Фразу «час пик» Алексей впервые услышал в семилетием возрасте, когда погиб восемнадцатилетний старший брат по материнской линии. Это был несчастный случай: во время давки в вагоне трамвая брата столкнули или он сам упал с подножки вагона на полном ходу. Весть о несчастье встретила Лёшку во дворе, когда он вернулся из школы. Тогда же кто-то из соседей сказал: «В час пик люди просто звереют! Бедный Володя…»

Во время похорон Лёшка опять услышал эту фразу, после чего она уже навсегда врезалась в его память. И с того времени в этом словосочетании ему чудилось все самое страшное, что может произойти с человеком в городе. А дальше детское воображение рисовало огромные страшные часы, по звону которых с проводов трамвая летели в людей смертельные искры, сотни искр! И одна из них убила его брата.

Это событие стало первой сознательной встречей со смертью, после которой настоящее превращалось в прошлое. Тогда он ещё не осознал, но уже почувствовал, что именно после ухода близкого человека остаётся невосполнимая пустота. И когда слышал фразу «час пик», то невольно вспоминал случай с братом и от этих слов ему становилось ещё больнее. Иногда казалось: «Да это всё вздор, но ведь этот вздор – его жизнь, и зачем же он чувствует её данной – чтобы всё бесследно исчезало? Может быть, и впрямь всё пустяки. Однако оттого, что брата не стало, для него как будто весь мир опустел, стал бессмысленным, и ему в нём теперь так грустно и так одиноко. Как же пустяки, когда оказалось, что он любит, – да и всегда, очевидно, любил. Всё в мире как будто по-прежнему, как всегда, и все свободны и счастливы, а брата нет. И всегда вспоминает прощание: была зима, рядом с процессией вдоль дороги на кладбище бежала бочком какая-то скромная, чем-то своим озабоченная рыжая собачонка; брата несли в гробу, а он уже был где-то там, в бесконечной пустоте… Как мучительно мешалось с братом всё, что он видел и переживал в тот странный, печальный день… Потом холод у могилы, с пронизывающим ледяным и буйным ветром».

Похоронили брата рядом с бабушкой, которая до двух лет не спускала Лёшку с рук, а потом незримо передала его Тишине. Но не оставила внука без присмотра: до сих пор приходит во сне и нередко вразумляет каким-то чудесным образом.

Алексей никогда не забудет один сон, который напрямую был связан с его переездом в Беларусь…

Но прежде было десять лет скитаний по горным районам тогда ещё Советского Союза. В то время Алексея влекло одиночество и в нём жила любовь к пустынным, тихим местам. Он шёл за природой и прислушивался к ней, а она указывала ему те места, где он должен жить. Он был посвящённым в язык природы и без труда повсюду ловил чудный звук её речей: и куст, и дерево, и полевой цветок, и скала, и воды – все подавали ему таинственную весть, священный смысл которой он понстигал сердцем и старался зримо выражать это постижение в своих дорожных набросках и рисунках. Вместе с этим в его метаниях по стране накапливались новые страданья и новая вина. И каждый раз этому предшествовали ужасная пустота, смертельная скованность, изолированность и отчуждённость, и в этой адской пустыне равнодушия и отчаяния вдруг снится сон.

…Идёт навстречу бабушка и встречает словами: «Ну что внучек? Соскучился?.. Решил проведать меня? – слышал он ласковый голос и видел её красивой-красивой! – Знаю, что не всё ладится у тебя. Оставь всё и переезжай на родину предков, там ждут тебя…»

Тот сон поразил его. С него начались смутные, не связанные друг с другом воспоминания детства. Точно и в сновидениях жил он без возраста. И вот оно, первое сновидение у истока его дней. Ранее нет ничего – пустота, несуществование. Ни его сердце, ни его разум никогда не могли и до сих пор не могут примириться с этой пустотой. Но, покоряясь неизбежности, он принял за начало своего бытия тот удивительный сон и связанные с ним поступки.

Мысль и решение ехать в Беларусь пришли одновременно: собственно, мысль сразу и явилась как решение. И всё встало на свои места, тоска превратилась в тревожное ожидание встречи, а желание новой жизни вернулось с почти что прежней своей остротой.

Поселившись в Полесье, Алексей больше не испытывал тоски; напротив, его охватила самозабвенная жажда бытия и какая-то почти животная потребность в исцелении землёй и водой. Способный погружаться в состояние тихой гармонии, как это бывает, когда человек находится во власти некоей радостной силы, он, сталкиваясь с очевидными фактами, знал, что такое потерянность, и был весь переполнен поиском форм, их зарисовкой за пределами ландшафта. И обыкновенно это происходило на берегу озера, в самом доступном месте со стороны деревни. В других местах озеро окружали болота и лес. А стоило немного отойти от озера, как в душу предательски закрадывался страх. Лес в этих местах суровый и первозданный. Заблудишься – и искать будет некому. Вокруг лесов на десятки километров болота, ещё более страшные для людей. Из путешествующих по Полесью туристов мало кто отваживается пройти километр-другой в глубь Полесского леса или болот. Но было ещё одно место, где можно было подступиться к озеру. Правда, оно находилось за озером, и туда можно было добраться только по воде или пройти по болотам вокруг озера. По этому пути он и отправился.

День был ясный, дождя не ожидалось. Преодолев самый трудный путь по болотам, он вышел на сухую возвышенность берега и шёл по лесу, но особого удовольствия не испытывал: мешали комары. Приходилось прятать не только лицо, но даже руки. «Болото, лес – рай для комаров, – думал он, а глазами искал желанный просвет в лесу. – По его расчётам, лес скоро закончится, а там открытое пространство, прибрежный ветерок, и будет меньше комаров. А пока надо терпеть. Ох и крепко кусают! Зато теперь он знает главных стражников Полесья – это комары!»

Полесье сразу покорило сердце Алексея: сосновые леса, озера и огромное поднебесье. Небо просто лежит на земле! И, вступая в туман, вступаешь в облако иль в тучу, – это первое, чем подкупило его Полесье, и, любуясь природой этого края, он размышлял: «Небо огромным нимбом накрывает здесь землю, но земля не считает себя святой или избранной, скорее даже прячется в болотах или в лесу укрывается мхом. А может, эта скрытность земли – всего лишь страх? – Алексей задумался о сильных грозах в Полесье. – Раскаты грома здесь ложатся всей мощью на землю, а молнии одна за одной ранят её. А смиренная земля всё терпит. А может, очищается через огонь с небес? Или собирает энергию для каких-то нужд? Если земля Полесья не возьмёт на себя всё напряжение чёрных туч, то страшный огонь упадёт в другое место, и кто знает, что из этого выйдет? А что если Полесье – оберег Белой Руси?! Ведь не случайно земля в Полесье с огромной исцеляющей силой болот и речек: все ранки здесь промываются чистейшей водой, присыпаются искрящимся песком, бинтуются мягким мхом. И всё здесь приживается, растёт! А какая чистота! Нет запылённой листвы даже возле дорог! Растения – побеги трав и девственного леса – прорастают в небо! И яркая, нежная зелень, удивительная своей свежестью. Кажется, только здесь он рассмотрел глубину зелёного цвета и все его оттенки».

Это не тот зелёный цвет тоски, какой он избегал в своих картинах. А сейчас его ждал ещё более яркий цвет – жёлтый, который проступал сквозь редкие деревья прибрежного леса. Большой песчаный пустырь, на который Алексей скоро вышел, был окружён зелёным лесом, отчего показался ему большим рыжим островом, где всё подчиняется солнцу. Поля старой соломенной шляпы плохо защищали от палящего солнца, и он, уставший щуриться, опустил взгляд под ноги. Правда, и песок отражал солнечный свет, но не так жестоко, как небосвод. И вообще он солнцу не верил. Любил дождь. Стоило ему соприкоснуться с дождём, как всё его нутро наполнялось неизъяснимой радостью и волнением. Человеком дождя считал он себя.

«Кому-то нравится солнце, кому-то нужен дождь, – думал Алексей, продолжая свой путь. – Вот и попробуй угодить человеку, хотя бы ему: по лесу шёл – комары досаждали, на песок ступил – солнце утомляет…»