Разумеется, не следует выносить сор из избы – пусть все по-прежнему думают, что августу похитили, что к ее исчезновению приложили руки враждебные императору силы. Пусть глашатаи доведут до сведения народа указ о том, что причастные к похищению августы, буде таковые найдены, подлежат мучительной смерти. Пусть тайные сыскари рыщут по дорогам империи, снабженные описанием варанга Бьерна Эмундссона и пропавшего из города одновременно с ним комита схол Стефана Склира. Пусть… Сердце императора отныне было закрыто для дочери, и он даже не удивился тому, как легко и быстро это произошло. А может быть, сердце его закрылось уже давно?

***

Светало. Он ощутил сквозь сон этот свет и чужое присутствие; он проснулся ровно за миг до того, как на него навалилось огромное сильное тело. С силой столкнул с себя чужую тяжесть. Здоровяк, его противник, издал утробное рычание и снова бросился на Стирбьерна.

- Вяжи его, Варда! – послышался пронзительный визг. Краем глаза Бьерн заметил старикашку с длинным ножом в руке, но не успел ничего сделать – здоровяк насел, не замечая ударов, которыми Бьерн встретил его, словно вовсе не чувствовал боли. Он был одного роста со Стирбьерном, но много тяжелее и шире в плечах. Здоровяк ревел, обдавая Бьерна смрадным дыханием, а сзади старикашка уже хватал варанга за руки, стараясь связать.

Бьерн вывернулся из железных объятий здоровяка и увидел, что старик схватил закричавшую от ужаса Анну и свалил ее наземь, закручивая руки. Это было как удар молнии – он не был берсерком, но, наверное, именно так просыпается медвежий бешеный дух. Бьерн отшвырнул здоровяка на три шага – будто и не было усталости, борьбы с волнами, голода, - и, одним прыжком подскочив к старику, обрушил удар кулака на его голову. Старик упал, а Бьерн схватил первый попавшийся под руку камень-голыш - и молотил, молотил его, пока и голыш и руки не окрасились кровью, а старик не вытянулся с разбитым в куски черепом.

- Уыыыыыыы! – завыл, заскулил здоровяк, заметив кровь. Вся его ярость исчезла, он сжался как побитый пес, прикрыл голову руками. – Уыыыыыыйййй! Не бей Варду! Варда сети чинил… Варда лодку тащил…

- Он убогий… - вдруг тихо сказала Анна, кладя Бьерну руку на плечо. И варанг, готовый уже ударить здоровяка тем самым окровавленным камнем, удержал руку. Ярость ушла. А здоровяк, словно не замечая больше ни варанга, ни принцессы, бросился к старику и с утробным урчанием обнял его мертвую голову.

- Дедушка… поймали, тогда продать… красно красиво… - слышалось между урчанием. – Убежали… нельзя бежать… рабы у хозяина быть должны.

Бьерн подобрал нож старика - большой и широкий, напоминающий скорее короткий меч. Безопаснее было прикончить и этого недоумка, подумал он, но подумал как-то вяло, словно между делом. Недоумок не был угрозой; лишенный направляющей его злой воли, он сделался тих, как ягненок. Добиться от него толку насчет того, есть ли тут еще люди и как называется это место, Бьерну и Анне не удалось. Бьерн только отобрал у него такой же короткий нож, каким был вооружен старик.

Нужно было идти, нужно было найти пристанище и решить, что делать дальше. Анна, тоже понимавшая это, с трудом поднялась на ноги. Ее шатало. И Бьерн снова взял ее на руки - теперь это казалось самым обычным делом, словно так было между ними заведено уже давно.

- Они думали, верно, что мы беглые невольники, - говорил он в такт шагам, пробираясь между валунами. – Хотели отвезти на рынок и продать.

- Они правы, - тихо ответила Анна и уткнулась в его плечо. Бьерн не нашелся что ответить, он растерялся так, как не терялся еще никогда. Сперва найти что-то съестное, перекусить, решил он, а там уж думать, что делать дальше.

- Рыбаки, - заметив дальше по урезу моря вытащенную на берег лодку, сказал Бьерн. Лодка была надежно привязана к камням и выволочена так далеко, что ее не мог разбить даже сильный шквал. Вряд ли они выходили в море в такой шторм - значит, живут тут.

Лодка оказалась щелястой, а паруса не было и вовсе. На такой посудине не то что в шторм – в спокойную погоду в море не выйдешь.

- Надо… залезть на этот утес… - тяжело дыша, говорил варанг. – С него далеко видно. Осмотримся.

- Оставь меня здесь и залезь один, - тихо, но очень решительно сказала вдруг Анна. Она освободилась от его рук, поморщившись, будто от боли.

- И не думай даже!

- Бьерн… - и в грязной, сырой тунике, с темными кругами вокруг глаз, измученная, она была августой. Будто снова заковала себя в невидимую броню. – Ты посмотришь и вернешься. За мной. Так будет гораздо скорее. А если мне туда не стоит идти – зачем тебе лишний труд? Тогда просто вернешься.

Бьерн устроил ее в ложбинке между валунами. Выглянул еще раз, осмотрев весь берег – все было спокойно, вдалеке виднелся силуэт умалишенного, что-то делавшего у камней.

- Вот… - он сунул ей в руку кинжал старика.

Страх и волнение подхлестывали его, и варанг почти взлетел на вершину утеса. Оттуда открывался вид на все окрестности – остров, совсем крошечный, безлюдный, с жалкой кучкой оливковых деревьев и кустов в долинке сразу за утесом. Там же притаился убогий домишко. Чуть подалее валялись среди зарослей плюща и полыни огромные каменные глыбы – белые, словно снег, и как снег, искрящиеся на солнце. А вокруг острова простиралось изумрудное море, и только вдалеке, на юго-востоке едва виднелись в туманной дымке очертания берега.

- Анна, там жилье! – Бьерн одним духом спустился с утеса. – Пойдем!

Принцесса продолжала сидеть так же безучастно, только подняла голову, когда варанг оказался совсем рядом.

- Он уплыл… тот… убогий, - с трудом проговорила она, едва шевеля губами. И Бьерн тоже заметил удаляющееся маленькое суденышко, то вздымающееся на волнах, то совсем исчезающее в провалах между ними.

- Тролли бы его побрали! - выругался он на северном наречии. У недоумка была еще одна лодчонка, припрятанная где-то в камнях. Маленькая, без паруса, но целая. Впрочем, подумалось ему, на такой скорлупке у убогого шансов немного – хотя ветер стал гораздо слабее, волны еще довольно сильны. Вряд ли он выгребет в одиночку.

Они подошли к домишке. Верно, старик и убогий оставили завтрак доходить, а сами пошли на берег осмотреться - на углях дышал вкусным паром котелок.

Страшное напряжение плена, усталость, боль, борьба с волнами и утреннее нападение не прошли даром для принцессы – едва поев немного рыбного варева, она улеглась на соломе, покрытой какими-то тряпками, сжавшись в комок. Бьерн решил, что ей просто нужно немного времени, чтобы восстановить силы. Он почти силой заставил ее переодеться в найденную в хижине сухую рубаху и накрыл всем теплым, что нашел. Сам он только снял сырую тунику, повесив ее сушиться снаружи.

Отдых нужен и ему, но прежде Стирбьерн решил позаботиться о защите особого рода. Он никогда не вникал в рунное искусство, коим прекрасно владел его побратим Бьерн Асбрандссон - только наблюдал со стороны; но сейчас что-то подсказывало ему, что пришла пора использовать все те немногие знания, которые у него были.

Когда Бьерн Асбрандссон резал руны, многие боялись даже подходить к нему – сам воздух вокруг скальда становился иным, в нем появлялась мелкая дрожь и возникало ощущение необратимости, что не все могли вынести. Будто дрожали струны невидимой арфы, на которой игралась неведомая тягучая мелодия, какая не каждому придется по нраву.

И вырезая руны, окрашивая их своей кровью, Стирбьерн чувствовал, что те самые струны арфы дрожат, проходя прямо через него. Руны града и льда - чтобы сбить с пути тех, кто вздумает их преследовать. Руна дороги - чтобы дать им дорогу идти дальше. Руна защиты, подобная Мировому древу - чтобы защитить их. И руна светлого дня – на руки. На обе руки. Одна всегда дает, другая всегда отбирает, как говаривал Бьерн Асбрандссон.

Сделав это, Стирбьерн почувствовал большое облегчение. И вместе с тем – ощущалось, что сделано не все. Струны продолжали дрожать в нем…

Анна! Ее тоже должно защитить рунами, понял он вдруг. Осторожно взял в руки ручку спящей девушки, выдавил из разрезанного большого пальца немного крови. Руна быка – пусть она передаст сейчас свою силу…