Проснулся я от какого-то страшного грохота. Спросонья я подумал было, что на наш дом отдыха «Лесной» обрушился Ниагарский водопад, потом решил, что нет, водопадов здесь не бывает, а вот землетрясение вполне может приключиться, – и проснулся.

Храпел Мячиков. Храпел виртуозно, с чувством, со знанием дела, используя весь набор воспринимаемых человеческим ухом частот, и главное – громко. Впрочем, громко – это слишком мягко сказано. Мне казалось, что потолок не выдержит и вот-вот рухнет на нас. Я взглянул на часы, поймав блик одинокого ночного фонаря. Без двадцати три. В темноте смутно вырисовывался круглый контур Мячикова, скрытого под одеялом. Я мысленно чертыхнулся. Вот напасть-то! Не хватало мне ещё соседа-храпуна! Да за две недели от эдакого соседства и свихнуться недолго.

Я лежал, слушая переливы мячиковского храпа, и в душе клял судьбу за вечные её сюрпризы. Где-то пробило три.

Внезапно, в период затишья между двумя взрывами богатырского храпа, до моего слуха донёсся тихий шорох – будто кто-то осторожно царапался в дверь. Кошка, что ли, скребётся? Или мыши? Мышей я не боялся, к кошкам тоже относился спокойно, поэтому решил не реагировать на этот звук, но не тут-то было: звук не умолкал и отличался завидной настойчивостью. Что ж, придётся вставать, подумал я, откинул одеяло, содрогнулся от холода, с трудом натянул тренировочные брюки, впотьмах дошлёпал до двери и тихо приоткрыл её. Коридор освещался тусклым светом ночных светильников и был абсолютно пуст. Я пожал плечами и хотел было вернуться в тёплую постель, но тут услышал далёкий, чуть различимый звук, напоминающий стон. Сердце моё забилось вдвое быстрее. Я оставил дверь приоткрытой и шагнул в коридор. До холла было метров пятнадцать, и я решил было добраться до него, но не сделал я и десяти шагов, как где-то сбоку щёлкнул замок, а сзади, как мне почудилось, пронёсся кто-то невидимый. Я остановился и прислушался. Всё тихо – ни стона, ни шороха, ни дыхания – ничего, кроме храпа Мячикова, преследующего меня по пятам сквозь щель в приоткрытой двери нашего с ним номера. Да полноте! – вдруг подумалось мне. Все эти ночные страхи и всевозможные звуки навеяны выпитым на ночь кофе, нервным переутомлением и ночным временем. Что с того, что кто-то где-то застонал? Здесь сейчас спит около трёх десятков человек, каждому из них может что-нибудь присниться, и каждый вправе во сне застонать, всхлипнуть или даже пройтись по карнизу. Что мне всё время мерещатся какие-то тёмные дела, чей-то злой умысел, преступные намерения? Проще надо смотреть на вещи, Максим Леонидович, проще! Тем более в три часа ночи. Вокруг, за этими дверьми, спят простые люди, которые звёзд с неба не хватают, потому что звёзд этих никто им не даёт, живущие тихими радостями, способные позволить себе отдых лишь в такого вот больничного типа заведении и понятия не имеющие о курортах Средиземноморья или, скажем, Багамских островах. Взять, к примеру Сергея с Лидой – ну чем плохие ребята? Или тот же Мячиков…

Вдруг я поймал себя на мысли, что больше не слышу его храпа. Опять-таки, ну что из того, что человек перестал храпеть? Перевернулся на другой бок – и замолк. Ведь не специально же он это сделал, чтобы заставить меня поломать себе голову! Я усмехнулся, повернул назад и пошлёпал к своему номеру. Остановившись напротив туалета, я заглянул туда, но не успел переступить порог, как под ногой что-то звякнуло и покатилось по кафельному полу. И здесь был всё тот же тусклый полумрак, но я всё же сумел найти то, что послужило причиной шума, взорвавшего ночную тишину и наверняка разбудившего, как мне тогда казалось, весь дом отдыха сверху донизу. Это была пустая стеклянная ампула со странной надписью «омнопон». Осторожно проведя пальцами по неровному зазубренному краю, я почувствовал влагу. Значит, ею недавно воспользовались. Я пожал плечами и бросил ампулу в урну. В этом тоже не было ничего особенного: не раз, когда под рукой не оказывалось таблетки анальгина, а голова трещала так, что я боялся за её сохранность, я просто вскрывал ампулу с тем же болеутоляющим средством и вливал его в себя. Вероятно, здесь был тот же случай, тем более что сейчас с лекарствами особенно туго. Вот только название такое я встречаю впервые.

Вернувшись в номер, я обнаружил, что Мячиков, действительно, повернулся на другой бок и больше не храпит. Его довольная круглая физиономия блаженно улыбалась во сне. Тем лучше, подумал я, значит, есть шанс провести остаток ночи в относительной тишине. Только бы он не захрапел снова, только бы не захрапел… Уже засыпая, я снова взглянул на часы: половина четвёртого.

Утром я встал рано, оделся, умылся, привёл себя в полный порядок и покинул номер, бросив напоследок взгляд на круглое, луноподобное лицо безмятежно спящего Мячикова, моего соседа-храпуна. Сейчас он не храпел.

Проходя по коридору, я не встретил ни единой души. Интересно, куда же все подевались? Но, дойдя до холла, я вдруг увидел толпу, сгрудившуюся у лестницы и беспокойно гудящую. По бледным, вытянутым лицам я понял, что произошло что-то из ряда вон выходящее. Я протолкался вперёд и остолбенел.

Прямо передо мной, у лестничного пролёта, ведущего на четвёртый этаж, в луже крови лежал мужчина средних лет. Даже мне, дилетанту в вопросах медицины, сразу же стало ясно: он был безнадёжно мёртв. Мне показалось, что он – один из тех, кто провожал нас с Мячиковым хмурым взглядом, когда мы накануне искали свой номер.

– Что с ним? – дрогнувшим голосом спросил я.

– Убили, – глухо произнёс у самого моего уха женский голос. – Сегодня ночью.

Ночью! Ко мне вдруг вернулись все мои недавние ночные страхи. И шорохи, и поворот ключа в замке, и – главное – стон! Теперь-то я уже на всё смотрел иначе, теперь всё выглядело в совершенно ином свете. Мой ум прирождённого сыщика, постоянно терзаемый детективной беллетристикой, заработал на всю катушку. Главное – не упустить ни одной детали, и прежде всего – восстановить в памяти весь ход ночных событий. Итак: без двадцати три я проснулся, в три выглянул за дверь, в это же самое время, то есть в три или, в крайнем случае, минут пять четвёртого, я услышал стон, следом – поворот ключа в неизвестном номере (жаль, что я не обратил тогда на него внимания), далее – пустая ампула на кафельном полу туалета (слово «омнопон» теперь казалось мне зловещим), и в двадцать минут четвёртого я снова лёг спать. Значит, этот несчастный стонал (если, конечно, стонал именно этот несчастный) примерно в три часа ночи или что-то около того. А отсюда следует, что в этот час он был ещё жив, но уже смертельно ранен. Однако, повторяю, все эти рассуждения справедливы лишь в том случае, если ночью стонал именно этот мужчина, а не кто-нибудь ещё. А стонать мог любой из трёх десятков человек, здесь собравшихся.

– Врач был? – спросил я.

– Что толку! – махнул рукой стоявший рядом мужчина. – Не врач, а дерьмо. Пьян в стельку.

– Милицию вызвали?

– Вызвали, – ответил кто-то. – Полчаса дозвониться не могли. Единственный аппарат – у директора, да и тот работает через раз.

– Какой ужас! – услышал я знакомый голос и обернулся. Лида стояла в двух шагах от меня и круглыми от потрясения глазами смотрела на неподвижное тело. Её била мелкая дрожь.

– Пойдёмте отсюда, – сказал я, беря её за руку и выводя из толпы. – Это зрелище не для вас.

Откуда-то вырос бледно-зелёный Сергей и увёл её вниз по лестнице. Я же стоял и растерянно озирался. Надо что-то предпринять – но что?.. Тут я увидел бодро шагающего Мячикова, весёлого, с блестящими от возбуждения глазами, с румянцем во всю щеку, с ласковой улыбкой на круглом лице – он не шёл, а буквально катился, словно мячик. Вот уж кому сон пошёл на пользу!

– Доброе утро, дорогой Максим Леонидович! – приветливо заговорил он, подходя ближе. – Что же вы меня не разбудили? Ай-ай-ай, нехорошо! После завтрака – махнём на лыжах, а? Ходите на лыжах? По-моему, лыжи – это единственное, на что здесь можно рассчитывать в качестве источника удовольствия… Что случилось? – Он настороженно посмотрел вокруг, только сейчас заметив, что в доме отдыха творится что-то неладное.