Прошедшие дни оставили на наружности аристократки следы — синие жилки на её бледном лбу стали гораздо заметнее; прежде яркие, румяные щеки потеряли свой цвет; и без того худое тело, стало более истощенным и одежда, что прежде подчёркивала её фигуру, отныне висела на ней.

***

Последние дни Клод проводил за работой и почти не покидал Дворец правосудия. Уже неделю из головы его не выходила организация, что они когда-то создали вместе с Виктором. Однако, ей суждено было развалиться, но ничего, как известно, не сходит просто так с рук, у всего есть свои последствия. Лишь после убийства Айзека судья начал подходить к разгадке серии убийств, которые стража до сих пор не могла раскрыть или же попросту игнорировала их в чью-то пользу.

За последний месяц было совершено четыре убийства:

Первое — Отис Готье, главный представитель торговой гильдии Франции. Был убит во время бала в королевском замке.

Второе — Жеан де Морфон, сын бывшего коннетабля Франции. Труп был найден по прошествии семи дней с первого преступления. Манера убийства соответствовала предыдущему, поэтому есть основания считать их связанными.

Третье — Даниэль де Шалон, сын умершего генерала Франции. Труп его было обнаружен в конюшне молодой служанкой. Тело изуродовано, внутренности выпотрошены, на лице застыла маска ужаса.

Четвёртое — Айзек фон Бадлмер.

Разум судьи уже давно пришёл к осознанию связи между убийствами, но все же он продолжал отрицать возможность какой-либо закономерности между ними. Игра обстоятельств, не более того. Однако, его не оставляла мысль, что Айзек был убит по случайности. Видать убийца хотел навредить Хайвэлу, но в силу своей неосведомленности, погубил юношу, что ни коим образом не касался организации.

***

Элисон стояла на смотровой площадке собора вместе с Квазимодо и заворожённо смотрела на площадь. На каменной дорожке кружилась молодая цыганка. Движения её были настолько бойки и неукротимы, что сравнить танец тонкой девичьей фигуры можно было лишь с непокорностью дикой лошади. Чёрные густые волосы небрежно падали на изящные плечи, на пышную грудь; свет солнца касался её смуглой кожи и придавал ей янтарное свечение; из-под красочной ткани одеяния иногда показывалась стройная загорелая ножка, браслеты на которой волшебно звенели в такт её завораживающим движениям. В тонких руках она держала бубен, что разбрасывал своё мягкое, подобное маленьким колокольчикам звучание, по площади.

— Она прекрасна! — восторженно произнесла мадмуазель Бадлмер, не отрывая взгляд от цыганки.

Боже! Насколько же она была чудесна! Виктор всегда настраивал юную девушку против цыган, называя их «жалкими отродьями», но сейчас брюнетка была уверена, что отец ошибался. Разве столь прекрасное создание, с красотой которого не смогла бы сравниться ни одна греческая статуя, может быть ужасным человеком? Цыганка была подобна воздушному и возвышающемуся видению, её образ словно спустился с небес, божественность её грации поражала фантазию юной аристократки. Прекрасные волосы её отражали с пугающей яркостью каждый луч яркого летнего солнца. А глаза? Эти зелёные, выразительные глаза, усеянные пышными ресницами смотрели на толпу с неизведанной Элисон страстью, с могущественным, обхватывающим и в тоже время постыдным желанием. Они заставляли смотреть в них и смотреть, не давая шанс оторваться.

Наблюдая за красочными движениями цыганки, за её глазами полными жизни, девушка даже забыла о своём несчастье и просто наслаждалась очередным мгновением, когда могла лицезреть завораживающий танец.

— Она поистине прекрасна, — согласился Квазимодо и задумчиво вздохнул, — Завтра состоится праздник и я… я хотел бы лицезреть её вне собора. Я хотел бы посмотреть на неё поближе, она наверняка ещё более красива на расстоянии вытянутой руки.

— Квази, — девушка с неким сожалением посмотрела на друга, — Завтра на площади будет много людей и… прости, я просто не уверена, что это хорошая идея.

— Я знаю, — мужчина с трудом отвёл глаза от манящего силуэта цыганки и направился в сторону макета Нотр-Дама, — Хозяин говорит, что я не должен покидать собор. Это опасно, но… ты бы могла поговорить с ним за меня?

Маленькое лицо девушки нахмурилось. С момента смерти Айзека она жила вместе с Симоне в доме судьи, по его же настоянию. Но несмотря на то, что находились они в одном здании, брюнетка с трудом могла вспомнить последнюю встречу с Клодом. Она все это время не покидала гостевую спальню, а он ни разу не навещал свою гостью. По словам Симоне, Фролло проводил все своё время во Дворце правосудия, а в дом возвращался лишь для сна. Порой Элисон пыталась воскресить в памяти лицо судьи, что уже стала забывать, но, как положено человеческому разуму, сознание её лишь приближалось к

грани припоминания, в голове всплывали отдельные черты, но так и не удавалось воссоздать полноценный образ.

— Я постараюсь поговорить с ним, — несколько неуверенно произнесла она, — Но в любом случае, даже если он не позволит тебе явиться на праздник… я буду здесь, с тобой.

========== Часть 17 ==========

Был поздний вечер, и за окном уже стемнело. В помещении, наполненным теплом, раздавался треск огня в камине. Пожалуй, только красочное, уже угасающее пламя создавало уют в холодном, каменном доме. Романский стиль не радовал глаза изящностью, но привлекал своей простотой и массивностью. Порой на самых простых с первого взгляда вещах, останавливается внимание гораздо больше должного. Суровость мощных стен, строгость обстановки и полумрак создавали манящую атмосферу загадочности, что граничила с одиночеством.

Усталый взгляд судьи пал на мадмуазель Бадлмер, что сидела на деревянном стуле. Её было довольно трудно заметить в темноте, царившей в комнате. Тельце её почти не двигалось, лишь грудная клетка слегка подрагивала в такт бесшумному дыханию. На коленях её лежала книга, что обнимали тонкие, почти полупрозрачные пальцы. Фролло с удивлением поймал себя на мысли, что ныне брюнетка вызывала в нём лишь чувство жалости и ничего более. Она очень сильно изменилась за период, что находилась в его поместье. Её прежде красивое, наполненное красками жизни лицо превратилось в омертвелую маску фарфоровой куклы; некогда тонкая фигура, чарующая своим изяществом, потеряла своё величие и приобрела ещё большую костлявость, почти не оставляя намёков на округлость, не говоря уже о пышности.

Последние дни сознание Клода продолжало рисовать перед собой счастливые зелёные глаза с положенной им детской наивностью и чистотой. Сейчас же он видел лишь прикрытые впалые очи, которые никоим образом не украшали фиолетовые мешки и яркие, сильно выделяющиеся голубые жилки. Он неуверенно вспоминал, как сильно сжимал её крошечное тельце, пока она кричала, пока маленькую грудную клетку её разрывала на части горечь, пока тонкие руки пытались разрушить всё на своём пути. Как столь чувственное существо, благодаря словам которого, расцветало все вокруг, теперь могло вызывать лишь сожаление?

Судья медленными шагами приблизился к юной девушке и слегка наклонился. Тонкие пальцы, немного дрожа, прикоснулись к пряди волос, оттенок которых казался ещё темнее на столь бледной коже.

— Бедное дитя, — с тонких уст сорвался шёпот.

Подушечки пальцев скользили по прохладной поверхности, что лишь недавно высохла от пролитых слёз. Ему нравилось видеть брюнетку настолько спокойной, погрузившийся в мир грёз. Судья не раз просыпался, слыша как она кричала ночью от не покидающих её кошмаров, от ран, что сама же наносила себе. Но как бы ему не хотелось, он не посмел навестить её даже раз. Он боялся видеть аристократку настолько беспомощной, опасался застать её в образе самого обычного человека, давно потерявшегося в собственном отчаянии. Фролло чувствовал её печаль, ощущал её боль, отчего юная особа становилась лишь все более противна ему. Она более не являлась маленьким ангелом, которому были чужды человеческие страдания.

Маленький ангел… Наверное, именно так называл свою дочь Виктор. Он, должно быть, любил её не меньше Элизабет. Лорд не позволил бы маленькой девчушке лить слёзы, у неё бы просто не было причин для печали, если только он сейчас был рядом. Юная девушка, как никто другой достойна счастья, ибо она способна дарить его.