Седиков согласно кивнул.

– А ваши супруга и дочь? Может быть, кто-то из них ссужал родственников или знакомых?

– Исключено. Своих денег у них нет. Больших денег, – поправился он. – Давать взаймы не с чего. Дочь – студентка. – Август Николаевич машинально взглянул на уходящую ввысь пирамиду университета. – Учится на философском факультете. А жена не работает. Сейчас она живет на даче.

Фризе понял, что в доме Седиковых Август Николаевич и банкир, и Счетная палата, и бюджетный комитет. И еще его заинтересовала фраза: «сейчас она живет на даче». Казалось бы, летом все, у кого есть возможность, живут на даче. И нет ничего странного в том, что супруга Седикова так и поступала. Странной показалась сыщику интонация, с которой тот произнес эту фразу. Дескать, не просто живет, а живет постоянно. Но это уже были домыслы. И Владимир отмахнулся от них. К поиску корреспондента, отправлявшего пачки долларов, они не имели никакого отношения.

– Жена и дочь знают о баксах?

– Я же говорил! Нет, нет и нет! Об этом знаю только я. Теперь и вы.

– Хорошо-хорошо. Я хотел только уточнить.

Они миновали смотровую площадку, поравнялись с уютной белой церквушкой Живоначальной Троицы. Август Николаевич на секунду замедлил шаг и привычно перекрестился. Фризе так никогда и не смог преодолеть в себе робость к публичному проявлению чувств. Он крестился мысленно. Но искренне.

За церковью они свернули направо, спустились на несколько ступенек и медленно пошли по тенистой аллее. Недели сухой жаркой погоды привели к тому, что липы, едва успев зацвести, уже роняли листву. Побуревшие листья противно шуршали под ногами, и в голову невольно лезли мысли об осени. А ведь июль едва перевалил за половину.

Почти все скамейки вдоль аллеи были заняты: мамы с детишками, молодые люди в обнимку, казалось, застывшие навечно в откровенных позах. Старики в поношенных одеждах глядели на раскованных молодых людей с презрительной отрешенностью. Как будто не имели к этим юнцам никакого отношения, не были в недалеком прошлом их дедами и бабками.

Фризе всегда удивлялся тому, что и благообразные, но плохо одетые старики, и молодые мамаши, выгуливавшие детишек, и пытающиеся поймать свой кайф молодые люди были совершенно безучастны к тому, что их окружает. А ведь они просто-напросто утопали в ворохе смятых пакетов от сникерсов, чипсов, попкорна, бутылок из-под пепси чудовищного свекольного цвета, использованных презервативов и грязных шприцев.

«Раньше и я не обращал внимания на этот „хлам цивилизации“, – подумал сыщик. – Не брал в голову. Теперь раздражаюсь. Старею? Становлюсь брюзгой? Но за метелку почему-то не берусь даже в дни общемосковских воскресников!»

Ближе к Мичуринскому проспекту, там, где начинались знаменитые особняки, прозванные в народе «деревней Заветы Ильича», Седиков свернул к обрыву:

– Постоим минутку. Отсюда даже центр Москвы кажется красивым.

Фризе так не казалось, но он не стал возражать.

Над городом витал плотный смог. Словно кто-то навечно нахлобучил на столицу унылую серую шапку. Или она случайно зацепилась за нелепо торчащие среди жилых массивов высокие трубы ТЭЦ. Беспрестанно дымящие и раздражающие. «И я там живу, – отрешенно подумал Фризе. – Дышу этим смогом и чаще всего его не замечаю, а придет время – вся эта бяка мне аукнется».

Он вспомнил свою любовницу Берту, успешную баскетболистку, проживавшую теперь в Швейцарии. Время от времени Владимир получал от нее письма с приглашением приехать и остаться там навсегда. Вот уж где, наверное, нет никакого смога и труб, царапающих небо. Берта теперь обитала в Монтрё, неподалеку от знаменитого Шильонского замка.

– А у вас, Август Николаевич, кроме жены и дочери имеются близкие родственники? – спросил Фризе, решив нарушить молчание и прервать непрошеные мысли о Берте.

– Родителей уже нет в живых. В Твери – двоюродные брат и сестра. Они живут очень скромно. Вряд ли держали в руках больше ста долларов.

– Вы потому и сгоняли именно в Тверь проверить деньги «на вшивость»? Заодно и к родственникам заглянули?

– В обменный пункт я ходил сам, – сердито ответил Седиков. Как будто хотел ответить на невысказанный упрек сыщика. – А родственникам накупил на полученные рубли гостинцев.

– И кроме двоюродных брата и сестры никого на белом свете?

Седиков шумно, как паровоз, выпустил воздух из ноздрей. Дернул головой:

– Теперь я начинаю понимать, почему вы увезли меня из уютного клуба.

Фризе промолчал.

– Нет у меня никого больше, – не очень уверенно сказал ресторатор. – Почти никого. Когда мне было шесть лет, отец ушел от нас с мамой. Завел новую семью. У него родился сын. Мой единокровный брат.

– Он носит ту же фамилию?

– Да. Авенир Седиков. У отца было пристрастие – давать сыновьям редкие имена.

Фризе насторожился.

Словно разгадав ход его мыслей, Седиков махнул рукой:

– Не напрягайтесь. Отец с новой семьей эмигрировал во Францию. Там и умер. А брат, наверное, стал закоренелым французом.

– Вы не пытались его разыскать?

– Зачем?

Фризе понял, что «голос крови» в его собеседнике спит крепким сном. «Я бы разыскал братца, – подумал сыщик. – Даже из простого любопытства».

– Отец не разбогател в эмиграции?

– Думаю, что нет. Во всяком случае, наследства я не получал.

– Может быть, получил брат? И решил с вами поделиться?

– Таким оригинальным способом?

Сыщик подумал, что Седиков говорит правду.

– Тему «родные и друзья» закрываем. А враги?

– У меня нет врагов, – отрезал ресторатор. И тут же поправился: – Явных врагов нет. А про тайных мне неизвестно.

– И уж тем более в долг вы им не давали.

– Потому и врагов нет, что в долг никому не давал.

Владимир продолжал задавать вопросы почти машинально. Понимал, что никаких открытий из ответов клиента не выудит. Август Николаевич, похоже, был человеком неглупым: наверняка уже перебрал в уме возможные – и невозможные – версии того, откуда свалились на него «приблудные» деньги. И если бы на чем-то остановился, сказал. Или не сказал?

– Август Николаевич, а у вас есть какие-то предположения? Я готов выслушать и самые фантастические.

– Конечно, есть! – Его меланхолию словно ветром сдуло. Седиков резко остановился напротив сыщика и, подняв руку, оттопырил два пальца:

– Только два варианта. Первый – ошибка. Перепутали адрес, а деньги предназначались однофамильцу. Второй – подстава. Прислали деньги один раз, другой. Выждали. А теперь настучат куда следует. Обыск. Купюры меченые.

– Вы же проверяли, – прервал его гневную тираду сыщик. – В Твери.

– Ну да. Проверял, – не смутился ресторатор. – Значит, переписали номера! Меня кто-то решил убрать из бизнеса.

– Кто? Есть на примете конкретные люди?

– В том-то и дело… – Седиков тяжело вздохнул. И снова обратился к панораме города. Как будто хотел разыскать среди каменных лабиринтов Маросейку и на ней свой «Кофейный клуб», который недоброжелатели планировали у него отобрать. А заодно поинтересоваться у бармена Аркадия, заказал ли тот столь любимую молодыми посетительницами «Золотую текилу».

– В том-то и дело, что конкретных претендентов на мой бизнес я не вижу. – Август Николаевич оторвался от городского пейзажа и посмотрел на Владимира. Сыщик опять отметил, какие тревожные у него глаза. – Никто не делал поползновений! И это меня особенно беспокоит.

– Да вы же только что заявили – «меня кто-то решил убрать из бизнеса».

– Ну да. Заявил. «Кто-то!» Но я не знаю кто.

– Понятно, – пробормотал Фризе, хотя ничего ему было не понятно. – А совладельцы?

– Нет никаких совладельцев! И никаких акционеров. Я – единственный хозяин! Даже бандиты от меня отступились.

– Почему?

Седиков опять шумно, как паровоз, втянул носом воздух и ничего не ответил.

– Август Николаевич!

– Будем считать, что этот вопрос вы мне не задавали.

Фризе взглянул на клиента с укоризной.