Тело любимого — изначально совершенно, все недостатки я привнёс лишь сам. Даже член — идеальный, когда выпускаю его изо рта, чтобы немножко облизать, рассматриваю. Шовчик — точно посередине, веду языком по нему линию. Не бывает так, не бывает…

Обязательно спрошу у его родителей, не подкинули ли им сына откуда-нибудь с небес, и не стоит ли на чердаке коробка не только с молочными зубками, но и с молочными крыльями и нимбом.

Решаю, что с моего маленького хватит моих любвеобильных издевательств, тем более, мне и о самом себе давно бы надо позаботиться, на животе, обласкивая любимого, мне очень неудобно лежать.

Чуть глубже глотаю, чуть сильнее и быстрее провожу языком, наверное, любовь всё же победит. Так увлекаюсь, что вздрагиваю, когда мне на голову вдруг опускается тёплая ладошка.

— Ты… что делаешь?

Любимому, кажется, получше. Приоткрыл свои глазищи, сбивчиво дышит, но выглядит сонным, растерянным, очаровательным.

— Да я… — отстраняюсь.

Качает головой, облизнув губки, слабо, но решительно толкает меня назад, вниз, всем своим видом выражая непротивление мне.

Даже больше, когда я, ободрённый, стараюсь изо всех сил, и достигаю необходимого результата — любимый, дрожа, хрипло выдыхает моё имя, прежде чем застонать, прогнуться, и излиться вкусным и горячим.

Сглатываю, облизываясь от удовольствия, как довольный кот, притягивая любимого к себе, надеясь на взаимность, но тот слишком слаб и разморён для этого, даже на объятия не отвечает, только слегка трётся об меня головой в своей излюбленной манере. Но мне и этого хватит, пациент явно идёт на поправку.

Но как только я собираюсь поправить и себе настроение, имея такой замечательный объект для дрочки, как расслабленный, довольный и бесконечно прекрасный любимый рядом, в дверь комнаты стучат.

Ненавижу стук в дверь всеми фибрами души. Но это, скорее всего, ночной обход, с целью проверить состояние пациентов, обязательный порядок, нужно открывать.

Бек обычно уходил до него или приходил после, и про наши отношения только подозревали. А тут не укрыться. Но я что, законного мужа скрывать буду?

От посторонних глаз — ещё как. Закутываю его в одеяло, что-то воркует, заворачиваясь. Сам же — надеваю штаны, в трусы мне пока ещё не влезть.

Снова стучат. После третьего стука — зайдут. Распахиваю дверь.

А там вовсе и не санитар. Чар, причём одетый и обутый. И обзавёлся несколькими не очень аккуратными косичками. Похоже, его уже начали прощать.

— Что, решил со мной счастья попытать? — окрысиваюсь.

— Да я вижу, ты готов, — бросает взгляд на явный признак стояка в штанах.

— Это не для тебя, — хмыкаю, — ну только если заплатишь.

— Ты серьёзно?

Закатываю глаза. Он что, действительно повёлся? Хотя такого, как блондин, можно один раз и бесплатно трахнуть, демо-презентация, так сказать. Змея, заткнись.

— Тогда говори, зачем пришёл.

— Поехали отсюда. Я выспался, да и доктор местный бумаги уже подписал.

— А который час?

Время с любимым, летит, конечно, незаметно, но не до такой степени!

— Почти час ночи. Собирайся давай. Тут много кого досрочно выписывают.

И правда, из зала и коридора раздаются голоса, шелест, шум. В самом деле, кто же оставит родственников в том месте, где произошло убийство.

— Ладно, сейчас соберёмся.

— Мы в машине подождём. И верхнюю одежду вашу захватим.

Киваю. Одеваюсь сам, потом, снова выпутав любимого из одеяла, одеваю его, как большую куклу. Не сопротивляется, снова то ли уснув, то ли балансируя на грани сознания.

Укутываю его, для надёжности, в плед из машины Чара, несу на выход. Надо же, мне некоторые пациенты машут на прощание, я тоже киваю. Но надеюсь, мы больше никогда не встретимся. Особенно, в таком месте.

На выходе меня догоняет и окликивает медсестра. Что, надо что-то подписать? Нет. Отдаёт бумажный пакет с моей фамилией.

Не очень ловко разворачиваю одной рукой. Там — личные вещи. Ключи от дома, старая моя зажигалка и прочее. В отдельном, прозрачном пакетике — два кольца и серёжка, блеснувшая бриллиантиками. Только собираюсь прояснить, откуда она и второе кольцо, как соображаю. Это любимого. Что, тоже с пальчика не смог снять символ любви, или… довольно хмыкаю.

Чар и Бек, ожидая нас, оказывается, время зря не теряют — беззастенчиво целуются, но заметно, что ведёт блондин, а полукровка только терпит и отвечает. Вот и вся его гордость. Любовь-то не обманешь.

Стучу в боковое стекло, прикалываюсь с их оторопелых лиц. Затем устраиваю любимого на заднем сиденье, присаживаюсь рядом.

— Прощайтесь с клиникой, парни. Едем домой! — объявляет Чар.

И мы с Беком, не сговариваясь, показываем ненавистному заведению «фак».

========== 38. Судьба ==========

Находясь в обществе уютного спящего любимого, я, естественно, тоже сдался на милость сну. А проснулся оттого, что мы как-то подозрительно долго стоим, да и спина в таком положении затекла.

Осторожно высвободив руки из-под только слегка закопошившегося птенчика, решил выйти из машины, размяться, а заодно и узнать, куда подевались водитель и штурман. Если бы что-то сломалось, нас бы уже разбудили. Значит, скорее всего, парни банально пошли поссать.

Закуриваю и осматриваю окрестности. Остановились мы на обочине, на лесистом участке дороги. Фары горят, наверное, затем, чтобы оросители деревьев не заблудились.

Но сигарета подходит к концу, а обратно их что-то нет и нет. Поёживаюсь. Прохладно, кстати, чтобы так долго в лесу просто так прогуливаться!

Хотя Бек очень любит задерживаться, час назад ему срочно приспичило остановиться купить кофе и блинчик с начинкой в круглосуточной забегаловке для дальнобойщиков, и мы потратили битых полчаса на такое простое действие. Разглядывать цены, выбирать, торговаться, кажется, приносило ему удовольствие, но мы с Чаром были готовы его уже через прилавок нагнуть и с двух сторон воспитать, когда он наконец определился.

Похоже, что карма его поймала, и блинчик был не очень свежий. Или их обоих волки сожрали. Да я озябну ждать!

Передумав поджигать очередную сигарету, решаю поискать заплутавших. Это не трудно, на снегу чёткие следы в свете фар. Если собьюсь — поаукаю, что уж там. Хотя далеко идти не пришлось — полтора десятка шагов — и я их заметил.

Беку, оказывается, не плохо. Наоборот, ему, судя по лицу, очень и очень хорошо. Вжался спиной в ствол дерева, закрыл глаза и изогнул шею точно так же, как тогда, когда я прижимал его к подоконнику в курилке.

Только теперь я — не при делах, виноват — Чар. Опустился на колени в снег, облапал бедра полукровки и уговаривает его вернуться. Способ выбрал — верный, по себе знаю. Давай, заглоти поглубже, двигай головой размеренней. Надеюсь, ему нормально дышать, разбитым-то носом. Выглядит вполне себе довольным, это гетеросексуал-то переученный. Нда, доказательства того, как приручил его полукровка.

Мороз парочку тоже, похоже, не интересует. Любовью греются, чтоб их. Даже куртки порасстёгивали. Бек рассеянно, медленно поглаживает блондина по волосам, покусывает губу и дышит намного чаще, чем обычно. Значит, вот-вот всё закончится, и парочка будет крайне смущена, если заметит меня. Фигуры резко высвечены фарами, свет-тень, всё чётко. В отношениях бы им такую определённость.

Борюсь и справляюсь с желанием посмотреть на них ещё, узнать, как Чар, у которого, как мы все знаем, «на мужиков не встаёт», выйдет из ситуации. Сплюнет? Нет? Моё ли это дело? Ничуть. Моё дело было — приглядывать за любимым, и то я не справился.

Потому что птенчик выкопался из пледа и из машины выбрался. А увидев меня, пробирается навстречу, утыкается, прижимается, всхлипывает. Хотя я ожидал, что наоборот всё будет.

— Как же я испугался, — тихо произносит, — вы зачем меня бросили!

Да уж, представляю, просыпается он в машине один, посреди леса, где он — не знает, как попал сюда — тем более, ночь и никого нет.