– Лохматый, вот ты исполняешь чужие желания… Часто бывает, что человек желает чего-то плохого?

– Никто не желает плохого. Только хорошее.

– Ну да, каждый по-своему понимает, что хорошо, а что нет… А ты всякие желания выполняешь?

– Такое моё предназначение.

Какое-то время они молчали. Потом Катастрофа сказала:

– Я думала, ты добрый…

– Я только выполняю желания.

– Послушай… Как так получается, что ты всегда разный? То ты похож на зайца, то на кошку…

– Я такой, каким меня видят. Для тех, кто любит кошек, я – кошка. Для тебя я похож на плюшевого мишку Лохматика, с которым ты любила спать в обнимку, когда тебе было пять лет.

– Какой ты на самом деле?

– А какая на самом деле ты?

Опять повисло молчание. На этот раз его нарушил Лопихундрик:

– Человек такой, каким его видят другие.

– Но когда его не видят…

– Тогда он такой, каким видит себя сам.

– А если он таким себе не нравится?

– Постарайся увидеть себя по-другому, и ты изменишься.

– Вряд ли я смогу изменится. Я такая, как я есть.

– Ты уже это сделала – заставила тех двоих видеть тебя по-другому. Если бы не твой выстрел, много солдат погибло бы. И твои друзья Пуся и Буся тоже. Ты и сама бы убила человека.

– Из-за танцев…

– Войны начинались и по менее значительным поводам.

– Мне казалось, тут всё ненастоящее, понарошку…

– Армии нужны, чтобы воевать.

– Но там всё как-то… нелепо!

– Не более чем в любой другой армии.

– Но эти имена, песни…

– В военном деле, вообще, много такого, что гражданскому человеку кажется нелепым. Строевые занятия, например.

– Но зачем?

– Ради дисциплины. Ты не заметила главного – там, где мы только что были, железная дисциплина. Приказали солдату в юбке ходить – он ходит. Приказали морковку есть – ест. Приказали выражение лица сменить – тут же сменил.

– Но розовый танк!

– Снаряды настоящие.

Довольно долго они шли молча. Катастрофа сказала:

– Думаю, нам с тобой надо подписать договор. С такими, как ты, это обязательно.

– С какими? С такими? – спросил Лопихундрик, лукаво глянув на неё снизу вверх. Между его забавными ушками вдруг возникли и тут же исчезли маленькие симпатичные рожки.

– Да, с такими.

– Ну что ж, договор так договор, – Лопихундрик достал из кармана шорт какую-то бумажку и протянул её Катастрофе. – Подписывай.

– Тут же ничего нет! – сказала Катастрофа, глянув на чистый лист бумаги формата А4.

– Как это нет! Здесь я! Переверни лист! – воскликнул Договор.

– Извини, сразу не заметила. А ты чего злой такой?

– Я не злой. Я написан суровой буквой закона. И заверен печатью.

– То есть мною! – подтвердила Печать. – Здесь всё верно. Читай и подписывай.

– Читаю: «Мы, высокие договаривающиеся стороны». И неправда! Никакая я не высокая договаривающаяся сторона. Я маленькая и изящная.

– Пока я не подписан, меня можно менять, – согласился Договор. – Напишем так: «Невысокие договаривающиеся стороны, метр шестьдесят и метр десять…»

– Я – метр шестьдесят три, – уточнила Катастрофа.

– Ещё три сантиметра добавим. Читай дальше.

– Постой, а как это ты разговариваешь?

– Что тут удивительного? Я написан с заглавной буквы? Значит, у меня есть имя. Если есть имя, то почему бы мне не разговаривать? Ты, Катастрофа, разговариваешь?

– Логично. Читаю дальше: «… стороны: девушка Катастрофа двадцати пяти лет, именуемая далее «Заказчик», действующая на основании своих желаний, и сказочное существо Лопихундрик, именуемое далее «Лопихундрик»… Постойте, это неправильно! Если я Заказчик, то он – Исполнитель.

– Да какой он Исполнитель! – сказала Печать. – Мы его давно знаем. Он – Лопихундрик.

– Вам виднее, – согласилась Катастрофа. – Что тут ещё… «Лопихундрик, действующий на основе своего предназначения, заключили настоящий Договор в следующем. Заказчик доверяет, а Лопихундрик берётся выполнять сокровенные желания Заказчика. Примечание: желания выполняются в момент их осознания». Нет-нет! Так не пойдёт! Я женщина, я – импульсивная. Мало ли чего я захочу!

– Справедливо, – согласился Договор. – Тогда введём раздел «Форс-мажор». Напишем, что желания, возникшие в состоянии аффекта, или могущие нанести вред любой из договаривающихся сторон…

– И третьим лицам!

– … и третьим лицам не выполняются. Настоящий Договор составлен и подписан в одном экземпляре сегодняшнего числа. Всё. Подписывай.

Катастрофа нерешительно вертела Договор в руках.

– Ну ладно... Но всё равно… А где тут сроки? Где реквизиты сторон? Где порядок разрешения споров? Это не договор, а бессмыслица какая-то!

– Бессмыслица-двусмыслица-пересмыслица! Тут всё верно! Подписывай давай! – прошипела Печать и больно укусила Катастрофу за палец.

– Ты чего кусаешься? – крикнула Катастрофа. – Сейчас как тебя опротестую – вмиг юридическую силу потеряешь!

– Какая вредная договаривающаяся сторона! Ты видал такую? – возмутилась Печать.

– Поживи с моё – не такое увидишь, – заметил Договор. – Знаешь, как договариваются синоптики с гадалками?

– Как? – хором спросили Печать и Катастрофа.

– Тайно!

– Всезнающий ты мой… Нерасторжимый… – томно вздохнула Печать.

– Синюшечка ты моя гербовая… – проворковал Договор.

– Мазл тов! – сказала Катастрофа и вытерла о Договор укушенный палец, на котором выступила капелька крови.

– – –

– Что это за имя такое – Лопихундрик? Смешное. На кошачью кличку похоже.

– Это не имя. Это вербальный символ. Он – только для тебя. Звучит смешно – ты же любишь всё забавное.

– Любое имя это какой-то символ.

– Имя обозначает своего владельца для всех. Слово «Лопихундрик» существует только для тебя.

– Имя, которое существует только для меня…

– Имя дают чему-то определённому, неизменному. Я не определён. То, что ты принимаешь за меня – иллюзия.

– Если Лопихундрик не имя, как тебя зовут на самом деле?

– Никак. У меня нет имени.

– У всех есть имена. Даже у сказочных существ. Ты хотел бы его иметь?

– Я не могу ничего хотеть. У того, кто исполняет чужие желания, своих быть не должно.

– Бедненький… Хотела бы я…

– Осторожно! Осторожно с желаниями, девочка! Даже самые невинные имеют неожиданные последствия.

– Ладно, ладно, молчу. Но скажи, почему я? Почему ты нашёл именно меня?

– Ты способна принести в мир новое.

– Интересненько! На что ж такое хорошее я способна?

– Новое – не обязательно хорошее. Гильотина тоже когда-то была новым.

– Фу, какая гадость! Гильотина! Если я такая гениальная, то придумаю что-то радостное, чтобы всем было хорошо. Гений и злодейство несовместны.

– Электрический стул придумал гений изобретательства Эдисон. Он ездил по городам и публично умерщвлял на нём кошек. Я при этом присутствовал.

– Ужас! Присутствовал и не мешал!

– Таковы были его желания.

– Тогда я по-другому скажу: мой гений и злодейство не совместны. Я придумаю что-нибудь полезное.

– Я знавал того, кто придумал топор. Ему он был нужен, чтобы построить хижину. Он её построил. А потом тем же топором зарубил тех, кто в ней поселился.

– Это не про меня. Я никогда ничего такого… мрачного в мир не принесу. Я знаю, чего я хочу!

– Не терпится узнать…

– Я хочу делать только хорошее. И чтоб вокруг меня были только весёлые люди.

– – –

– Сестра, что с вами? Вы спите?

Катастрофа открыла глаза. На неё смотрел Белый Клоун: всё в белилах лицо, нарисованные брови домиком, сильно подведенные глаза за круглыми стёклами очков, пряди волос мышиного цвета, торчащие из-под белой шапочки с чёрным помпоном. Рот и нос клоуна закрывала зелёная хирургическая маска. На щеках сквозь толстый слой белил прибивалась многодневная небритость.

– Сестра! Алло! Я дождусь этот чёртов ретрактор? Или мне придётся кость вместе с мясом пилить?