О, Теа, невидящая, как я страдаю, я жизнь разделил бы с тобой пополам, я окружил бы тебя любовью, которую может дать человек, на которую способен лишь человек, я всегда был бы рядом.
Я стал грешником ради любви, и когда я буду близок к смерти, когда с моих уст сорвётся последний вздох — я повторю твоё имя. Даю слово, что после смерти, когда я окажусь перед золотыми вратами рая, я обернусь и буду ждать тебя, вместе со своим сердцем и судьбой. И наступит царствие Божие, и проведу я тебя через Вавилон.
Моё милое сердце, я безоглядно предаю себя твоему суду и прошу о последней встрече. Мой человек будет ждать тебя в твоём же саду до полуночи, держа в руках цветок белой лилии. И если не суждено мне быть любимым, так позволь же стать верным другом.»
Комментарий к
Эрос* - греческий бог любви
========== Часть 21 ==========
При первой же возможности Элисон ловко заскочила в комнату для артистов. Она облокотилась спиной о деревянную дверь и с облегчением вздохнула. Девушка любила театр всем своим сердцем, но в тоже время после каждого выступления она чувствовала себя настолько эмоционально опустошённой, что одиночество было её единственным спасением.
Аристократка медленно передвигалась по площади гримерной комнаты, как бы провожая каждую вещь взглядом. С необычайной внимательностью она рассматривала цветные перья, тюрбан, уже успевшие завять цветы, пытаясь попутно вспомнить откуда появился тот или иной предмет декора в этой маленькой комнатушке.
Сегодняшнее выступление для неё было последним и поэтому брюнетка пыталась растянуть своё пребывание в данном помещении. Как только она подошла к зеркалу, тонкие, бледные пальчики её потянули за край ленточки пояса. В память вдруг вкралось воспоминание о первом выступлении. Она вспоминала, как растерянно и испуганно смотрела на постановщика, который вовсе не подбирал слова для выражения критики. Вечно недовольный, называющий её Марион невзрачной… По иронии судьбы, в последний раз девушке досталась её же первая роль, и учитель с восторгом смотрел на молодую пастушку, что кружилась в танце, очаровывала бархатным голосом зрителей и подчиняла своей простотой рыцаря. Аристократка любила театр всем своим сердцем, и если она должна была покинуть его, то только с гордо поднятой головой.
Погружённая в чувство ностальгии, юная особа с потрясающей лёгкостью преодолела расстояние от столика до ширмы. Но стоило ей зайти за деревянную стенку, как она приглушённо вскрикнула и тут же отступила назад:
— Боже! Как вы сюда попали?!
— Прямиком через коридор, — вкрадчиво заявил судья, смотря на девушку через резьбу перегородки. За время их знакомства, Фролло уже успел выучить некоторые привычки аристократки и поэтому, он просто ждал момента, когда вслед за необдуманными действиями, она вскинет на него глаза и он сможет продолжить свою речь.
— Вы были в зале? — и вот Бадлмер смотрит на него, также взволнованно, как и прежде, но стоит на его лице появиться улыбке, как она вновь прячет взгляд, — Не могли бы Вы уступить мне место за ширмой?
— Из тебя бы вышла прекрасная пастушка, — прежде чем отступить, Фролло окидывает девушку взглядом, оставляя её гадать были ли его слова комплиментом или очередным колким замечанием, — По крайней мере, с одним ослом ты замечательно справляешься.
Мадмуазель Бадлмер даже не желала отвечать на подобное высказывание, посчитав его непозволительным, отвратительным, даже более того — грубым. Тем не менее, она не попросила судью покинуть помещение, лишь спряталась за ширмой и старалась развязать шнуровку платья в одиночку. Клод же с того момента замолчал. Теа, наверное, впервые видела француза настолько спокойным: он расслабленно сидел возле зеркала, смотрел на завядший букет, который она почему-то хранила, наблюдал за свежими цветами, которое аккуратно покачивались от лёгкого сквозняка, гуляющего по зданию. Он будто бы сбросил с себя тяжелое бремя, сопутствующее вместе с высоким чином, и позволил наконец себе отдохнуть. Элисон продолжала подглядывать за ним, совсем уж позабыв о платье, шнуровка на котором, к слову, даже не пыталась слушаться её. Вскоре взгляд молодой девушки теплеет, а сердце на мгновение сжимается от невообразимой нежности, что в тот же момент сменяется неприятной горечью.
— Вы не могли бы мне помочь?
Пожалуй, данная просьба далась ей гораздо сложнее, чем она себе представляла. Повернувшись спиной к ширме, юная особа уже хотела повторно обратиться к судье, подумав что голос её был слишком тих, но ощутила, как мужчина подошёл к ней. Даже не чувствуя ни единого прикосновения, она осязала его присутствие всем телом. Достаточно было самую малость отступить назад, и она бы почувствовала его по-настоящему.
— Кажется, там узел, — добавила девушка, попутно перебирая свои пальчики. Ей и прежде было достаточно сложно говорить с судьей, она, наверное, даже не вспомнит момент, когда спокойно вела диалог с ним. Одно его присутствие вызывало волнение, что с потрясающей силой накатывало на неё, а теперь ещё, после письма, к всему букету далеко не положительных эмоций прибавилось и неудобство.
— Это было необдуманным решением, — Фролло аккуратно ослаблял шнуровку, борясь с желанием прямо сейчас с силой дёрнуть за края ленты, тем самым затянуть корсет ещё сильнее прежнего, заставить Теа вскрикнуть и прочитать ей целую лекцию о том, почему личные письма называют «личными».
— Узел? — вдруг глаза её широко распахнулись, — Я не специально его завязала.
— Причём здесь узел?
— Клод, объясните, что происходит с Вами? — голос её плохо слушался и было чувство, будто ей тяжело дышать, — Я получила Ваше письмо и оно ввело меня замешательство. Я была одна вместе со всеми своими переживаниями, сомнениями, которые не уступали сну, мешали выступать. Читать его было настоящей мукой. Вы писали, что все месяцы добивались моей любви и все Ваши поступки были лишь для того, чтобы возбудить моё чувство к Вам, но почему же, как только я привыкала и тянулась к Вам, Вы медлили в нерешительности? Может, в Вас появлялся суеверный страх, а в голову вбирались принципиальные сомнения, но разве это зовётся любовью? Именно поэтому я беру на себя смелость спросить — правдиво ли письмо? Нет, не нужно со мной соглашаться, я хочу услышать то, что Вы в действительности чувствуете ко мне. Я хочу, чтобы Вы сказали все те нежные слова, смотря мне в глаза, а не на лист бумаги.
Сразу за речью последовал глубокий вздох девушки, что пыталась привести сознание в нужное русло. Кажется, она заучила этот текст ещё днём и просто выжидала момент, зная, что новой встречи ждать долго не придётся. Элисон уже стало раздражать его горячее дыхание, которое щекотало волосы на её затылке, посылая мурашки вниз по спине. Всегда проницательный, серьезный и мудрый прежде, он стоял, не решаясь сказать ни слова. А она тем временем начинала таять, подобно сливочному маслу. Худые плечи дрожали от прерывистого дыхания, а сердце, кажется, готово было мягко оборваться и скатиться куда-то в пятки.
— Вы писали о своей безграничной любви ко мне, но почему, когда я нуждалась в Вашей поддержке, Вы делали мне лишь больнее? Почему я полюбила Вас, а Вы при первой же возможности отвернулись от меня? — направив взгляд в сторону зеркала, Бадлмер заметила на лице мужчины улыбку, — И вот Вы опять смеётесь надо мной.
А он продолжил молчать, сосредоточившись на очередном крючке корсета. Он мог бы повторить слова любви, мог бы страстно рассуждать о своих чувствах, но речи его ничего не стоили, ведь она бы поверила в любую ложь, что только была бы произнесена его тонкими устами. Мадмуазель Бадлмер хотела гораздо большего, чем судья ей мог дать. Она хотела ярких, страстных чувств, но о какой любви может идти речь? Клод слишком стар для всей этой ребяческой ерунды, он бы не стал опровергать факт, что одной лишь ночи ему будет вполне достаточно, чтобы насытиться ею. Но девушке вовсе необязательно это знать.
Расправившись с последним крючком, тонкие мужские пальцы потянули за кончик ленты и корсет упал с женского тельца, оставляя её в лёгкой, почти невесомой белой рубахе. Девушка уже хотела отойти, но её остановила проворная дьявольская ладонь, что проскользнула по тонким рёбрам и потянула в сторону чёрного одеяния. Подавшись вперёд, он едва ощутимо дотронулся горячими пальцами прохладной девичьей кожи, попутно оголив бледное плечико. Он касался губами плеча, ласкал изящной ладонью плоский животик, но стоило ей лишь шевельнуться — он сжимает нежную кожу, давит на рёбра металлическим кольцом и на мгновение отстраняется, желая отметить, что грудная клетка аристократки замирает. Он ухмыляется, прижимает девушку к себе, давая ощутить своё возрастающее желание. Элисон же дрожит от страсти и от страха в его крепких объятиях. Где-то в потаённых уголках девичьего сознания неохотно борется мысль, что она ведёт себя слишком безрассудно, но думать аристократка сейчас вовсе не хочет. Мужчина вновь касается обнаженного плеча влажными губами, проводит по выпирающей ключице вверх по шее, а она послушно выгибается, подобно молодой податливой кошечке и издаёт воркующий стон, что невероятно льстит судье.
