Один, всегда один. И всем плевать.

“Не… думать… Не…”

Дверь в спальню тихо скрипнула, но Джеймс даже не повернул головы: он точно знал, что его этот тихий звук никак не касается. По полу протопали негромкие шаги и неожиданно остановились у его кровати. Кто-то тихо задышал совсем рядом. Джеймс даже не сразу смог сфокусировать взгляд на вошедшем — ему всё казалось, что у него просто галлюцинации, потому что ясно ведь, что никто не мог прийти сюда. К нему. Это совершенно невозможно.

— Джеймс, — позвал знакомый голос.

Альбус?!

Джеймс как будто очнулся от апатии, поглотившей его с головой, осознавая, что ему не померещилось. Изумлённо посмотрел на брата, переминающегося рядом.

— Ты… — собственный голос неожиданно показался совсем чужим — звучал так сипло, будто Джеймсу с трудом удалось заставить связки работать. Хотя если всё время молчишь, поневоле разучишься говорить. Джеймс прокашлялся. — Что ты тут делаешь?

— Мне только что написал дядя Джордж, — сообщил Альбус, осмотрелся и, не найдя ничего лучшего, осторожно присел на краешек кровати. — И мама. Ты не был в магазине на выходных и не отвечаешь на письма. Дядя Джордж забеспокоился и связался с родителями, узнать, всё ли у тебя в порядке. И мама ударилась в панику. Вот, — он показал красный листок, обугленный по краям. — Прислала Вопиллер с требованием немедленно выяснить, где ты и что с тобой, — Альбус говорил, отводя взгляд и как-то смущённо сопя. Казалось, будто ему неловко за то, что сам он за целую неделю так и не заметил, что с братом творится что-то неладное.

Хотя это, наверное, была ерунда. Джеймс ни на секунду бы не поверил, что самоуверенный Альбус способен испытывать хоть какие-то угрызения совести, особенно в отношении своего старшего брата. Он продолжал молчать, будто оглушённый.

— Ну, — подал, наконец, голос Ал, устав ждать реакции на свои слова. — Ты… Что с тобой? Что маме передать?

— Передай, что со мной всё хорошо, — тускло попросил Джеймс. — Я просто… просто немного приболел. Когда мне станет лучше — я свяжусь с ней.

— Если я напишу, что ты болеешь, она бросит всё и примчится сюда, а то ты её не знаешь, — Альбус фыркнул, говоря беззаботным жизнерадостным тоном. Намеренно ли он это делал или действительно не замечал его разбитости и плачевного вида, Джеймс не знал.

А может, брат и не хотел замечать? Ведь тогда надо интересоваться чужими делами и проблемами, а проблемы старшего брата Альбуса (Джеймс точно знал) интересовали в самую последнюю очередь. У Ала сейчас, судя по его виду, всё прекрасно, и тот просто не хочет омрачать свою радость и всё портить. Джеймс его понимал, наверное, хотя сам так никогда не мог. И мимо чужого горя пройти тоже не мог. А насчёт мамы… Он отрешённо подумал, что Ал прав, и в другое время, наверное, даже тепло улыбнулся бы такому обстоятельству, вспоминая деятельную и очень активную миссис Джиневру Поттер, но сейчас он как будто омертвел, и казалось, что лицевые мышцы окончательно задеревенели, не способные больше выказывать никакие эмоции. Словно и он тоже теперь… Ледяной.

Мысль о Скорпиусе привычно отозвалась в сердце тягучей болью, к горлу подступил очередной ком.

“Не думать, не думать, не думать… Не! Думать!”

Джеймс отвёл глаза в сторону.

— Ну… тогда придумай что-нибудь сам, — бросил он, с трудом выдыхая и чувствуя тошноту. — Пиши им что хочешь, только отстаньте все от меня, пожалуйста, — с прорвавшимся отчаянием попросил он и отвернулся к стене. Альбус посмотрел на брата с удивлением — он никогда не видел его таким.

— Э… Джеймс? Ты чего?

“Не понимает? Он правда не понимает?”

— Ничего, — в горле запершило и Джеймс шумно сглотнул, незаметно потираясь щекой о край подушки, чтобы стереть непрошеную слезу. — Ничего. Уйди, пожалуйста, Альбус, прошу тебя, — взмолился он. — Я… потом. Всё потом, ладно?

— Ну… ладно, — тот озадаченно потер лоб. Посидел ещё с минуту, будто чего-то ожидая, и поднялся с кровати, направляясь к выходу. Джеймс развернулся.

— Ал, — остановил он его. Тот обернулся, глядя с любопытством. Джеймс помялся, покусал губы. — Как там… Малфой? — выдавил, наконец. В глазах брата мелькнуло странное выражение, но сразу исчезло, сменяясь на ещё большее изумление.

— А почему тебе интересно? — спросил он и вдруг задумчиво нахмурился. — Хотя, знаешь, забавно, что ты спросил. Он какой-то совсем непонятный в последнее время. Ещё недавно как будто светился весь — я даже подумал, что он девчонку себе нашёл. Это ещё тогда, когда мы… ну, в ссоре были. А потом его как подменили — замкнулся в себе и стал ещё невыносимее, чем раньше. Из него теперь слова не выжмешь. И взгляд какой-то… ну… мёртвый.

У Джеймса перехватило дыхание. “Мёртвый” — вот именно. Он на всю жизнь запомнил этого его тусклый и абсолютно неживой взгляд с той, последней встречи. В груди всё снова скрутилось в колючий, пульсирующий комок боли. Джеймс поморщился, незаметно стискивая кулаки.

— Понятно, — прошелестел он и кое-как кивнул продолжающему таращиться на него Алу. Он пытался не плакать и не смеяться, он пытался держать себя в руках, и от этого лицо помимо воли расползалось в жуткую гримасу. — Это я просто так, — неловко соврал он. — Иди, Ал. Я завтра напишу маме, — пообещал и поспешил отвернуться. Услышал за спиной щелчок и подтянул колени к груди, съёживаясь под одеялом в комок.

Он знал, что не напишет завтра маме. А может, и вообще не встанет больше с кровати. Слишком больно ему было. И жить, наверное, больше незачем. Нет, разумеется, он не из тех полоумных придурков, которые выход из проблем ищут в сведении счётов с жизнью — это глупость несусветная. Но и существовать пока ему было тяжко. И всё, на что хватало жалких сил — это лежать вот так и дышать. И не думать. Вдох-выдох.

Вдох… выдох.

========== Эпилог ==========

Не могу выбросить эти воспоминания из головы,

Внутри меня царит какое-то безумие.

Я так старался отпустить тебя,

Но это безумие поглощает меня целиком, да…

Я наконец-то увидел свет.

Теперь я понял, что ты имел в виду.

Muse — Madness

________________________

Он сидел на пляже.

В песке и под палящим солнцем. И без какого-либо намёка на защитные чары или хотя бы маггловский солнцезащитный крем.

Скорпиус недоуменно огляделся, не понимая, как оказался в таком месте. И, главное, что ему теперь делать. Солнце — это, может, и хорошо, но не когда ты с рождения не загораешь и собираешься сохранить аристократичную бледность до самой смерти.

Он попытался подняться, но то ли песок был слишком рыхлым, то ли что-то в нём удерживало ноги. Скорпиус озадаченно прищурился, пытаясь заставить себя думать. Это оказалось не так-то и просто, и это напрягало. Обычно у него не было проблем с дисциплиной и контролем своих действий. Во всяком случае, раньше. С недавних пор контролировать себя становилось всё сложнее, особенно при наличии Джеймса неподалеку.

Скорпиус сжал челюсть и постарался прогнать эти мысли. Он застрял в песке и может вот-вот получить солнечный удар, а заодно и обгореть. Какой, к Мерлину, Джеймс? И так от него только проблемы.

Были только проблемы. Раньше. Когда-то не так уж давно.

Но больше не будет, и это хорошо, верно? Больше никаких всплесков гормонов, полночных гуляний на “свидания”, никаких поцелуев, нервных расспросов, отвратительно ласкового шёпота.

Это хорошо. Но это и…

Но это и ещё одна проблема?

Он скрестил руки на груди и уставился в песок. Чёртов Поттер. Вечно этот проклятый Поттер — даже сейчас в голову залезает, хотя уже не должен.

— Выметайся, — скомандовал в пустоту Малфой.

Ну вот, он уже сам с собой разгова…

— Мяу! — раздалось вдруг из-за спины, и он вздрогнул.

Прекрасно. Он застрял в песке, на солнце, неизвестно где, не может избавиться от мыслей от Поттера, и… здесь разгуливает кот.