- Она не вернется, - Ева произнесла это вслух, ощущая такой небывалый подъем, что, подумалось, Архимед с его точкой опоры был сейчас в сравнении с ней жалким слабаком.

Тень какого-то звука привлекла ее внимание. Узкая занавеска, скрывающая какой-то проход, чуть колебалась, будто приглашая заглянуть, отбросить собственную пеструю тканевую тяжесть. Ева дотронулась обнаженной рукой до занавески и едва не отдернула руку - занавеска показалась ей гробовым покровом.

В крохотной комнатушке, которой Ева раньше не замечала, скорчившись на полу, лежал тот самый немой мальчишка. Его тело было еще теплым, но жизнь уже ушла из него. Ева посмотрела на металлический саркофажек, который она успела вынуть из сумки и поставить на тахту. На опустевшую тахту, где еще несколько дней назад неподвижно лежал человек - тот, что звался сперва Хошино, а потом Сайто. Или, вернее, сначала Сайто, а потом Хошино. В металлическом саркофажке хранился прах Адама. Ее Адама…

- Вместилище, - глядя на тело мальчика, улыбнулась Ева. Ей давался шанс. Она сильнее, чем обычный человек, она сильнее, чем даже обычный вампир. Она справится и сама. И неважно, куда забросит ее нить - в невообразимую древность, где все началось, где Царь был другом рожденному в степях Гонителю онагров, или в зачумленный Лондон, где все продолжилось. Она сможет все изменить. Она убережет Адама от Вечности.

========== Эпилог. Следующие сорок девять дней ==========

Англия, Лондон, 1338 год

- С дороги, щенок! - всадник на высоком гнедом коне едва не затоптал метнувшегося через улицу худого оборванного мальчишку. Мальчишка заметался и его непременно сшибли бы всадники, которые по двое, четырьмя рядами скакали за головным. Но сильная жилистая рука выдернула его почти из-под копыт

- Куда тебя нечистый несет? - услышал мальчишка сердитое ворчание. Оно исходило из недр прегустейшей кудлатой бороды и было подобно глухой воркотне затихающего грома. - Ну, кто таков-то?

Мальчишка замычал, показывая пальцем на рот и мотая головой.

- Немой, что ли?

Дядюшка Балтазар, как назвался обладатель кудлатой бороды, привел его в свое жилище в полуподвале одной из улочек Ист-Энда. Две комнаты в полуподвале были заполнены кусками высушенной древесины, заготовками дек, корпусов и грифов и полуготовыми лютнями, виолами и скрипками. За верстаком у окна сидел паренек чуть постарше него и что-то осторожно зашкуривал. У паренька были темные волосы, тускло-матовые, словно поглощающие свет, очень светлая кожа и серо-голубые глаза странного разреза.

- Адди, я тут тебе напарника привел, - пророкотал дядюшка Балтазар. Паренек неспеша отложил свою работу и взглянул на пришельца.

- Немой он, но в нашем деле это не помеха, - продолжал дядюшка Балтазар. И, обращаясь к мальчишке, громко сказал: - Будешь помогать. Коли не ленив, так кусок хлеба, а то и кружку эля всегда получишь. Садись вот, Адди тебе все покажет.

- Я Адам, - тихо сказал паренек, когда дядюшка Балтазар, словно грозовая туча, выплыл из полуподвала. Пришелец кивнул и, найдя среди инструментов шило, осторожно нацарапал на краю верстака - “Ив”.

- Француз, что ли? - спросил Адам, улыбнувшись. Улыбка у него была такая же, как помнилось - одним ртом, глаза оставались грустными и внимательными.

Ив кивнул, радуясь про себя, что, кажется не ошибся. Это был его, его Адам.

Поздно вечером, когда густой храп дядюшки Балтазара заполнял полуподвальчик, Ив, прислушиваясь к тихому дыханию Адама, лежал без сна. Его ждет множество трудностей. И все пути, все нити должны стянуться в осенний вечер 1348 года, когда он вытянется на ложе, умирая от страшной болезни. И вот тогда ему придется побороться - и не с кем-нибудь, а с самим собой. С самой собой.

Но Адам ровно дышал во сне, и Ив понял, что оплошать он просто не может. Не имеет права. А может, ему повезет, и им с Адамом удасться вообще сбежать из Лондона.

- Ив, не спишь? - послышался шепот с соседней груды стружек, заменявшей ложе.

Ив пошевелился и помотал головой, уверенный, что Адам и в темноте поймет.

- Я очень рад, что дядюшка тебя привел, Ив, - прошептал Адам. В полутьме Ив нашарил его узкую руку с тонкими пальцами, шершавыми от работы, и благодарно пожал ее. Адам ответил на пожатие.

- Ив, я хочу быть не просто мастером, я хочу сам делать музыку, - шептал Адам. - Она все время поет в моей голове, поет и поет. О лесах и солнце, о далеких краях, про которые только в балладах рассказывают. Я иногда во сне музыку вижу, она играет среди широкой-широкой степи. По степи скачут дикие кони, похожие на осликов, только больших.

“Онагры…”

Ив еще раз пожал руку Адама, чувствуя, как к глазам подступают слезы.

- А дядюшка говорит, это чушь и вздор. Ты ведь все понимаешь? - уже сонным голосом проговорил Адам. - Ты так хорошо понимаешь потому, что не говоришь, да?

Ив кивнул в темноте.

- Давай спать. Доброй ночи, Ив.

***

Танжер, наши дни

В маленькой комнатушке на последнем этаже старого дома, на старой тахте лежит беловолосая женщина с тонким лицом. Она погружена в сон, который столь похож на смерть, что девять из десяти врачей, не колебаясь, подписали бы свидетельство о смерти. Билаль знает, что у нее есть сорок девять дней. Сорок девять - в нашем отражении. Но один Бог знает, думает Билаль, по каким далям блуждает она сейчас и сколько лет в другом отражении займет то, что она пожелала совершить.

Билаль следит, чтобы спящую не беспокоили. Пусть она спит. Билаль смотрит поверх ее лица в стрельчатое окно с облупленной штукатуркой. В окно заглядывает большая дынно-желтая луна, и Билаль хорошо видит на лунном диске фигурку зайца, держащего в лапах что-то вроде песта.

Луна прыщет в комнату серебром, Билалю хочется зажмуриться. Он вспоминает своего патрона и учителя, господина Марлоу - когда тот писал, то имел привычку рисовать на полях рукописи что-то забавное. И Лунного зайца он тоже нарисовал как-то раз - заяц на его рисунке с аппетитом уписывал персик, а ступка и пест его валялись, праздные, в стороне.

Лунный заяц толчет кору

Лунный заяц не знает усталости,

Лунный заяц играет в игру

Убеганья от смерти и старости.

Лунный заяц…

Билаль прервал бормотание глупых и смешных рифмованных строчек. В окне луна уже потускнела и валилась прочь, за обшарпанные дома Старого города и дальше, за море, навстречу поднимающемуся где-то там за морем солнцу.

Пора. Билаль запер входную дверь и вдохнул сухой, еще по-ночному прохладный воздух. Скоро начнется новый день.