Шерлок ненавидит чего-то не знать.

То, что для других всего лишь неудобство, ему кажется жестокой издевкой судьбы. В девять лет он подкупает Майкрофта, чтобы тот взломал полицейскую базу и прочитал файлы Джона Уотсона и Джима Мориарти.

Фотографии обоих удручающе нормальны. Оба невысоки, хотя Джон даже в таком молодом возрасте крепче Джима. На школьной фотографии у Джона на лбу пластырь — как Шерлок вычисляет, из-за футбольной тренировки. Он часами пытается решить, аргумент ли это за или против. Джон атлетичный — это полезное качество, неплохой показатель стремления работать в команде и напористость. Но вдруг ему придет в голову, что Шерлок будет выходить с ним на пробежку или заниматься какой-нибудь подобной чепухой? А травма может говорить о безбашенности в спорте — первый признак недальновидности и плохого поведения.

По фотографии Джима можно понять еще меньше. У воротника его рубашки потертые края, она на последнем издыхании, думает Шерлок. Мальчик из бедной семьи. Значит ли это, что он будет старательнее работать, чтобы компенсировать такое детство, или вырастет из-за него озлобленным? Он может стать как отморозком, так и социальным работником.

Каждый раз, принимая ванну, Шерлок проводит в ней, по меньшей мере, пятнадцать минут, медленно потирая кожу. Аккуратно написанные на руках слова упрямо отказываются исчезать.

***

Через три недели после десятого дня рождения Шерлока парламент наконец-то одобряет меру, контролирующую доступ к сведениям о гражданах. Теперь его можно получить после того, как на явно выраженном согласии в письменной форме и бланке заявления появляется печать. Обязательно даже для юридических лиц. Личные файлы засекречены.

Говорят, что так будут прекращены злоупотребления и повышена национальная безопасность.

Но все знают, в чем настоящая причина. Хоть это и заняло долгое время, но парламент наконец признал, что во второй половине двадцатого века взломать полицейские базы может и ребенок.

После назначения суровых наказаний, связанных с нарушением закона, подавляются последние искорки жизни черных рынков, предоставлявших удостоверения личности, клиентами которых были те, кто хотел отследить нужные имена; кто-то из них — ради любви, а другие всего лишь хотели нанести удар первым и не оставлять возможности для контратаки.

Майкрофт находит Шерлока в обломках того, что было его муравьиной фермой — впечатляющей, многоярусной установкой, скорее империей, чем фермой. Шерлок сидит в окружении битого стекла, песка и медленно роящихся черных точек.

***

— Тебе легко, — говорит Шерлок обвиняющим тоном, возможно, слишком резким для такого случая.

Майкрофт хмурит брови. Видеть такое выражение лица у тринадцатилетнего подростка довольно странно. Взрослые уже начали отмечать, как по-взрослому Майкрофт поступает. Шерлок так же умен, но ведет себя как ребенок.

— Неужели?

— Ой, ну правда. Грегори Лейстред и Будайл Шиа-Агиль. Очевиднее не бывает, Майкрофт.

— Возможно, ты ошибаешься. Возможно, твое предположение необдуманно.

Шерлок смотрит на потолок.

— Или, возможно, — насмешливо продолжает Майкрофт, игнорируя выражение лица Шерлока, — я бы предпочел незнание. Это тебе в голову не приходило?

Шерлок кривит губы.

***

Каждую весну и осень мамочка покупает ему перчатки. Они всегда классические, из мягкой кожи, и скользят между пальцами, как масло. Иногда он воображает, что, если их купила мама, значит, по ним прохожие, у которых есть хоть маломальские мозги, не узнают о нем совершенно все. В конце концов, Шерлок может многое выяснить по перчаткам проходящих мимо людей.

Белый сатин, потертый на кромке: элегантно и чувственно, без слишком излишних затрат, перчатки добросовестно залатанные, значит, женщина заботится о них больше, чем можно предположить по ее виду.

Черная кожа, металлические заклепки на костяшках, жесткие, по царапине на заклепках над указательным и средним пальцем понятно: обладатель этих перчаток недавно ввязывался в драку.

Чистый хлопок — настоящее заявление — попытка выглядеть мятежным, но при этом и скрыть уязвимость: подросток, который напускает на себя важность, но смелости важно действовать у него не хватает.

Но он смотрит на свои руки: шоколадная кожа, шоколад — новый черный, легкая матовость на кончиках пальцев, указывающая на частое использование, химический ожог возле большого пальца, богатые родители, уважение к ним ослабевает, растущий интерес к точным наукам, сомнительная привычка хрустеть пальцами, и…

Шерлок резко отводит взгляд.

Ему просто придется положиться на глупость человечества.

***

В мире бытует много теорий, как это всегда бывает: они на время задерживаются в умах какой-то группы людей, обсуждаются, но со временем пропадают в море идей, пока кто-то другой не выудит их и не заполнит пробелы.

Самая популярная теория заключается в том, что на правой руке имя родственной души, а на левой — заклятого врага. Она в ходу уже буквально тысячи лет. Этимологи говорят, что латинское слово «sinister», когда-то обозначающее просто «левый», именно по этой причине со временем приобрело значение «зловещий» и до сих пор используется в английском в этом смысле.

Другие группы избирают более тонкий подход: доминирующая рука человека носит на себе имя его родственной души, а другая — имя врага.

Шерлок настроен скептически. Единственные имеющиеся данные по теориям варьируются между экспериментами и колеблются около шестидесяти двух процентов с довольно широкими стандартными отклонениями и высокими Р-значениями. Даже в этом случае он не способен проследить причинно-следственную связь и подозревает, что более высокая вероятность вызвана скорее человеческим самовнушением, чем реальными фактами.

Шерлок публиковал свое мнение в Интернете, причем весьма недвусмысленно сформулированное, но, кажется, никому до этого дела не было.

***

Мамуля никогда не снимает перчатки.

Разумеется, на людях и даже в кругу друзей этого не делает никто, но дома, с семьей, обычно ходят без них.

Даже Шерлок снимает перчатки за столом и ест голыми руками. Столовое серебро кажется странно прохладным — так бывает только после того, как Шерлок целый день проводит в перчатках. Но мама их никогда не снимает, даже за обедом. Шерлок ни разу не видел ее с непокрытыми руками.

Иногда, когда мысли уже совсем путаются перед сном, он задумывается: не потому ли это, что ни одно из имен у нее на руках не принадлежит его отцу.

Но это смешно, они женаты столько лет, и он бы знал.

Разве нет?

***

В пятнадцать Шерлок крадет мамин запас наличных из вазы династии Минь. Напяливая толстовку (такую, в которую он не хотел бы быть одет, если бы когда-нибудь нашли его труп), он меняет походку, чтобы та казалась похожей на широкие шаги хулиганов. Он покупает билет через всю страну.

Дом Джима в точности такой, как он ожидал. Маленький, шаткий, не в совсем ужасном состоянии, но выделяется по сравнению с соседними. Шерлок стоит на тротуаре, когда голос позади него окликает его:

— Шерлок Холмс, я полагаю, — губы говорящего медленно вытягивают гласные, как будто пробуя каждую на вкус, пока они срываются с языка.

Шерлок быстро оборачивается.

Джим Мориарти, стоя на другой стороне дороги, наблюдает за ним, держа руки в карманах. Он одаривает Шерлока долгим взглядом, осматривая с ног до головы. Шерлоку раньше не приходилось быть тем, на кого так смотрят, Майкрофт не в счет.

Он не может перестать пялиться на Джима, разгадывая все, что может, испивая знания о нем, словно человек, месяцы бродивший в пустыне.

— Мне было интересно, когда ты появишься, — Джим улыбается, и в его голосе, как Шерлок и ожидал, слышен едва различимый северный акцент. — Пятнадцать лет. Довольно много даже для тебя. Совсем не любопытно?

— Не то чтобы. Был занят.

Джим разочарованно вздыхает.

Ни один не делает ни малейшего движения, чтобы пересечь улицу, но друг за другом они наблюдают как ястребы.