Вероятно, женщины посылают друг другу куда более сложные сигналы, чем мы можем или имеем право представить.

Ужин превратился в череду похвал жареному цыпленку и отрицаний его съедобности как таковой. Эллен изучала нашу гостью немигающим взглядом, запоминая каждую деталь ее прически и макияжа. И я понял, что тщательный осмотр, на котором базируется так называемая женская интуиция, начинается совсем в юном возрасте. Моего взгляда Эллен избегала. Она прекрасно осознавала, что открыла огонь на поражение, и теперь ждала моей мести. Ну хорошо, моя хулиганистая дочь. Отомщу тебе самым жестоким способом: забуду о твоей выходке.

Ужин удался: пища обильная и сытная, как и должно быть на званом ужине, груда посуды, которую хозяева используют лишь для торжественных случаев. Потом был кофе, хотя обычно мы его не пьем.

– Разве он тебя не бодрит?

– Ничто меня не бодрит.

– Даже я?

– Итан!

Потом была молчаливая, ожесточенная битва за посуду.

– Позволь мне помочь!

– Ни за что! Ведь ты гостья!

– Давай хотя бы помогу отнести к раковине.

Взгляд Мэри обратился к детям; она воодушевилась и пошла в атаку со всей горячностью, присущей ближнему штыковому бою. Они знали, что их ждет, но поделать ничего не могли.

– Посуду всегда моют дети. Любят они это дело! И у них прекрасно получается. Я ими горжусь!

– Как мило! В наши дни редко такое увидишь.

– Знаю. Нам с Итаном очень повезло, ведь они хотят помогать сами!

Их изворотливые умишки заметались в поисках выхода. Закатить скандал? Сказаться больными? Поронять красивые старинные тарелки?.. Похоже, Мэри тоже прочла их подленькие помыслы.

– Самое замечательное в том, что они ни разу ничего не раскололи, даже краешка стакана не отбили!

– Надо же, как вам повезло с детьми! – воскликнула Марджи. – Как тебе удалось их этому научить?

– У них это врожденное. Знаешь, некоторых сколько ни учи, а обе руки левые, зато Эллен и Аллен у нас ребята ловкие.

Я бросил беглый взгляд на детей, чтобы убедиться – они справятся. Дети знали, что их раскусили. Интересно, они задумывались над тем, что Марджи Янг-Хант тоже поняла? Они все еще искали выход. Я лучезарно улыбнулся.

– Разумеется, они любят похвалы, – заметил я, – но им пора. Если мы их не отпустим, дети опоздают в кино.

Марджи хватило такта не рассмеяться, Мэри бросила на меня взгляд, полный восхищения: дети в кино и не собирались.

Даже если подростки не шумят, в их отсутствие становится гораздо тише. Самый воздух вокруг них будто кипит. Когда они уходят, дом вздыхает с облегчением и успокаивается. Неудивительно, что полтергейст заводится лишь в тех домах, где есть дети-подростки.

Оставшись втроем, мы принялись осторожно ходить вокруг да около темы, от которой никуда не деться. Я достал из серванта три высоких бокала на длинных ножках, привезенных из Англии бог знает когда, и наполнил их из оплетенной галонной бутыли, потемневшей от древности.

– Ямайский ром, – пояснил я. – Хоули были моряками.

– Должно быть, он очень старый, – восхитилась Марджи Янг-Хант.

– Старше и тебя, и меня, и даже моего отца.

– Крышу от него сносит на раз, – предупредила Мэри. – Похоже, сегодня гуляем так гуляем. Итан достает его только на свадьбах и похоронах. Думаешь, стоит, дорогой? Все-таки завтра Пасха.

– Дорогая, причащаться-то мы будем тоже не кока-колой.

– Мэри, я никогда не видела твоего мужа таким веселым.

– А все твое предсказание! – воскликнула Мэри. – Оно изменило Итана в одну ночь.

Поразительное существо человек – клубок приборов, регуляторов и датчиков, из их показаний мы можем прочесть малую толику, да и то вряд ли точно. Внезапно в моем нутре зародилась яркая вспышка красной боли, которая острыми копьями проткнула и разорвала грудную клетку. В ушах взревел ветер, и меня понесло, будто беспомощный корабль, лишившийся мачты прежде, чем успели убрать парус. Во рту стало солоно-горько, комната запульсировала и завращалась. Сработали датчики тревоги, чуя опасность, предвидя хаос, ожидая удара. Меня накрыло, когда я проходил за спинами женщин; я согнулся от боли и пошел дальше – они так ничего и не заметили. Теперь я понимаю, почему в старину люди верили, что человеком может овладеть дьявол. Пожалуй, я и сам готов в это поверить. Обладание! Тебя охватывает чувство присутствия инородной сущности – каждый нерв яростно сопротивляется, и все же ты понимаешь, что безнадежно проигрываешь, и признаешь поражение, примиряясь с захватчиком. Посягательство – вот подходящее слово, звук его подобен ревущему синему пламени паяльной лампы.

До меня донесся голос моей милой.

– Услышать что-нибудь приятное никому не повредит, – проговорила она.

Как ни странно, голос меня вполне слушался.

– Немного надежды, пусть даже безнадежной, полезно всякому, – поддакнул я, убрал бутыль в сервант, вернулся к столу и выпил полбокала старинного ароматного рома, затем сел нога на ногу и сложил пальцы в замок.

– Не понимаю его, – призналась Мэри. – Итан всегда терпеть не мог гаданий, вечно насмехался.

Мои нервные окончания шелестели, будто сухая трава на зимнем ветру, переплетенные пальцы побелели от напряжения.

– Попытаюсь объяснить миссис Янг… то есть Марджи, – проговорил я. – Мэри родилась в благородной, но бедной ирландской семье.

– Не в такой уж и бедной!

– Слышишь, как она разговаривает?

– Ну, после того как ты об этом упомянул…

– Так вот, бабушку Мэри хоть к лику святых причисляй – она была праведной христианкой, не так ли? – Мне почудилось, что в моей милой растет неприязнь, и все же я продолжил: – При этом она верила в Волшебный народец, хотя это не очень-то согласуется с христианством.

– Это же вещи разные!

– Разумеется, дорогая. Разница большая. Можно ли верить в то, чего не знаешь?

– Берегись, Марджи! – воскликнула Мэри. – Он загонит тебя в ловушку.

– Вовсе нет. Я ничего не знаю ни про судьбу, ни про предсказания судьбы. Как я могу в них не верить? Я верю, что они существуют, потому что они имеют место быть.

– Ты не веришь, что это правда!

– Правда в том, что люди гадают друг другу – миллионы людей! – и платят за это. Чем не причина для моего интереса?

– Но ты ведь…

– Погоди! Дело не в том, что я не верю, а в том, что не знаю наверняка. Это вовсе не одно и то же. Что стоит на первом месте – судьба или предсказание судьбы?

– Пожалуй, я понимаю, что ты хочешь сказать.

– Неужели? – недовольно буркнула Мэри.

– Представь, что гадалка восприимчива к тому, что должно случиться. Ты это имел в виду, Итан?

– Так это совершенно разные вещи! При чем здесь карты?

– Карты должен кто-то раскладывать, – ответил я.

Марджи на меня не смотрела, однако я знал, что она чувствует растущее недовольство Мэри и ждет моих указаний.

– А давайте проверим? – предложил я.

– Забавное предложение. Такие вещи проверок не любят. Впрочем, почему бы и нет. Придумайте, что мы хотим узнать.

– Вы даже не попробовали ром.

Они подняли бокалы и отпили по глотку. Я осушил свой и снова достал бутылку.

– Итан, ты уверен?..

– Да, ненаглядная. – Я наполнил бокал. – Почему бы тебе не погадать с завязанными глазами?

– Расклад нужно читать.

– А если переворачивать карты будет Мэри или я, а ты прочтешь?

– Между картами и гадалкой должна быть некая близость… Впрочем, давайте попробуем.

– Если делать, то делать как положено! – заявила Мэри.

Всегда она так. Моя Мэри не любит перемен – точнее, небольших перемен. С большими она справляется куда лучше остальных: ужасно расстроится из-за порезанного пальца и не дрогнет при виде разорванного горла. Мне стало немного неловко: я сказал Мэри, что мы с Марджи все обговорили, а тут выяснилось, что нет.

– Утром мы с тобой это обсуждали.

– Да, я еще за кофе приходила. Весь день об этом размышляла. Карты у меня с собой.

Мэри склонна путать решимость с раздражением, а раздражение с оскорблением. Она боится насилия в любых его формах. Виноваты в этом ее пьяницы-дядюшки, позор на их головы. Я почувствовал, что в ней нарастает страх.