— Открой глаза, — раздался страшный скрежещущий голос.

Он не мог не подчиниться и, открыв, увидел над собой ещё более страшное чудище, чем Кришна. Но потом понял, что это просто заспанный Бха со свисающими вниз бородой и спутанными волосами, и с радостью бросился ему на шею.

— Ты чего? — удивился таким нежностям Бха. — Ты давай за водой чеши, чай заваривать будем.

— Я сейчас, Бха, я быстро, — сказал Амит, хватая пустой кувшин и выскакивая из пещеры.

— Всё-таки дети ненормальные, хоть бы спросил, где ручей.

Амит вернулся минут через сорок. Отшельник сидел на площадке у пещеры, пил горячий чай и созерцал восход светила или попросту грелся на солнышке.

— Зачем же ты меня за водой посылал? — обиделся Амит.

— Так день только начинается, и тебе надо было умыться, да и не только.

— А тебе умываться не надо?

— А я умылся. Ты ведь нашёл дальний ручей, а тот, о котором говорил я, ближе и в другой стороне. Ты лучше чай наливай, а то стынет. И накинь там что-нибудь, хватит задом сверкать.

— А мне уже понравилось, так легко и свободно себя чувствуешь, как в детстве, — продолжил с проснувшимся ехидством Амит.

— Ты и так ещё в нём, но всё-таки оденься, — сказал непробиваемый Бха.

Амит завернулся в кусок ткани, что лежал у входа, и, взяв чай, сел рядом с отшельником.

«Как здорово!» — думал он, глядя на восходящее солнце, утопающую в тумане долину и подставляя лицо тёплым лучам.

Чай оказался довольно вкусным, из каких-то трав. Живительное тепло разбежалось по телу, в голове прояснилось.

— Ну как? — спросил Бха.

— Хорошо, — умиротворённо сказал Амит.

— А ты ещё идти не хотел.

— Да.

— Пойдём гулять?

— А учиться?

Бха посмотрел на него, как на ненормального, покачал головой и скрылся в пещере.

— Учиться никогда не поздно, — донеслось оттуда, — а вот жить…

— Жить… — Амит смотрел на становившееся нестерпимым для глаз солнце. — Я живу, — сказал он очень тихо. А потом его глаза распахнулись, и он, вскочив, понёсся в пещеру. — Бха, Бха! А ведь я живу!

— Я вижу.

— Нет, ты понимаешь, я живу!

— Да понимаю я, понимаю, не надо так орать.

— А я только сейчас это понял, — уже тише сказал Амит, — только сейчас. Столько лет потрачено впустую!

— Некоторые тратят всю жизнь, а то и не одну.

— Столько бессмысленных лет!

— Не говори так. В этом мире всё имеет свой смысл, только не все об этом помнят и уж тем более не все этот смысл знают.

— А куда мы пойдём гулять?

— Идти куда-то — это идти куда-то, а гулять — это гулять.

— Ага, понял. Смысл в том, чтобы гулять!

Бха засмеялся, и Амит присоединился к нему.

Они шли по зелёной долине, в которую только что спустились. Бха собирал какие-то травки. Амит носился вокруг и рассказывал свой сон.

— А потом он начал есть бедных гопи. Прямо хватал и ел!

И чтобы проиллюстрировать рассказ, запихнул в рот горсть алых ягод и жевал, пуская красные пузыри.

— Не чавкай.

— Но это не я, это Кришна!

— Тогда не повторяй.

— И он съел их всех!

— Да, с ним такое бывает, когда слишком увлечётся. Это как с конфетами, начнёшь с одной, а потом раз — глядишь, и нет уже ни одной.

— Он бы и меня съел, если бы ты, — Амит вновь подскочил к отшельнику и благодарно прижался к его руке лбом, — не разбудил меня.

Тот накрыл его макушку рукой и пригладил чёрные спутанные космы.

— Возвращаться нам пора, — сказал Бха, когда солнце начало клониться в сторону гор, и они двинулись в обратный путь.

*

Амит спал, и ему вновь снился Кришна. Солнце зашло, но было ещё не совсем темно — время сумерек. Кришна сидел под деревом и играл на свирели. Тихая, спокойная мелодия разливалась вокруг него, пронизывала и охватывала весь мир.

«Почему ты преследуешь меня?» — хотел спросить Амит, но вместо этого подошёл к небольшому костру и сел напротив Кришны.

А Кришна всё играл. Из глаз Амита покатились слёзы. Он вытер их ладонью. Лик Кришны, озаряемый костром, был светел.

«Или он светится изнутри?» — подумал мальчик.

Кришна отложил свирель и посмотрел на Амита.

— Почему ты бежишь от меня? Почему так боишься любви?

— Любовь приносит страдание.

— Ложь. Человеку больно, когда в нём нет любви. Страдание порождается разделённостью с самим собой. Ты — это всё, что существует вокруг тебя. Ты — это я, а я — это ты. Так те, кто любит, говорят Миру. В тебе этого нет. В тебе чёрная, холодная пустота, задушившая огонь сердца.

— Это из-за мамы. Она ушла от нас, а я любил её, — выдохнул Амит, и вновь слёзы побежали из глаз, он всхлипнул.

— Ты никогда не любил её. Ты любил только то, что она для тебя делала. Ты никогда даже не пытался понять, чего хочет она. Ты знал только то, что хочешь от неё ты. Это называется эгоизм.

— Нет!

Кришна улыбался.

— Заблуждение, порождённое нежеланием видеть и понимать, ведёт к потере себя, и, как следствие, уходят те, кто может помочь. Не отталкивай меня, Амит. Я единственный, кто ещё хочет научить тебя любви.

— А Бха?

— Бха научит тебя жизни. Иди ко мне, Амит. Зачем тебе стены, которыми ты отгородился от мира любви? Мир любит тебя, Амит, иди ко мне.

И всё это время в голосе Кришны была такая теплота и нежность, что всё внутри Амита вздрагивало, трепетало и рвалось навстречу. Мир рушился вокруг Амита. Он чувствовал, что теряет опору в самом себе. Его внутренняя келья разваливалась, и в появившиеся дыры бил обжигающий свет. Амит сгорал изнутри, цепляясь за самого себя, и кричал. Протянутая мальчику рука Кришны находилась прямо в пламени костра, и Амит наклонился вперёд, чтобы прикоснуться к ней губами и лбом. Языки пламени вошли в зрачки и осушили изнутри его тело. Амит подался вперёд и через мгновение оказался в объятиях Кришны.

— Единственное, чего действительно не стоит бояться, — это любви, — сказал Кришна, прикасаясь губами к лицу Амита. — Отпусти себя, твоё тело знает, что делать.

Они сидели, обняв друг друга, — сердце напротив сердца. Их сердца бились в такт. Амит погружался в биение сердца Кришны и ощущал, как всё тело начинает раскрываться. Тело Кришны тоже открывалось, словно кожа, а потом и мышцы, расступалась. И кровь Кришны побежала по его венам, а его кровь — по телу Кришны. Они прорастали друг в друга, сливались. Он увидел сияние сознания Кришны рядом с собой, потянулся к нему, и весь мир заполнило пламя.

— Я есть любовь, — раздался голос, и в голосе не было ничего человеческого. Голос Кришны — голос Амита.

Огонь, что полыхал внутри, был миром. Любовь была для этого огня воздухом.

— Это жизнь, — сказал Кришна-Амит.

«Теперь я знаю, чему будет учить меня Бха».

И темнота под одеялом, в которую смотрел укутанный с головой и открывший глаза Амит. А за его зрачками полыхало пламя.