– Тсс! – прошипел он, испуганно косясь на дверь. – Я вам сейчас всё объясню, дорогой Максим Леонидович. Дело в том, – продолжая шипеть, он сунул пистолет в боковой карман пиджака, – что эту штуковину я совершенно случайно приобрёл на Рижском рынке у какого-то забулдыги. Бедняга весь трясся, ища у окружающих сочувствия и тыча пистолетом в животы, но все от него только шарахались. А я вот не растерялся – и купил! Ага, предвижу вполне законный вопрос: зачем? Да не затем, конечно, чтобы в людей стрелять, а так, для собственного успокоения, для пущей уверенности, для самоутверждения, что ли… Я ведь стрелять не умею и никогда подобных игрушек в руках не держал, более того, я его даже боюсь. Но главное не в этом – главное в цене, которую он с меня запросил и которая в конце концов решила мои сомнения в пользу покупки. Как вы думаете, Максим Леонидович, сколько я за него отдал? – Он хитро прищурился.

Я пожал плечами.

– Понятия не имею, почём нынче пистолеты на Рижском рынке.

– Вот и я не имел, – продолжал Мячиков, – пока не наткнулся на этого бедолагу. А взял он с меня – ну, не догадались? – червонец! Представляете? Всего десять рублей! А у меня как раз лишний червонец завалялся – ну, я и купил. Только вы никому, ладно?

Я не разделял восторга Мячикова по поводу приобретения этой, как он выразился, штуковины. Незаконное владение огнестрельным оружием каралось законом, и довольно-таки строго, а я привык всегда и во всём придерживаться золотого правила всё того же незабвенного Остапа-Сулеймана, гласящего: кодекс нужно чтить. Да, ничего противозаконного в наших действиях быть не должно, тем более сейчас, в такой ситуации, когда на нас всех смотрят как на потенциальных преступников. Не дай Бог милиция пронюхает о пистолете – что тогда? Тогда не только Мячикова – и меня притянут к ответу – как сообщника или как кого-нибудь ещё, но достанется нам, безусловно, по всей строгости закона. Я выразил Мячикову свои сомнения по поводу его приобретения, но он заверил меня, что всё будет о’кей и паниковать раньше времени не стоит. И всё же пистолет он, скрепя сердце, сунул обратно в чемодан.

К Хомякову мы отправились тотчас же, благо его номер находился через один от нашего, но он не впустил нас и даже не соизволил показаться, ответив сквозь дверь, что никого не желает видеть и что пусть все катятся к чертям собачьим – причём, выговаривая это, он еле ворочал языком. Мы с Мячиковым понимающе переглянулись.

– Не исключено, что и ночью он был подшафе, – подытожил мой сообщник, на что я согласно кивнул.

На обед отправились единицы. Большинство отдыхающих (хорош отдых!) заперлись и открывали только сотрудникам милиции, а те, кто отваживался покинуть свои кельи, угрюмо проходили по коридору, настороженно и исподтишка косясь друг на друга и прижимаясь к стене при приближении кого-либо; пройтись по середине коридора не хватало духу даже у самых смелых. Тот факт, что дом отдыха находился у чёрта на рогах, в глуши, в стороне от дорог и населённых пунктов, приводил нас к следующему умозаключению: убийца где-то здесь, среди нас. Конечно, у него была возможность улизнуть, но Мячикову краем уха удалось услышать, что согласно проведённой сотрудниками милиции проверке все отдыхающие, прибывшие вчера, а также весь обслуживающий персонал, включая и работников общепита, были налицо, каковой факт бросал тень подозрения на всех нас поровну и в то же время ни на кого конкретно. Вот почему люди смотрели друг на друга так, словно ожидая удара ножом в спину, вот почему в воздухе витало напряжение, смешанное с изрядной долей чисто животного ужаса.

Прибывшие вместе с сотрудниками милиции медицинские работники позаботились о теле, и вскоре на лестничной площадке, ставшей местом трагедии, не осталось и следа от убийства. К каким выводам пришла следственная группа и что дал предварительный осмотр тела экспертом-медиком, нам с Мячиковым оставалось только гадать. В довершение ко всему директор дома отдыха обратился к нам с настоятельной просьбой не покидать здания вплоть до особого распоряжения руководителя следственной группы. Подозреваю, что все входы и выходы были блокированы сотрудниками милиции.

Так прошёл день – в кропотливой работе одних и бездействии других. В семь часов вечера, когда наступило время ужина, большинство отдыхающих спустилось на первый этаж, в столовую, и отдалось вечерней трапезе. Видно, голод взял своё – смерть одного совсем не означала прекращение жизни для всех остальных. Мячиков идти в столовую наотрез отказался, а я решил всё-таки сходить, чтобы осмотреться, потереться среди публики, проникнуться общим настроением, а заодно и покушать. Столовая отличалась такой же мрачностью и сыростью, как и всё здание в целом. Столики были маленькими, круглыми, неудобными, рассчитанными, по-моему, максимум на две персоны; стулья были под стать столам и вызывали вполне обоснованную тревогу ввиду их явной неустойчивости. Но все эти неудобства с лихвой окупалось открывающейся перспективой: я мог спокойно лицезреть почти весь контингент отдыхающих дома отдыха «Лесной», а при работе, в которую мы с Мячиковым впряглись, это было просто необходимо. Напротив меня, за одним со мной столиком, сидел лохматый, длинноволосый тип с пушистыми усами, боярской бородой и смиренным взглядом голубых, почти бесцветных глаз на благообразном лице. Он не ел – он трапезничал, соблюдая некий ритуал. Наверное, священнослужитель, резюмировал про себя я. Он молча поглощал жидкое голубое пюре и прокисшую, лишённую мяса котлету, не желая нарушать своего уединения, – молчал и я. К великой своей радости, за соседним столиком я обнаружил моих знакомых молодожёнов – Сергея и Лиду. Сергей вяло ковырял вилкой в тарелке, капризно кривил губы и недовольно брюзжал, а Лида, так и не притронувшаяся к своей порции, бледная, осунувшаяся, но с неизменным огоньком в глазах, что-то без умолку говорила ему, но что именно, я не расслышал. Я невесело кивнул им, и они ответили мне тем же.

В дальнем углу я заметил четырёх угрюмых мужчин – мускулистых, поджарых, смуглолицых. Они сидели за двумя сдвинутыми вместе столиками и, не обращая ни на кого внимания, молча уничтожали бутылку водки, причём никакой закуски, даже куска хлеба, у них на столах не было. Передовики с Алтая, догадался я, поминают своего погибшего товарища. Что ж, дело святое…

Чуть поодаль от них громко ссорилась пожилая чета. Полная безликая женщина отчитывала своего супруга за то, что он привёз её сюда, в это страшное место, в этот бандитский притон, где убивают людей чуть ли не на каждом шагу – и упрёкам тем не было конца, а мужчина виновато, будто он специально подстроил это убийство – лишь бы позлить супругу, – пялил глаза на свою дражайшую половину и вяло оправдывался.

Интересно, а Хомяков тоже здесь? Я ведь так и не знаю, как он выглядит.

Что же касается остальных присутствующих в этом зале, то ничего примечательного они из себя не представляли: обычные люди, подавленные происшедшей трагедией, молчаливые, настороженные, порой кидающие быстрые косые взгляды на того или иного сотрапезника.

Вернувшись в номер, я застал Мячикова за чтением книги.

– Что читаем? – поинтересовался я.

Он повернул книгу так, чтобы я смог рассмотреть обложку с названием. Агата Кристи, «Убийство на поле для гольфа». Вот оно что! Мячиков лукаво улыбнулся..

– Читали? – спросил он. Я кивнул. – Я тоже, сейчас вот перечитываю. Помогает думать. Вам не кажется, дорогой друг, что есть что-то общее в этих двух ситуациях – в книжной и в реальной?

Я пожал плечами и ответил, что похожего пока что мало.

– Ну, не скажите, Максим Леонидович, – возразил Мячиков, всё так же улыбаясь. – Обратите внимание: и там, и тут узкий круг людей, и убийца – в этом кругу. Это ли не общая особенность обоих преступлений?

– Это лишь внешнее сходство, – в свою очередь возразил я, – об истинном же сходстве можно будет говорить, лишь распознав и сравнив мотивы обоих преступлений. А мы пока что в этом направлении не продвинулись ни на йоту… Кстати, видел этих передовиков с Алтая, друзей убитого.