***

- А вот интересно, что сейчас делает Менделеев? - вопросил Химик, пока Историк тщательно выводил ответное письмо папеньке на фронт. Перьевой, стальной ручкой. Тяжелой и отзывчивой на малейшее изменение скорости написания.

- Учит студентов в Императорском Санкт-Петербургском университете, - бездумно брякнул он.

- Как-то пошло, великий учёный и просто читает лекции, - обиделся Химик, - мне представляется, как он сидит на диване, огромный и взъерошенный, покуривая трубку, нетерпеливо тряся роскошной гривой волос и диктует своей секретарше метод селективный очистки нефти. Это же Менделеев! Титан физики, отец химии!

- И тесть символизма, - сбоянил Историк, - вообще-то прямо счас Дмитрий Иванович страдает.

- Страдает, - не понял Химик, - мы должны немедленно помочь гению!

- Даже не знаю, - протянул Историк, - застрелим его жену?

- Ему изменяет его жена? - встревожился Химик

- Немного наоборот, Дмитрий Иванович рад был бы нарушить брачный статус-кво, поскольку влюбился - и без памяти, но жена не дает развода. Десяти тысяч на подкуп жены и попа у нас нет.

- Поп тут при чем? - спросил сбитый с толку Химик.

- А шесть лет после развода жениться нельзя. Неправославненько, - изогнул краешек губ Историк, - да и пассия Дмитрия Ивановича еще молода, семнадцать вроде всего, обождать надобно.

- Однако, - сказал Химик и всхрюкнул от прилива чувств, - что делать будем?

- Завидовать, - честно ответил цитатой Историк, - и вообще нас Бекетов учить будет.

'...остаюсь Вамъ, горячо любимый батюшка, безмѣрно преданъ' - дописал он и с чистой совестью попросил Александру Петровну начать объяснять ему что такое дроби.

Володька, осаждаемый уже как полчаса, пока Николай писал письмо, своей настырной мамой, с благодарностью взглянул на него. И только Жорик, выведший в начале Николаиного письма приветствие отцу и сразу удравший с занятий, беззаботно сражался на гимнастической стенке в соседней комнате с невидимыми турками.

Жорику семь лет, полноценно учить его начнут с восьми. Но и то, вторых-третьих сыновей, то есть не наследников, по традиции учили так себе. Чтоб не затеняли сына, которому суждено стать императором. Так что с кем мне конкурировать? - риторически задал вопрос Историк.

- Вот и вырос из Николая рохля, - констатировал Химик.

- Религиозный рохля-подкаблучник, - добавил Историк.

- Инфантильно-религиозный рохля-подкаблучник, - оставил за собой последнее ругательное слово Химик.

- Ну, спасибо, - протянул Историк, - низкий тебе поклонский.

***

После письменных занятий и 'Бледно-голубого неба' Тютчева в честь матушки (ловко тётка придумала совместить историю и литературу) настало время столиц Европы, когда АПешечка, так стал называть преподавательницу Химик, внезапно стала опрашивать Николая по германским княжествам, давным-давно канувших в лету.

- Три тысячи чертей, - пробормотал Химик в ответ на вопрос назвать столицу герцогства Тюрингия, - у Николая в башке тупо пусто.

- Не стать тебе миллионером, - саркастично заметил Историк, - но случайно, только из-за Мартина Лютера, учившегося в Эрфуртском университете, старейшем в Германии, кстати, ответ мы знаем.

- То есть Эрфурт что ли? - домыслил Химик и Историк отвесил воображаемый реверанс.

- Строго номинально уроки по пятьдесят минут, - заметил Историк, - и все четыре предмета ведет Александра Петровна. То есть счет, письмо, зачатки истории и географии. А что там Закон Божий и иностранные языки? - что говорит память реципиента, поскольку в официальной истории до английского и мистера Хиса - огромный пробел. По Закону Божьему родители подыскали Ники духовника протоиерея Н.В. Рождественского, с прицелом на преподавательство, но видимо из-за влияния Александра Второго, у которого были свои соображения, Рождественский отказался от наставничества, хотя духовником Николая оставался до самой смерти.

- Две исповеди, - сказал Химик, подумав, - две беседы за три года с духовником, больше ничего не помню. В церковь мальчик, вообще, без родителей не ходил. По французскому давала уроки, если можно так выразиться, какая-то мамкина фрейлина Апраксина. Системных знаний нет, но разговорный присутствует. О, и датский в копилочке есть - мы же каждое лето к дедульке в гости катаемся.

- Йаг ер глед фор этси диг айген кеээр бедстефа, (Рад снова тебя видеть, дорогой дедушка) - проскрежетал Химик и захохотал.

- Ужас какой, - поежился Историк, - словно наждачной бумагой по стеклу. Но в общем, не врали современники, Николай был способным к иностранным языкам. И нам придется соответствовать.

- А когда? - полюбопытствовал Химик, - мальчику девять, пора его в секцию дзюдо, бассейн и кружок юного химика записывать, как наследника.

- И чем тебе банька в подвале не нравится? - поднял брови Историк, - что за буржуазные предрассудки: раз царь, значит в роскоши жил. Папка твой на часах в шесть лет стоял в карауле и шинелькой на ночь укрывался. Но если серьезно: бассейн у Николая конечно будет, но сейчас русско-турецкая война и европейские осложнения. На это накладывается конфликт интересов: Александр Александрович из своего детства ничего хорошего не вынес и имеет по преподавателям свой взгляд. У Александра Второго другой. Но саботировать мнение царя невозможно, Даниловича он продавил, а тот подыщет Ники преподователей: Тимофея Докучаева по русскому языку и словесности, Семёна Коробкина по математике, - оба они из 2-ой Санкт-Петербургской военной гимназии, где директорствовал прежде сам Данилович.

- Кумовство какое-то, -скривился Химик

- Далее, Данилович "найдет" протопресвитера Василия Бажанова, преподавателя по Закону Божьему - он же настоятель нашей домашней церкви на 4 этаже, удобненько, и преподавателя по истории и географии Порфирия Блоху. Его, скрепя сердце, Данилович возьмет уже из 1-ой Санкт-Петербургской военной гимназии с расчетом переманить к себе - уж больно хорош его учебник по географии, по которому училась вся Россия. Да, все эти гимназии в истории известны как кадетские корпуса, но там была реформа Милютина, просто не забивай голову. В 1878 году, как Нику стукнет десять, на следующие пять лет курс обучения станет посложнее.

- Но нам, естественно, надо пройти все ускоренно, - полувопросительно сказал Химик.

- Как папка с фронта приедет, начнем заумничать и выделяться, приучая Александра Александровича, что сыниша у него не по годам умный, - ответил Историк. - Случится это шестого февраля, если я не ошибаюсь.

- Кому и как будем открывать теорию номографии? - спросил Химик, - не факт, что простой учитель математики из кадетского корпуса поймет и оценит прикладное значение открытия, об этом мы не успели договорить, но расклад стоит прикидывать уже сейчас, пока Николай тупо кивает и делает умный вид в ответ на объяснения дробей АПешечки. Все равно заняться нечем.

- Это тебе нечем, - пожаловался Историк, - я себя многопоточным процессором чувствую. Мимику контролируй, училке кивай, рот открывай на ее вопросы, правильно отвечай. Вот так с ума и сходят. А может я уже сошел и все это галлюцинации.

- Пока ты не кричишь что вице-король Российской империи и не требуешь своего медведя все хорошо, - успокоил его Химик.

Отвечавший в этот момент на вопрос воспитательницы Николай мягко улыбнулся, задорно и мечтательно, так что Александра Петровна вдруг осознала как мелки, нелепы, несвоевременны все эти несчастные задачки перед мудростью настоящего Государя. Блеск этого знания Александра Петровна пронесет сквозь года и профессию, и когда её, уже умудренную и пожившую, первую женщину-директора Санк-Петербургской Педагогической гимназии, будут спрашивать, что ей запомнилось более всего в преподовании Николая Второго, она всегда, вспоминая эту улыбку будет отвечать: 'сияние разума Его Императорского Величества'.