Мои размышления были подобны флюгеру на крыше дома смятения и тревоги. Можно сделать, потому что нужно сделать. Если я открою дверь, смогу ли потом ее закрыть? Неизвестно. Пока не открою, не узнаю… Знает ли Бейкер? Задумывался ли он?.. Старый Шкипер считал, что Бейкеры спалили «Красавицу Адэйр» ради страховки. Неужели Бейкер захотел помочь мне из-за сгоревшего судна и неудач моего отца? Это и есть его шрамы?

Я словно огромный корабль, который поворачивают, тянут и толкают множество маленьких буксиров. Если уж прилив и буксиры сделали свое дело, приходится брать новый курс и запускать двигатели. На мостике, где обычно осуществляется планирование, звучит вопрос: ладно, теперь я знаю, куда хочу, – как мне туда попасть, где находятся подводные камни и какая будет погода?

Один гибельный подводный риф мне знаком: разговоры. Многие проговорились и предали себя сами, изнывая от жажды славы, даже если это печальная слава преступника. Андерсоновский колодец – единственный конфидент, которому можно доверять.

Я обратился к Старому Шкиперу:

– Задать ли мне этот курс, сэр? Хорош ли он? Добьюсь ли я цели?

Впервые он отказался мною командовать:

– Разбирайся сам. Что хорошо одному, для другого не годится. Потом узнаешь.

Старый хрыч мог бы помочь, но вряд ли бы это что-нибудь изменило. Никому не нужны советы, все ищут лишь одобрения.

Когда я проснулся, засоня Мэри уже встала и, судя по запаху, хлопотала над кофе и беконом. Лучшего дня для Христова воскресения было еще поискать: зелено-сине-желтый день. Из окна спальни я видел, что к воскрешению готово все – деревья, трава. Время года выбрано подходящее. Я надел свой рождественский шлафрок и подаренные на день рождения тапочки. В ванной обнаружил липкую штуку для волос, которой пользовался Аллен, и намазал голову, так что моя расчесанная шевелюра застыла и превратилась в тугой шлем.

Пасхальный воскресный завтрак – яично-блинная вакханалия, щедро сдобренная беконом. Я подкрался к Мэри, похлопал ее по шелковой попе и воскликнул:

– Kyrie eleison![15]

– Ой! Не слышала, как ты подошел. – Она оглядела мой шлафрок, рисунок турецкий огурец. – Мило. Ты редко его надеваешь.

– Времени мало. Точнее, было мало.

– Что ж, мило, – похвалила она.

– Еще бы! Ведь ты сама выбирала. Неужели дети спят под эти восхитительные запахи?

– Нет. Они на заднем дворе, прячут в траве яйца. Интересно, что нужно мистеру Бейкеру.

Мгновенность смены темы не перестает меня поражать.

– Мистер Бейкер, мистер Бейкер… Ах да! Вероятно, он хочет помочь мне разбогатеть.

– Ты рассказал ему про гадание?

– Разумеется, нет, дорогая. Наверное, он догадался сам. – Потом я посерьезнел. – Послушай, ватрушечка, неужели ты думаешь, что у меня ум великого дельца?

– В каком смысле? – Мэри пора было переворачивать блинчик, но она отвлеклась на меня.

– Мистер Бейкер думает, что мне следует пустить в оборот наследство твоего брата.

– Ну, уж если мистер Бейкер…

– Погоди! Я не хочу. Ведь это твои деньги, твоя гарантия на будущее.

– Разве мистер Бейкер не разбирается в этом лучше тебя, дорогой?

– Не уверен. Знаю лишь, что мой отец ему доверял. В результате я работаю на Марулло.

– И все же мистер Бейкер…

– Милая, ты согласна следовать моим указаниям?

– Да, конечно…

– Во всем?

– Опять дурачишься?

– Напротив, я серьезен. Можно сказать – смертельно серьезен.

– Я тебе верю. Однако сомневаться в мистере Бейкере нельзя. Он же…

– Он же мистер Бейкер. Послушаем, что он скажет, и тогда… И все же я хочу, чтобы деньги по-прежнему оставались в банке.

Аллен влетел в заднюю дверь, будто камень из пращи.

– Марулло! – воскликнул он. – Снаружи мистер Марулло! Хочет тебя видеть!

– Что ему надо? – удивилась Мэри.

– Пригласи его в дом.

– Пригласил. Он хочет, чтобы ты к нему вышел.

– Итан, в чем дело? Ты не можешь идти на улицу в таком виде! Сегодня же Пасха!

– Аллен, скажи мистеру Марулло, что я не одет. Пусть зайдет попозже. Если спешит, пусть зайдет с парадного входа, и я с ним поговорю.

Аллен выбежал.

– Не знаю, чего ему нужно. Может, магазин ограбили.

Аллен влетел в дом.

– Сейчас зайдет с парадного.

– Дорогой, не дай ему испортить тебе завтрак, слышишь?

Я прошел сквозь дом и открыл парадную дверь. Марулло стоял на крыльце, разодетый для пасхальной службы – черный шерстяной костюм, толстая золотая цепь для часов. В руке он держал черную же шляпу и нервно улыбался, будто уличный пес, который боится, что его не пустят в дом.

– Входи.

– Нет, – отказался он. – Я на пару слов. Слышал, тот парень предлагал тебе на лапу.

– Да ну?

– Слышал, ты его вышвырнул вон.

– Кто тебе рассказал?

– Не скажу. – Он снова улыбнулся.

– Ну, и что? Думаешь, надо было согласиться?

Марулло шагнул вперед и пожал мне руку, дважды подняв и опустив ее очень церемонно.

– Ты хороший парень! – заявил он.

– Может, он мало предложил.

– Смеешься? Ты хороший парень. Вот и все. Ты хороший парень! – Он сунул руку в топорщившийся боковой карман и извлек пакет. – Вот, бери!

Марулло похлопал меня по плечу, засмущался и ретировался; короткие ножки унесли его прочь, толстая шея, выпиравшая над кипельно-белым воротничком, побагровела.

– В чем дело?

Я заглянул в пакет – цветные леденцы в виде пасхальных яиц. В магазине стоит большая квадратная банка с такими конфетами.

– Принес детям подарок, – ответил я.

– Марулло – принес подарок?! Поверить не могу.

– Тем не менее принес.

– Почему? Совсем на него не похоже.

– Видимо, он меня просто любит.

– Может, я не все знаю?

– Утиный цветочек, мы с тобой не знаем миллионов восемь разных штук! – Дети ошарашенно замерли на пороге задней двери. Я протянул им пакет. – Вам подарок от почитателя. До завтрака не сильно увлекайтесь!

Одеваясь к службе, Мэри проговорила:

– Хотела бы я знать, что это было.

– Ты про Марулло? Признаюсь, дорогая, я и сам хотел бы знать.

– Пакет дешевых леденцов…

– А тебе не кажется, что все ясно как божий день?

– Не понимаю.

– Жена у него умерла, детей нет. Подружки тоже. Он стареет. Возможно… вдруг ему просто одиноко?

– Никогда он к нам не приходил. Пока ему одиноко, попроси-ка его о прибавке! Навестил он не мистера Бейкера, а именно тебя.

Я принарядился, что луг по весне, – добротный темный костюм (мой Похоронный Черный), сорочка с воротничком, таким белым, что солнечные лучи отражались под прямым углом, возвращаясь обратно к светилу, небесно-голубой галстук в мелкий горошек.

Неужели миссис Марджи Янг-Хант сподобилась наслать бурю? Иначе откуда узнал Марулло? Вариант только один: мистер Шельмец рассказал миссис Янг-Хант, она – Марулло. Марджи я не доверяю, с чем себя и поздравляю. Кто же знает почему? Ну, никак я не пойму. С этой песенкой в голове я отправился в сад за белым цветком в петличку – в честь Пасхи. В углу между фундаментом и дверью в подвал есть защищенное от ветра местечко, где земля прогревается от домового котла и ловит каждый лучик зимнего солнца. Там растут белые фиалки, принесенные мною с кладбища, где они разрослись по могилам моих предков. Я сорвал три крошечных цветка с львиными мордочками для себя и собрал ровно дюжину для моей любимой, окружил букетик бледными листочками и крепко обернул фольгой, припасенной с кухни.

– Ах, как мило! – воскликнула Мэри. – Сейчас найду булавку и приколю.

– Самые первые цветы в этом году, моя сливочная курятинка. Я твой раб! Христос воскрес! Мир снова в порядке!

– Прошу, не шути со святым, дорогой.

– Что ты сделала с волосами?!

– Нравится?

– Восторг! Всегда так делай.

– Я сомневалась, придется ли тебе по вкусу. Марджи сказала, что ты даже не заметишь. Вот она удивится! – Мэри надела шляпку с цветами – ежегодное весеннее подношение Эостре. – Нравится?