- Я бы тоже не отказалась послушать. - Все что угодно, только не быть одной, не слушать заунывный лунный плеск, навевающий нечеловеческую тоску.

Старуха окидывает Еву долгим взглядом золотисто-карих глаз - сейчас тихо мерцающих, как камень авантюрин. И начинает, снова опустив взгляд на свое рукоделие.

- Жила-была одна маленькая принцесса. Была она весела и добра, знала только свет и добро, которому учили ее родители - мудрый король и добрая королева, которая умела летать. И была принцесса весела и добра…

- …и прекрасна, - с улыбкой добавляет Ева. Старуха бросает на нее неодобрительный взгляд.

- Нет, она была самая обыкновенная девочка. И уши у нее слегка оттопыривались.

Ева смеется и ворошит маленькими костяными грабельками песок в маленьком “саду камней”, устроенном в маленьком низком деревянном ящичке. “Эбеновое дерево, китовая кость. Япония, 1876 год”, говорят Еве ее чуткие руки.

- Было это в одно ясное утро - привелось маленькой принцессе встретить одного юного рыцаря, бесстрашного и обладавшего чистым сердцем ребенка. Было это в одно ясное утро.

- Разве так бывает? - смеется Ева.

- В сказках бывает все, - вторит ей Харуна хриплым старческим смехом. Закашливается, и немой мальчик-слуга приносит ей воды в китайской чашке. Ева успевает заметить, что на чашке, белой и полупрозрачной, синим нарисованы большие персики на дереве. Небесные персики бессмертия на чудесном небесном древе, которое хранит в горах Куньлунь волшебница Сиванму.

- И сердца их потянулись друг к другу…

Упала тьма на лес, и поглотила толстые древесные стволы, поглотила людей, которые соединялись плотью под сенью дерев, под сенью благословения древних божеств. Поглотила и тех двоих, которые соединились в этой тьме не плотью, а сердцами и душами. И двоим казалось, что мир вокруг них прекратил свое вечное движение, затих и сделался недвижен и безмолвен. И казалось им, что никто и ничто не сможет разорвать той связи, что соединила их…

- Но случилось так, что как раз в это время в королевстве произошло большое несчастье, поглотила тьма несчастья дворец родителей принцессы. Случилось так.

…- Мама!!!! Мамочка!!!

- Изуми, не надо!

- Она не могла… не могла! Мама!!!

…Бедное жилище, чистенькие, но старые и вытертые циновки, на которых положен тощий футон. Над ней склоняется незнакомая женщина, едва прикасаясь, гладит по лбу.

- Вам надо выпить вот это, Изуми-тян, - ласково говорит женщина.

- Соджи?..

- Он скоро придет. Они ушли разузнать все, что возможно о случившемся… Он был тут все время, пока вы не пришли в себя.

- Несчастье, большое несчастье! Исчез, превратился в бесполезные черепки дворец, где жила прежде принцесса. И она ломала руки, и в отчаянии заливалась слезами, думая, что ее родители также погибли. Но вот пришли люди и сказали, что мудрый король и добрая королева живы. Однако лишилась королева своих крыльев и не могла больше летать, не могла подняться к самому солнцу и оттуда славить красоту мира и его величие, так что смягчались самые черствые сердца. Несчастье, большое несчастье!

- Мама… что с твоими руками?

Больше нет прекрасных белых рук, ласкавших белые и черные клавиши фортепиано, ласкавшие серебристые, как лунный свет, струны гитары, заставлявшие петь и плакать звонкие струны. Есть обожженная кожа, есть обугленная в иных местах до самых костей плоть. Есть обернутые тряпицами, пропитанными вонючей желтой мазью, раны. И руки - не руки, а запакованные в бинты обрубки.

- Пустое, доченька. Главное, что ты жива и невредима. Вот только мадемуазель Дюран…

- …Соджи, ты же обещал! Ты же обещал, что с ней ничего не случится. Ты же сказал, что на него можно положиться.

- Изуми… Жизнью клянусь тебе, он отвел ее в усадьбу и оставил там целой и невредимой.

- Изуми-тян, я отвел вашу служанку…

- Она была моей воспитательницей! И моим другом, Хиджиката-сан!

- Я отвел Дюран-сан в усадьбу сразу же, как пронесли праздничный паланкин. Она не пожелала оставаться. Видимо, пожар случился сразу, как я ушел.

- Ушла из сердца принцессы радость. Бывает так, что самое большое счастье омрачается несчастьем, будто бы и не связанным с ним. Так и принцесса чувствовала себя виноватой, что не была с родителями во время большого несчастья, что будто бы бросила их, променяв на свое счастье. И горевала она по погибшим во время несчастья, и горевала по белым крыльям, которых лишилась ее мать. Ушла из сердца принцессы радость.

- Яманами-сан!..

- У меня есть друзья в Йокогаме. Они сообщили мне, что вчера из порта вышел английский корабль… Окита-сан!

Тихо. Только легонько стукает о стойку тяжелая палка, которую в Шиэйкане порой используют вместо боккена. И далее слышны лишь тяжелые выдохи, и палка взлетает и опускается - резко и тяжело, как молот. Выбить… убить… избыть…

- Не молчите, Окита-сан!

- Мне нужно приготовиться к занятиям. Кондо-сэнсэй просил сегодня заменить его в додзё. Прошу меня простить.

- В таком случае не уделите ли вы мне время и не станете ли моим противником? Я давно не тренировался, боюсь потерять форму.

- Сочту за честь, Яманами-сан.

Стучит дерево о дерево, сшибаются боккены с яростью настоящей стали, и выкрики звучат как голоса хищных птиц, которые камнем падают на добычу из высокого холодного поднебесья.

- Грудь!.. Голова!.. Голова!

Победитель не ощущает радости, побежденный же чувствует, что достиг своей цели.

- Благодарю за поединок, Окита-сан.

- Был рад… Спасибо вам, Яманами-сан. Большое… спасибо.

- И тогда они уехали в далекую страну. Мудрый король, добрая королева и маленькая принцесса уехали в далекую страну за теплыми морями, за холодными горами и ледяными водами. И долог был путь по морю, когда все они уехали в далекую страну…

- Хотите посмотреть на летучих рыб, мадемуазель Доннел? Они как раз по правому борту. Пройдите сюда, на бак, отсюда видно гораздо лучше.

- Благодарю вас, лейтенант Перье. С удовольствием. - В голосе нет удовольствия, голос тих, как со сна.

- Взгляните-ка, их стало больше. Не к добру это, - ворчит пожилой матрос и вбирает голову в плечи при виде лейтенантского кулака в белой перчатке.

- Не слушайте глупых суеверий. Рыб стало больше, потому что они приветствуют вас, мадемуазель Ирен. Не правда ли, они похожи на огоньки фейервека?

- Скорей они похожи на взлетающие лезвия мечей…

- Какое странное сравнение для такой юной мисс, - бормочет себе под нос пожилой почтенный джентльмен, поднявшийся на борт в Бомбее, и кутается в клетчатый шотландский плед.

- И для принцессы то было равносильно бегству. Однако душа ее была отравлена горем и виной, вина придавила ее, как давит на живую грудь могильная плита. А добрая королева, ее мать, которая только и могла облегчить горе и тяжесть маленькой принцессы, сама была больна и долго находилась между жизнью и смертью. А мудрый король был так поглощен своими мудрыми занятиями, что почти ничего не замечал. И для принцессы то было равносильно бегству.

- Может, король тоже так спасался от горя? - сказала Ева. - Странная сказка…

В горах воздух прохладен и свеж, несмотря на яркую сильную весну. И мама немного оживает. И руки ее уже способны удержать ложку, хотя еще не могут справиться с вилкой и ножом. И конечно, мама не прикасается к пианино. На пианино под ее чутким вниманием играет теперь Ирен.

- Почти год прошел… - говорит мама, любуясь на расцветшие синенькие огоньки печеночницы, на белые нарциссы.

“Прошел как сон”, - думает Ирен и ничего не отвечает. Она успела научиться не вспоминать.

- И маленькая принцесса взрослела как во сне. Принцы из разных королевств, княжичи разных княжеств приезжали свататься к ней, но она словно не видела их. Лишь иногда приходила она на высокий скалистый обрыв и подолгу стояла там, всматриваясь в синюю даль, откуда каждый день приходило к ним солнце.

- Добрый день, доктор Локвуд.