, что украшали красный угол, воткнутые в прошлогодний вересковый букет. — Малая-то моя… дуреха скудоумная… внученька шелк о вая… Че с ей делать? А то как потащат девку в застенок, как поломают ручки-ножки — не тв о ри, чуфонь немытая, непотребства… Знай, шавка, свою веревку…
Я отвернулась к окну.
— А не скрала ли ты там чего, девонька?
— Нет.
— Уже лучшее. Нагрубила кому, гонор показала?
— Нет.
— Куда не след нос сунула?
— Нет! Левкоя! — Я вскочила. — Отстань от меня! Отстань! Отстань!
— Ах-ах, вертопрах. А вот за тобой солдатики придут? А вот потащат тебя, кошку о б лезлую? А вот вывалят в смоле и перьях, да на кобылу хромую, да по всему городу… Хошь в смолу?
— Пусть. Левкоя, тебя они не тронут, со мной пусть делают, что хотят. Все. Я больше об этом говорить не желаю.
— Ремнем бы тебя, внученька. Да с оттяжечкой. Да чтоб света белого не взвидела.
Я подобрала скребок, подобрала тряпку, окунула в ведро с водой и опять полезла под стол.
Говорят — хуже нет чем ждать и догонять. Неправда. Ждать — хуже. Когда гонишься — хоть что-то делаешь. А тут сидишь сиднем, только душа мечется, покоя не знает. Ыыы! Ве р нет меня Каланда или нет? Может, и впрямь, солдат пришлет?
Книжка! «Верхель кувьэрто», «Облачный сад». Тайны, волшебство, гении… "Когда же означенное свершится, и зов твой явит пред очи твои гения твоего, что отныне будет сопр и сущ тебе в делах твоих и помыслах твоих"… Неужели из-за минутной слабости я этого л и шусь?
