Коммерческие успехи Сергея Плисака говорят сами за себя: он явно сумел избежать общей судьбы бывших мастеровых, профессиональной деградации, выбился в люди. Неизвестно, насколько помогала ему в этом «жена» Мария (был ли у него еще один брак на родине — неизвестно), но на Сахалине у Сергея Захаровича появились и хороший дом, и заработок. Нет никаких сведений, но просто хочется предположить, что его семья жила хорошо, дружно, что Мария и Сергей относились друг к другу как настоящие супруги, а не были парой обреченных на выживание в условиях островной тюрьмы человеческих особей, брошенных в объятия друг другу волей судьбы, и сын их вырос честным, красивым человеком в искренней любви родителей к нему и друг к другу — вне зависимости от их официального статуса. «Сахалинский летописец» А. П. Чехов замечал, что «…как люди в большинстве патриархальные и религиозные, ссыльные предпочитают законный брак. Незаконные супруги часто просят у начальства дозволения перевенчаться, но по большинству этих прошений приходится отказывать по причинам, не зависящим ни от местной администрации, ни от самих ссыльных. Дело в том, что, хотя с лишением всех прав состояния поражаются супружеские права осужденного и он уже не существует для семьи, как бы умер, но тем не менее все-таки его брачные права в ссылке определяются не обстоятельствами, вытекающими из его дальнейшей жизни, а волею супруга не осужденного, оставшегося на родине. Необходимо, чтобы этот супруг согласился на расторжение брака и дал развод, и тогда только осужденный может вступить в новый брак. Оставшиеся же супруги обыкновенно не дают этого согласия: одни из религиозного убеждения, что развод есть грех, другие — потому, что считают расторжение браков ненужным, праздным делом, прихотью, особенно когда обоим супругам уже близко к сорока. <…> В том, что ссыльные не вступают в законный брак, часто бывают виноваты также несовершенства статейных списков, создающие в каждом отдельном случае целый ряд всяких формальностей, томительных, во вкусе старинной волокиты, ведущих к тому лишь, что ссыльный, истратившись на писарей, гербовые марки и телеграммы, в конце концов безнадежно машет рукой и решает, что законной семьи у него не может быть. У многих ссыльных совсем нет статейных списков; попадаются такие списки, в которых совсем не показано семейное положение ссыльного или же показано неясно или неверно; между тем, кроме статейного списка, у ссыльного нет никаких других документов, на которые он мог бы ссылаться в случае надобности»[21].
На Сахалине было принято фиксировать семейное положение по двум позициям: «на материке» и «на острове». В учетных карточках, введенных доктором Чеховым для переписи сахалинского населения, соответствующая графа тоже была расширенная, с пометкой: «Одиннадцатая относилась к семейному состоянию: женат, вдов, холост? Если женат, то где: на родине, на Сахалине? Слова “женат, вдов, холост” на Сахалине еще не определяют семейного положения; здесь очень часто женатые бывают обречены на одинокую безбрачную жизнь, так как супруги их живут на родине и не дают им развода, а холостые и вдовые живут семейно и имеют по полдюжине детей; поэтому ведущих холостую жизнь не формально, а на самом деле, хотя бы они значились женатыми, я (А. П. Чехов. — А. К.) считал не лишним отмечать словом “одинок”»[22]. Вся эта каторжно-судебная, коверкавшая и без того изломанные судьбы сахалинская казуистика неожиданно, но закономерно проявится потом в биографии, точнее, в анкете Василия Ощепкова. В сентябре 1923 года, заполняя анкету для разведывательного отдела 5-й армии, в графе «семейное положение» он напишет: «холост и одинок»[23]. Лиричная и трогательная на первый взгляд формулировка, вызывающая массу аллюзий на душещипательные мелодрамы начала XX века с музыкальным настроением арии Мистера Икс из «Принцессы цирка» Имре Кальмана, на самом деле была суха и объективна. Василий Ощепков, уроженец Сахалина, недавно с Сахалина вернувшийся и вновь туда собирающийся, никак не мог отвыкнуть от каторжного языка и даже служебную анкету заполнял по требованиям не советской военной, а царской каторжной администрации: холост на материке, не женат на острове.
Но это все в будущем. Пока же, прежде чем усвоить канцелярский язык и его угловатые обороты, будущему «гению дзюдо» еще предстояло выжить в условиях северной каторги. Нетрудно догадаться, что шансов даже на появление на свет у маленького Васи не было почти никаких. В 1892 году Марии Ощепковой исполнилось 42 года (или даже больше — вплоть до сорока четырех, ибо, как мы помним, путаница в дате ее рождения вполне возможна). Сколько было Сергею Плисаку, вовсе не известно. В любом случае, при средней продолжительности жизни в 1896 году в 31–32 года[24], 42 года — возраст деторождения для женщины в конце XIX века в дальнем закоулке Российской империи, на каторге, пусть и в условиях поселения, совершенно неподходящий, скорее даже экстремальный. Ведь Сахалин не случайно был местом ссылки для закоренелых преступников: место гиблое, условия не то что для жизни, для смерти — и то не слишком подходящие. Да еще не просто Сахалин, а Сахалин северный, где находится ныне город Александровск, а тогда стояли тюрьма и поселок Александровский Пост, разительно отличающийся от южной половины, на которой климат более или менее благоприятен для людей. На севере, где тайга переходит в тундру, испокон веков селились лишь небольшие местные племена: гиляки, нивхи, айны. Где уж тут рожать… уцелеть бы. Но вот неожиданное, и снова у Чехова: «Говорят, что на Сахалине самый климат располагает женщин к беременности; рожают старухи и даже такие, которые в России были бесплодны и не надеялись уже иметь когда-либо детей»[25]. Скорее всего, не надеялись и не планировали ребенка и Сергей Захарович с Марией Семеновной. Но то ли действительно климат здесь такой, то ли еще какие-то условия сыграли в том свою роль, но каторжанка Ощепкова, у которой в России, на материке, осталась дочь Агафья, неожиданно, как тогда говорили, «понесла».
Василий Сергеевич Ощепков родился в поселке Александровский Пост на исходе голодного для всей России 1892 года[26]. Родился, по старому стилю, 25 декабря — стало быть, в светлый праздник Рождества Христова. По новому стилю, из-за смещения дат, день рождения нашего героя приходится на 6 января 1893 года — на православный сочельник. Любой верующий человек сказал бы, что в жизни Василия Сергеевича все должно было сложиться хорошо и удачно, ибо родился он не просто под счастливой, а под Рождественской звездой… Но звезды предполагают, а люди, в том числе со звездами на фуражках, располагали судьбами себе подобных по собственному усмотрению.
Хотя поначалу-то в судьбе маленького Васи все и впрямь складывалось очень даже неплохо, можно сказать, «перспективно».
Переведенный в «крестьянское сословие» столяр Сергей Плисак, очевидно, пользовался в Александровске уважением. Из документов опекунства известно, что ему принадлежали два дома в сахалинской столице: в центре города — на улице Большой (ныне — о, ирония судьбы! — Дзержинского) под номером то ли 10, то ли 11, и на улице Кирпичной (номер неизвестен). По меркам небольшого городка, Плисак был человеком если и не зажиточным, то крепко стоящим на ногах. Поэтому, когда у него родился сын, несмотря на то, что ребенок числился незаконнорожденным из-за формального запрета каторжанам и каторжанкам на вступление в брак, крестными выступили значительные персоны. «“Георгий Павлов Смирнов — старший писарь Управления войска острова Сахалин”, фигура заметная среди унтер-офицерского корпуса», — писал о них Михаил Лукашев, и «девица Пелагея Яковлева Иванова» — дочь надворного советника, что, согласно действовавшей тогда «табели о рангах», соответствовало военному чину подполковника. Крестил же ребенка в самый канун Нового года — 31 декабря только что назначенный новый местный благочинный, то есть старший над всеми окрестными священниками, отец Александр Унинский[27]. Где происходили крестины, доподлинно неизвестно. Но есть версия, которая может хотя бы отчасти объяснить особое отношение высоких лиц из администрации к народившемуся у каторжан ребенку. Дело в том, что первые богослужения в Александровском Посту проводились с начала 1880-х годов миссионером иеромонахом Ираклием в еще не приспособленных для того местах: «В хорошую погоду служил он на площади, а в дурную — в казарме или где придется, одну обедницу»[28]. Затем местные жители возвели небольшой храм, сгоревший в одночасье 28 ноября 1890 года. Строительство же новой — большой церкви Покрова Пресвятой Богородицы по проекту выпускника Санкт-Петербургской академии художеств, впоследствии известного русского архитектора Ивана Чарушина, началось в 1891 году и закончилось освящением 23 июня 1893 года. Значит, на Рождество 1892 года храм был возведен, но еще не освящен. Кто знает, может быть, обряд над Васей совершался под крестом еще не достроенного собора, в возведении которого как раз и принимал участие его отец-столяр, а потому и отношение к ребенку — и в семье, и со стороны — было особое? Ведь одно из самых больших потрясений ждало А. П. Чехова на Сахалине, когда он узнал, как начинается жизнь маленьких аборигенов. Позволим себе последнюю и самую обширную цитату из его сочинения, чтобы не только узнать, но и представить, в каких условиях родился Вася Ощепков под Александровской каторжной звездой:
