Радамель подхватывает мальчишку, прижимает к себе плотнее, целует доверчиво подставленную шею, шепчет на испанском всякий романтичный бред, судорожно гладит по покрытой мурашками спине, и наконец, не в силах больше ждать, хватает за талию и насаживает на себя до конца. Алекс вздрагивает так, что он вынужден стиснуть его еще сильнее, чтобы удержать, а затем откидывает голову. По его искаженному лицу скользят огненные лучи заката, пробившиеся в этот миг в окно, и Радамель понимает, что отныне, сколько бы он не прожил, он никогда не забудет этой картины. Кисть ни единого великого художника не запечатлела ничего столь же прекрасного, потому что только ему даровано лицезреть Красоту в ее земном воплощении.

А потом Алекс приоткрывает глаза, лихорадочно облизывает губы, вновь приникает к нему, испепеляя его своим голодом, и начинает двигаться. И Радамель понимает, что до сих пор он, кажется, ничего не знал о любви.

Алекс — горячий, Алекс — бьющий разрядами тока, Алекс — нетерпеливый, Алекс — взвинченный, Алекс — двигающийся все быстрее и быстрее, Алекс — желающий вытянуть из него всю энергию досуха и взамен отдать свою.

Разряды бьются в конвульсиях, молнии мечутся между расширенными зрачками, пальцы сплетаются в последних судорогах, тела, покрытые бисеринками пота, трутся друг о друга все ожесточеннее и невыносимее. Энергия закручивается в воронку и вращается, вращается, вращается все неистовее.

А затем наступает Большой взрыв…

— Как заберешь свою машину? — негромко спрашивает он, еле заметно постукивая пальцами по рулю и глядя на так хорошо знакомый ему подъезд.

— Вообще не проблема, — пожимает плечами Алекс, возящийся с ремнем безопасности, который в последнее время частенько барахлит, и поэтому теперь словно не желает его выпускать. — Преспокойно завтра дойду пешком. Меня, знаешь ли, не пугает перспектива пеших прогулок, я же не король Монако.

— Князь, — автоматически поправляет он.

— Пусть князь, один фиг, — не спорит Алекс, наконец, одержавший убедительную победу над техникой.

Он медлит пару секунд, а потом внезапно смотрит на Радамеля неожиданно внимательным взглядом и негромко то ли говорит, то ли спрашивает разрешения:

— Ну, я пошел?

— Иди, — у него почти получается произнести это спокойно.

«Почти» — потому что Алекс явно слышит фальшь в голосе, чересчур внимательно вновь смотрит в его глаза, а затем неожиданно светло улыбается.

— Ладно, не парься. У нас все получится, вот увидишь.

— Что именно? — не может не усмехнуться он в ответ. — Наладить командную игру в команде, где умеем играть ты, я, да Дани? Выиграть Лигу чемпионов? Перелететь на автомобиле через океан? Пройтись по новому газону на нашем стадионе? Увидеть, наконец, полноценный минет в твоем исполнении, а не — конечно, очень приятные — но всего лишь предварительные ласки?

Алекс задумывается и смешно морщит лоб, так что Радамель еле удерживается от желания провести пальцем по этим маленьким складочкам, чтобы не смел себя уродовать, чтобы ценил себя — гребаное произведение искусства!

— Знаешь, из всего этого перечня лишь одно мне представляется совершенно невозможным, — серьезно изрекает мальчишка.

— Новый газон, — не задумавшись ни на секунду, отвечает Радамель.

— Новый газон, — согласно кивает Алекс.

Они негромко смеются, а затем Радамель бережно проводит рукой по мягкой, почти детской, щеке, и мальчишка тут же льнет к его ладони и прижимает своей поверх, словно боится, что любовник куда-то сбежит.

Как будто он хочет это сделать.

Как будто он может это сделать.

Как будто он хоть когда-то мог это сделать.

Вместо страсти — ласка, вместо любви, как бы это ни было банально, всего-навсего любовь.

========== В первый раз ==========

Комментарий к В первый раз

1. Простите, я не могла пройти мимо.

Игорь, спасибо за все, мы любим тебя!

2. И снова простите) я не знаю, почему они у меня все время трахаются! Я тут ни при чем, это они сами!!!

Уже в который раз Саша не может не задумываться над тем, как непривычно много всего в последние месяцы в его жизни происходит впервые. И не сказать, что это то, к чему он стремился.

В первый раз он выходит на поле в совершенно не нравящейся ему роли возможного лидера команды, ее спасителя и носителя чаяний большинства болельщиков. Тренер взирает с надеждой, партнеры — со сложной смесью неприязни и вынужденного ожидания (и он их понимает, он и сам терпеть не может выскочек), болельщики пишут хвалебные отзывы и с нетерпением ждут, когда он одним махом вознесет их на минимум семнадцать строчек в турнирной таблице. (Конечно, почему бы и нет?! Чудо заказывали? Дед Мороз приехал, получите — распишитесь, открывайте коробку аккуратно, может удрать, шустрое слишком).

В первый раз его клуб находится в зоне вылета. Им уже всерьез, без шуток приходится бороться за выживание в высшей лиге и прикидывать, как быть, если миссия все же окажется невыполнимой. Поначалу мысль о вылете казалась бредовой, потом — ужасной. Сейчас — когда второй дивизион приветливо машет ручкой одному русскому неудачнику и клянется, что у них тоже можно бить по мячику, дада! И ворота у них тоже есть, представляете! — его раздирает полуистерический смех: интересно, в какой момент родные СМИ, еще недавно превозносившие его, получат команду «фас»?

В первый раз в его партнерах обнаруживаются личности, которых на пушечный выстрел нельзя подпускать к футболу, а он вынужден стискивать зубы и вонзать ногти в ладони, чтобы не заорать об этом во весь голос. Вновь и вновь бессильно глядя, как его отличная, выверенная передача — с которой любой резервист ЦСКА, не говоря уже о сборной, справился бы на раз — уходит в пустоту, он пытается уговорить себя, что это временно, что надо просто потерпеть, что парни слишком неопытные, а вот когда попривыкнут… Но с каждым разом пускать себе пыль в глаза становится все более сложным.

В первый раз он вынужден проходить посвящение: в ЦСКА он был своим воспитанником, а потому счастливо избежал сей жуткой повинности. Но здесь, несмотря на панический ужас в его глазах, которым, должно быть, затопило все вокруг, и на все его мольбы о пощаде, Фалькао остался непреклонен и заявил, откровенно наслаждаясь ситуацией, что закон суров, но это закон. Видит Бог, даже выходя на скептично и едва ли не презрительно глядевшие на них трибуны Лужников в день открытия Чемпионата, он не чувствовал себя настолько хреново. Радамель, правда, позже, ухмыляясь украдкой, успокаивал, что все было совсем не так ужасно, как Саше кажется, и что для борьбы с комплексами ему бы вообще стоило почаще петь в караоке. Сашка очень сильно надеялся, что злобы, вложенной в ответный взгляд, хватило, если не прожечь гада насквозь, то хотя бы на приличный ожог четвертой степени.

Все это происходит с ним в первый раз, и честно говоря, он бы многое отдал за то, чтобы ничего этого вообще не было.

Но были среди первых разов и те, воспоминания о которых каждый раз заставляли щеки предательски пунцоветь, ладони — влажнеть, а сердце — сбиваться с размеренного ритма.

Первая влюбленность, первый поцелуй с мужчиной, первый секс, первое пробуждение утром в одной постели, первая размолвка, первый секс в душе, первый секс в машине…

Саша не может не улыбаться при мысли, что, кажется, у него впереди еще много вот этих первых разов. И это определенно примиряет его со всем остальным.

А потом случается самый непредвиденный первый раз из всех.

Он подкрадывается незаметно, притаившись в лучах теплого французского солнца, пригревающего так, как в родной Сибири бывает лишь в июле, и конечно же, выбирает самое неподходящее для появления время.