Андрей сидел, а он носился. Буквально носился по кабинету – туда-сюда, туда-сюда. Удивительно! Такой оказался экспансивный. Вон как стал раскрываться великий олигарх!
– Давайте, давайте. Давайте! Начинайте!
Он почти кричал.
– Я верю в тебя! Андрей, ты сможешь! Ты должен!
Падин вдруг перешел «на ты». Так была им выражена новая степень доверия.
Фрагмент 10, последний. Неожиданный, но приятный
Андрей помнил, как в нем возникло сладостное предвкушение. Неужели? Неужели закончилась эта бедность?
Он видел, как Падин многообещающе подошел к сейфу. Закрыв спиной кодовый замок, набрал код. Как подошел к Андрею с конвертом и толстой пачкой долларов.
– Вы хотите дать мне денег?
– А тебе что, они не нужны? Мне сказали, что ты на развалюхе какой-то ездишь. Купи нормальную машину. Погаси свои кредиты. И больше не влезай в это болото.
– Вы все обо мне знаете, – засмеялся Андрей.
– А ты как думал! Не лаптем щи хлебаем. Реши свои проблемы.
Он положил деньги в конверт, который сразу же распух, и отдал Андрею. Андрей, чуть помедлив, взял деньги и положил в сумку.
– Спасибо! Спасибо вам!.. Я очень, очень рад, что мы понимаем друг друга… Давайте сыграем в эту игру.
– Да! Давай! Мы сыграем! Мы русские люди! Двум смертям не бывать, одной не миновать – так, кажется? Жуть, как ты меня раззадорил!
Последний фрагмент, который всплывал в памяти Андрея, который как бы выкадровывался из всей этой длинной мизансцены, была секретарша, точнее ее взгляд. Она его просто пронзила им. Она не знала, кто он и зачем он нужен Падину, но по лицу шефа считала, что состоялась какая-то очень важная договоренность…
Дома Андрей долго сидел на кухне, пил чай, курил, сбрасывал напряжение. Он прокручивал состоявшийся разговор с Падиным, фрагмент за фрагментом; он прокручивал также свое старое «кино», как он начинал футбольный проект тогда, в лагере. Он вспоминал, как по команде Болта на изрытое рытвинами, клочковатое поле вышли двенадцать угрюмых, разновозрастных, озлобленных мужиков. Они все были худые, ослабленные постоянным курением, алкоголем, а двое крепко сидели на игле. Когда он высыпал из рваного пакета два стареньких футбольных мяча, они стали ржать, и незлобно, но тупо материться. Они почти забыли, как когда-то гоняли мяч во дворе. Они пришли просто ради любопытства – чтобы понаблюдать, как облажается Французик – так они прозвали Андрея за его утонченный, почти субтильный облик, правильную и почти безматерную речь; за движение мысли, которые они улавливали в его нетипичных для лагерного планктона глазах…
Что он мог им сказать тогда? Каким образом можно было их заставить тренироваться? Это казалось невозможным.
Для начала он им сказал такие слова:
– А что мы, собственно, потеряем, если погоняем мяч? Подвигаемся на воздухе… Что, все в бараке сидеть?
Они организовали на поле два квадрата и стали перепасовываться. О какой технике можно было говорить в приложении к ним? Мяч вообще ни у кого в ногах не держался. Но через некоторое время он все же втянул их в казавшееся им совершенно дурацким занятие: кто больше начеканит правой ногой. Ни у кого не получалось больше трех-четырех подскоков. Мяч слетал с ног, улетал за рамку поля. Но, когда Андрей, вспоминая прежде наработанные навыки, набил правой сначала пятнадцать, потом двадцать пять, а потом сразу пятьдесят шесть правой и тридцать левой, зэки замолчали и насторожились; можно сказать, они заинтересовались.
– Дай-ка мне, – попросил тогда тот, что был авторитетом и кто должен был быть капитаном согласно угрюмой зэковской иерархии. И Болт оказался единственным, кто смог через пару дней набить правой десять.
Вот с этого все и началось. Они стали приходить на тренировки, но не играть, а именно чеканить. Как люди азартные, они стали делать ставки на лучший результат – сигарету, стакан водки или даже просто на щелобан. Им стало интересно.
Андрей же знал, что чеканка – это основа техники. Если они дойдут до нескольких десятков подскоков каждой ногой, мяч уже будет держаться у них в ногах и можно будет что-то строить.
Потом наступила пора стравливания. Он оценил по характеру каждого; самых злобных и рьяных, ненавидящих явно или тайно друг друга развел в разные команды. Он поставил наиболее крепких и мало бегающих в защиту; более шустрых, кто хоть как-то мог бегать, в нападение. Он выстроил между ними психологические связи, ориентируясь также и на симпатии этих грубых, измученных людей друг к другу. Все же они были русскими людьми, хотя имели разные национальности (в команду записались, помимо русских, казах, два армянина и чеченец). Андрей использовал и этот фактор, разведя кавказцев в разные команды, с тем чтобы русские как бы управляли каждый своим кавказцем или казахом. Он задел струны их самолюбий, и они постепенно стали интересоваться этим занятием все более и более.
Первые их игры друг с другом получились грубыми, полными агрессии, травматичными. Зэки рубились чуть ли не насмерть, играли «в кость», толкались, сбивали друг друга. Несколько раз начинались драки, и тогда на поле влетали охранники и растаскивали игроков. Но раз от разу игра их становилась все осмысленней. Игра в «чеканку» продолжалась, техника владения мячом понемногу улучшалась, так же как и физическое состояние игроков команды. Наступил момент, когда Андрей смог сбить из двух разных команд одну единую команду – из тех, кто мог хоть какое-то время бегать, кто наловчился играть лучше, был злее, у кого было твердое место на поле. А затем состоялся тот переломный матч с командой охранников лагеря, после которого Андрею стало ясно: они уже не бросят это занятие, не пошлют его куда подальше, не засядут, как прежде, за карты, нарды, рисование наколок и прочие привычные для них забавы.
Это была рискованная игра, и начальство лагеря это понимало. Потому зрителей у той игры, кроме начальства и охранников, не было. Если бы остальных зэков пригнали и усадили вдоль поля, мог произойти бунт – моментальный и беспорядочный. Но для команды зэков наличие зрителей не было важным. Они знали, что, придя в бараки, они будут всю ночь пить, балагурить и рассказывать остальным, как проходила игра и кто что сделал невероятного на поле.
Охранники были по большей части молодыми ребятами, недавно отслужившими в армии, и потому они были резвее, шустрее. Полковник Гусаров не сомневался, что зэки проиграют, потому что молодые их просто перебегают. Но получилось все не совсем так. Молодые действительно вначале прижали зэков к воротам и сильно давили, играя через центр: там у них играл блондинистый парнишка, разрядник по футболу. Он грамотно принимал мяч, обрабатывал и осмысленно, более-менее точно бил по воротам. Андрей видел, что этот парень забьет, и сразу поставил хромого, но быстрого Дугласа присматривать за ним. Однако блондин все же забил, обойдя двоих и четко пробив в противоход вратарю.
Потом зэки немного выровняли игру, начали пробиваться через центр поля, но молодые все давили, и в итоге блондин к концу тайма забил еще один мяч.
И вот после этого началось самое главное. Андрею не надо было ничего говорить своим игрокам. Они сидели в перерыве за воротами, насупленные, злые, нервно курили.
Кондор тогда сказал:
– Если сольем, западло будет. Уважать не будем себя. Надо нагнуть зеленых…
– Вые…ть! В жопу вые…ть – прохрипел Чубаров.
И это были все их слова. Однако они понимали, что им надо слушать Андрея, что без него у них ничего не выйдет. Он дал им установку: играть на двух бегающих людей – его самого и Хрипатого; жестко держать блондинчика и разобрать края. Он дал наказ спарке Хрипатый – Торец играть впереди. Лобок должен был подыгрывать им чуть сзади.
И вот тогда произошло нечто странное, чего он внутренне и ждал всегда от футбола: включились некие внесознательные факторы, которые словесно он даже и не смог бы определить. Но что-то поменялось после перерыва на поле. Словно подвижная стенка начала давить на охранников, отодвигая их к своим воротам. Мрачные, озлобленные зэки начали играть в ноги, незаметно пинать плечами молодых, играть в кость, использовать большую часть поля. Они начали давить какой-то тайной волей, скрытой в них силой.
