Я стоял ошеломленный… Меня, кроме самого факта ареста, озадачивал вопрос: “Как я должен отвечать на вопросы студентов и сотрудников?” Об этом я спросил ректора. Он ответил: “Отвечайте, что Василий Сергеевич вызван по делам государственной важности и когда прибудет в ГЦОЛИФК — неизвестно”. Не успел я войти в зал борьбы, как на меня посыпались вопросы. Я сказал: “Василий Сергеевич вызван по делам государственной важности, и, видимо, пока они не закончатся — в ГЦОЛИФК приходить не будет, ректор просил, чтобы во время отсутствия Василия Сергеевича занятия и все намеченные мероприятия по дзюдо проводились согласно плану и программе”. Но на мое объяснение многие в раздумье покачали головами…

Проводя занятия, я не мог отделаться от мыслей об аресте Василия Сергеевича. Почему? Зачем? Я не мог себе представить, что мой любимый учитель, не жалевший сил для передачи своего скромного опыта (курсив мой. — А. К.)советским людям, — “враг народа”… Арест своего учителя я представлял как какую-то грустную ошибку, и непроизвольно поглядывал на дверь, ожидая, что он вот-вот войдет в зал, я отдам ему рапорт, он поздоровается со всеми, а мне пожмет руку. У меня было такое сильное желание, чтобы мои мечты осуществились, что я даже чувствовал тепло пожимаемой в моем воображении руки Василия Сергеевича, но шли часы, дни, недели — а он не только не возвращался, но даже сведений о нем никаких нельзя было узнать.

Крупные неприятности не бывают обычно одиночными…»[361]

Так ли все было на самом деле (не считая серьезного сдвига в датах)? Что произошло, когда случились «крупные неприятности» с человеком, передававшим свой «скромный опыт» советским людям, и как на это отреагировал его преемник? Попробуем разобраться с фактами.

Во-первых, часто пишут о том, что сам Анатолий Харлампиев в то время находился в чрезвычайно сложной ситуации из-за ареста НКВД брата Георгия — известного альпиниста. Михаил Лукашев прямо указывает, что Анатолий Аркадьевич в такой ситуации совершил практически подвиг: «На такой поступок (изъять у А. И. Казем-Бек библиотеку учителя. — А. К.) мог решиться только очень смелый человек и, к тому же, беззаветно любящий свое дело». Правда, Лукашев говорил о том, что Харлампиев проявил «подлинное мужество при спасении ощепковских материалов», будучи «братом врага народа»[362], вероятно, не зная о том, что Георгий Аркадьевич Харлампиев был арестован лишь 16 марта следующего — 1938 года[363]. По смыслу же воспоминаний других учеников получается, что Анатолий Аркадьевич пришел в дом Ощепкова вскоре после его ареста (чуть ли не на следующий день), а значит, ко времени своего поступка «братом врага народа» не был и даже предполагать не мог, что окажется им через несколько месяцев. Можно ли считать в таком случае, что «подвига» не было? Замечу, что в то время каждый, даже просто контактируя с семьей обреченного, арестованного по политической 58-й статье человека, рисковал жизнью ежеминутно. Рисковал жизнью и Анатолий Харлампиев. Значит, все-таки подвиг? Спас библиотеку от уничтожения, от огня, от продажи в неизвестные руки в тяжелые годы? На этот вопрос пусть каждый ответит для себя сам (и учтет некоторую путаницу и странный тон воспоминаний).

Во-вторых, самим фактом того, что он эти книги «приобрел», история не заканчивается, а только начинается. Примем как рабочую версию о том, что Харлампиев пошел на риск ради борьбы и спас книги и записи своего учителя, и все это произошло не в октябре 1937-го, а зимой — весной 1938 года. Да — в условиях того времени это был пример настоящего героизма. И представьте, какой ужас, должно быть, испытал Анатолий Аркадьевич, когда узнал, что арестован его брат Георгий. В такой ситуации самым разумным выходом было держать язык за зубами и никому ничего не рассказывать. С того самого момента получилось, что письменное наследие Василия Ощепкова стало личным наследием Анатолия Харлампиева, сохранившего его тем самым от гибели. Но и с того же самого момента почти вся документально зафиксированная история самбо стала уже харлампиевской, а не ощепковской историей. Получается, что Анатолий Аркадьевич изъял книги не только у Анны Ивановны, он изъял их у истории и тщательно от последней оберегал, сознательно мифологизируя историю самбо? Ответ и на этот вопрос у каждого может быть свой. Возможно, Харлампиеву единственной возможностью и самому не попасть в лагерь или на расстрельный полигон, и сохранить наследие учителя показалось объявление дзюудо-самбо своей собственной системой, возникшей и развивавшейся совершенно независимо от «японской» ощепковской системы. Возможно, что в процессе спасения он зашел слишком далеко и потом не мог остановиться, так сам поверил в себя, в то, что он сам, едва ли не единолично, создал самбо, что вспоминал об учителе не слишком часто — в мемуарах, на одном из совещаний, да в год признания дзюдо олимпийским видом спорта, и снова в уже знакомом нам тоне: «В. С. Ощепков, чутко прислушиваясь к критике нашей молодежи, во многом отошел от японских правил дзю-до, а затем частично отказался и от японской терминологии»[364].

Михаил Лукашев вспоминал, как Харлампиев показывал ему изданный в Амстердаме в 1674 году фолиант Николаса Петтера «Искусный борец» и рассказывал о том, как отец Анатолия Аркадьевича — известный боксер, работавший в ГЦОЛИФКе вместе с Ощепковым, купил эту книгу и как разучивал по ней приемы вместе с внуком. Лишь много позже Валентин Сидоров предъявил Лукашеву фотокопии этой книги, снятые задолго до 1937 года с оригинала, хранившегося, по его словам, не у Харлампиева, а у Ощепкова. Но, так или иначе, теперь книга хранится в семье Харлампиевых, и доказать, кто у кого скопировал ее, крайне сложно, если возможно вообще. То же самое касалось фотографий и вырезок из статей, обильно цитировавшихся в книге, которую вы держите в руках, и относящихся к дальневосточному и сибирскому периодам жизни Ощепкова[365].

В 2002 году А. М. Горбылев побывал в гостях у сына Анатолия Харлампиева — Александра Анатольевича и своими глазами увидел «…с десяток раритетных, первых десятилетий XX века, изданий по дзюдо, дзюдзюцу, самозащите на японском, китайском, английском, немецком, французском и русском языках» и, заодно, ту самую книгу Николаса Петтера. Обо всем этом уникальном собрании Александр Анатольевич Харлампиев высказался так: «Я не знаю, принадлежали ли эти книги Василию Сергеевичу Ощепкову или нет, но совершенно точно, что он ими пользовался», а заодно назвал версии о том, что его отец унес из квартиры арестованного Ощепкова то ли авоську, то ли чемодан книг, «фантазиями злопыхателей»[366]. Однако фантазии фантазиями, а свидетельство Сидорова и тот факт, что в куче книг оказались фотографии и вырезки явно из ощепковского домашнего архива, как и частичное цитирование преемником своего погибшего наставника, никуда не денешь.

В-третьих, вполне возможно, что Харлампиев забрал все-таки не всю библиотеку, а только какую-то ее часть. Некоторые книги Ощепкова оказались у ближайшего помощника и продолжателя дела Василия Сергеевича в ГЦОЛИФКе Николая Галковского, часть материалов сохранилась в архиве Владимира Кузовлева и т. д. В общей сложности 176 источников по истории и теории разных видов борьбы и самозащиты, опубликованных в период с 1674 по 1937 год в разных странах мира на восьми языках, были включены А. М. Горбылевым в список материалов библиотеки Василия Ощепкова, перепроверены, прокомментированы и воспроизведены в отдельном, 847-страничном издании «Специальная библиотека В. С. Ощепкова», вышедшем в Москве в 2013 году. Этот труд должен стать одной из основ для обоснования идентичности ощепковской системы «вольной борьбы дзюудо» и знаменитого советского самбо.