Владивосток, находящийся почти в десяти тысячах километров от революционного Петрограда, не сразу оценил масштабность перемен, случившихся в стране. Важность произошедших в столице России событий быстрее осознали ее соседи за рубежом, и пока революционные перемены катились от Петрограда к Москве и дальше, заполняя все уголки и закоулки старой России, Владивосток оказался оторванным от родины городом.

12 января 1918 года в центре города появились нежданные заморские гости: без всякого приглашения в бухту Золотой Рог вошел и бросил якоря японский броненосец «Ивами», бывший до Цусимской трагедии русским эскадренным броненосцем «Орел». Не дойдя в 1905 году до Владивостока, он появился здесь 13 лет спустя — уже под чужим флагом, принеся весть об иностранной интервенции. Решение о появлении японских военных на русском Дальнем Востоке было принято 22 декабря 1917 года в Париже, где страны Антанты разработали план «вразумления» бывшего союзника (в Первую мировую войну Россия вместе с ними сражалась против Германии и Австрии). Японцы, воевавшие (пусть и не слишком много) как союзник России, спешили особенно, не желая никого пускать в Приморье. Редактор японской «Народной газеты» Исикава Рокуро точно выразил ощущения своих соотечественников от происходящего: «Мировая война подарила Японии неожиданный подарок — нетронутую сокровищницу — Сибирь. Японцам не нужно иметь территориальные претензии на Циндао, южноазиатские острова — следует осваивать сибирскую сокровищницу. Тогда сама по себе будет решена демографическая проблема, продовольственный вопрос, проблема укрепления государственной силы. Сибирь освобождена от тяги России и уже вышла на арену мировых интересов. Присоединение к Японии — не в смысле вторжения, а в экономическом смысле — зависит от умения японцев»[118]. Для Ощепкова, на собственной шкуре узнавшего истинное отношение тогдашней Японии к России, все это не являлось откровением. Тем более что «присоединение не в смысле вторжения» началось с прихода броненосца «Ивами».

Через два дня после японцев в бухту вошел британский крейсер «Саффолк», а следом к «Ивами» присоединился эскадренный броненосец «Асахи». Командующий японской эскадрой адмирал Като Хирохару, считавшийся в Токио одним из лучших специалистов по России, объявил гражданам Приморья, что целью японского десанта является защита японских подданных во Владивостоке. Сам же он имел инструкции по оказанию давления на большевиков и недопущению установления их власти на Дальнем Востоке. Начальник разведки японского Генштаба генерал-майор Накадзима Масатакэ прибыл во Владивосток, имея еще более четкие указания из Токио: «Образовать на Дальнем Востоке зависимое от Японии буферное государство во главе с марионеточным правительством, превратить этот регион в “умеренный сектор”»[119]. И все это для бывшего русского контрразведчика и японоведа Василия Ощепкова вряд ли было неожиданным. Бывшего — потому что после октябрьских событий воинские части, полиция и жандармерия, включая разведку и контрразведку, были расформированы. Ощепков оказался на улице без средств к существованию, но с пониманием, что самое сложное — впереди. В силу полученного в Японии опыта и приобретенных в контрразведке знаний, он не мог не видеть истинной сути происходящего и должен был догадываться о возможном развитии событий. Они не заставили себя ждать. 29 марта командиры британского и японского экспедиционных корпусов доложили в свои штабы о готовности помешать большевикам взять власть в городе, и, «по чудесному совпадению», повод для этого появился уже через пять дней.

4 апреля в городе местными грабителями были убиты двое японских торговцев. В японской диаспоре, насчитывавшей тогда более трех тысяч человек, поднялась паника, и генеральный консул этой страны обратился к адмиралу Като с просьбой защитить соотечественников. На следующий день в 6 часов утра в город высадился первый отряд японской морской пехоты численностью 500 человек. Началась иностранная оккупация Приморья, длившаяся около четырех с половиной лет. В художественном фильме братьев Васильевых «Волочаевские дни», снятом в трагическом для Ощепкова 1937 году, эти события воспроизведены вполне достоверно и, с художественной точки зрения, довольно впечатляюще (игра замечательного артиста Льва Свердлина, изобразившего японского полковника, вообще выше всяческих похвал). На четвертой минуте этой замечательной картины между героями — большевистским патрулем и пьяными рабочими происходит следующий диалог:

«— …В городе надо, чтобы было тихо. Японцы только и ждут, чтобы…

— Японцы?! Плевал я на твоих японцев. Давай мне троих — я могу…

— Э, нет! Троих не возьмешь.

— Почему?

— Они джитсу знают — во!»

В июле того же 1918 года знатоки «джитсу» получили поддержку со стороны добравшихся до города белочехов — бывших пленных царской России. Только-только установившаяся в городе власть красных была свергнута. 2 августа японцами официально было объявлено о начале интервенции, а 12 августа морскую пехоту сменила японская 12-я пехотная дивизия. А чем занимался в это время наш герой?

Судя по его анкетам, до 1919 года, когда власть в городе перешла в руки Колчака и была объявлена мобилизация, Василий Сергеевич оставался «на вольных хлебах»: преподавал японский язык (в городе с японской властью это было актуально), работал в переводческой конторе Хунтера (Хантера?), служил таможенным экспедитором и даже собирался стать бизнесменом. В период почти полного безвластия во Владивостоке, весной 1918 года Ощепков пытался торговать обувью. В архиве сохранилось его прошение в городскую комиссию по разгрузке грузов от 24 мая 1918 года о разрешении ввоза из Японии 60 пудов (две тысячи пар) этого товара[120]. Увы, результаты этого коммерческого предприятия, затеянного предприимчивым сахалинцем, неизвестны, но зато мы точно знаем, что занятий делом всей жизни — дзюдо не могла остановить даже интервенция.

Выходившая во Владивостоке японская газета «Урадзио ниппо» напыщенным слогом сообщила 23 февраля 1918 года (в тот самый день, который позже будет объявлен Днем Красной армии и Военно-морского флота): «Под эгидой Владивостокского общества спорта пройдут соревнования по дзюдо и боксу. Соревнования начнутся сегодня в 3 часа пополудни. Спортсмены — храбрецы с японских и английских военных кораблей»[121]. В этот же день контр-адмирал Като Хирохару, сам в прошлом хороший дзюдоист, записал в своем дневнике: «Смотрел дзюдо в обществе “Спорт”. Василий великолепен! Заставил меня продемонстрировать вместе с ним парное ката (то есть канонические упражнения дзюдо. — А. К.)»[122].

На следующий день адмирал продолжил: «Приходил Василий, 2-й дан».

Приходил Ощепков к японскому флотоводцу не куда- нибудь, а на флагманский корабль, и контр-адмирал Като лично показывал русскому разведчику гордость своей эскадры. В следующем, 1919 году Ощепков, возможно по рекомендации кого-то из японских офицеров, устроился на службу в Управление военных сообщений японского экспедиционного корпуса, де-факто, на службу в японскую армию. Поменял убеждения, перейдя из русской контрразведки к японцам, как делали многие из белогвардейцев в те годы? Выбрал ту службу, которая приносила гарантированный доход и позволяла не торговать обувью? Или изначально шел к такому выбору, как он напишет позже в одном из самых ярких своих признаний, «воспитанный в японской школе, хотя и на средства русской армии»? Все не так просто…

Русский человек, с легкостью проникающий в сердце японской эскадры (даже не проникающий, а приглашаемый туда командующим этой эскадрой), водящий дружбу с адмиралами и офицерами оккупационных войск, знающий языки, общительный и образованный, не мог не привлечь внимания красного подполья, большевистской разведки. Когда это произошло и кто именно заприметил Василия Ощепкова, мы опять же можем только догадываться, несмотря на обилие опубликованных версий.