— Господи!.. — схватившись за голову, Маис закричал — нелепо выпученные глаза и черный провал рта будто сошли с картины художника-сюрреалиста…

Люмиус уже видел, что звать врача бесполезно.

Он смотрел на мир глазами, в которых не было жизни — кусачий, храбрый и бесконечно одинокий Волчонок, которому оказалось проще умереть, чем смириться с неволей…

Реальность порой бывает страшнее самого изощренного ночного кошмара.

========== Часть 9 ==========

— Помолимся же за упокой его души…

Голос директора эхом раздался по актовому залу.

В едином порыве ученики сложили ладони вместе, но Люмиус даже не знал, кому молиться теперь.

Тьму в помещении разгоняли лишь свечи, стоящие у гроба, и тишину прерывало только шуршание мантий.

Никто не плакал, но на лицах у всех застыли недоумение и страх.

История с самоубийством в общежитии обрастала все более причудливыми подробностями, по большей части, выдуманными, но одно можно было сказать точно — на школьной жизни этот случай уже оставил свой отпечаток.

С ним подходили попрощаться по одному и группами. Задерживались надолго и отбегали от гроба через несколько секунд…

Люмиус был очень благодарен Гервину, который держал его под руку, иначе он бы упал — так сильно подкашивались ноги.

Все это казалось лишь чьей-то дурной шуткой.

Лукреций был совсем рядом, ровно такой же, как и при жизни, как будто просто заснул и сейчас встанет, и вылезет из этого чертового ящика с бархатной обивкой, и назовет Люма идиотом, как всегда…

Но это была лишь его оболочка. Пустая, холодная, ни на что не годная оболочка.

Люмиус не мог больше это выносить.

Горячие слезы хлынули из его глаз, и, всхлипывая, он повис на Гервине.

Ничего не говоря, тот обнял его в ответ, и тут из дальнего угла донесся вой — иначе и не скажешь.

— Я виноват! Это я во всем виноват!

— Тише, тише, милый, мы найдем тебе другого омегу…

— Нет! Нет! Он умер из-за меня! Умер, понимаете?!

Маис Горковски, до этого сидевший на своем особом месте тихо, теперь натурально бился в истерике, и его отцы не могли его успокоить.

По слухам, родители собирались забрать молодого вдовца из школы — многие уже видели, что они вывозят из комнаты сына вещи…

Не сказать, чтобы Люмиус был расстроен этим, но ему хотелось видеть горе Маиса. Хотелось видеть, что ему хоть сколько-то не все равно! Если, конечно, эти рыдания не были крокодильими…

— Я так устал, — шепнул он Гервину, и тот незаметно сжал его ладонь.

— Еще немного…

***

За окном накрапывал дождь.

Люмиус лежал на кровати, уткнувшись лицом в подушку.

Голова гудела, но сон к нему почему-то не шел.

На сердце лежала противная тяжесть, но плакать у него почему-то уже не получалось, да и глаза сильно жгло…

Кем был для него Волчонок?

У них не было каких-то близких взаимоотношений, но почему же сейчас Люмиусу так плохо?

И самое ужасное — где-то в глубине души он знал, что конец для Лукреция не за горами, еще до того, как это случилось, просто не мог облечь свои догадки в слова…

Он видел эту затаенную боль в его глазах, видел ранимость, спрятанную за резкими словами и действиями, видел, в конце концов, практически осязаемую ауру обреченности вокруг маленького омеги — и ничего не смог сделать!

У Люма больше не было сил.

Сил плакать, терпеть, чувствовать, жить…

Ему хотелось заморозить самого себя и разморозиться, когда эта боль наконец пройдет.

Встав, он, пошатываясь, распахнул шторы и открыл окно.

В лицо ударил ветер с каплями дождя, но Люмиус и не подумал закрыть окно обратно — раскинув руки и зажмурившись, он принял это, принял холод и свежесть, и новые слезы, смешавшись с дождем, потекли по его щекам.

Внизу, по улице, шел строй маленьких мальчиков в мантиях, расшитых золотой нитью — члены школьного хора. Наверное, они направлялись на похороны?

Серые облака стали практически черными.

Дождь только усиливался, мантии хористов вставали колоколом от порывов ветра.

Мокрые деревья, шелест листьев которых напоминал шипенье тысяч змей, стояли с поникшими ветками.

По дорогам бежали грязные ручьи.

Этот мир продолжал жить и крутиться.

Без одного кусочка паззла картинка не утратила своей целостности.

Люмиус с отвращением захлопнул окно, да так сильно, что стекло зазвенело.

Ему просто вдруг вспомнилось, как сильно Лукреция завораживала высота…

Стук в дверь заставил юношу подпрыгнуть.

На пороге стоял… Маис Горковски.

Не похожий сам на себя, с огромными синяками под глазами, бледный и осунувшийся, он все равно был, мягко говоря, нежеланным гостем.

— Чего тебе надо? — спросил Люмиус, скрестив руки на груди.

— Успокойся, я ничего тебе не сделаю… Я просто…

И, к удивлению Люмиуса, он протянул ему тетрадь.

Обычную тонкую тетрадь в твердой голубой обложке, без всяких опознавательных знаков, единственное, что можно было приметить — так это крохотный замочек, не дающий открыть ее.

— Я нашел это в вещах Лукреция, и… — Горковски опустил голову. — Она защищена магией, я не смог открыть замок, и я подумал отдать ее тебе… На память о нем. Возьмешь?

Не веря ушам своим, Люм долго переводил взгляд то на альфу, то на тетрадь.

Наконец, прижав памятную вещь к груди, он тихо сказал:

— Спасибо…

Через силу улыбнувшись в ответ, Маис с видом человека, наконец закончившего тяжелую и неприятную работу, ушел.

А Люмиус остался наедине со множеством вопросов.

У замка, скрепляющего части обложки вместе, не было отверстия для ключа.

Зато на нем было клеймо, которое ставили на многие повседневные предметы быта, имеющие магическую силу — две четырехконечные звезды в круге.

Люмиус почесал в затылке, не зная, что делать.

Недавно на одном из уроков рассказывали про типы охранных заклинаний, но он успел запомнить только то, что открывает доступ к предмету только для тех, кому бы его открыл сам хозяин предмета, исходя из личных симпатий, и то — это показалось ему не совсем понятным и слишком мудреным.

И теперь парень расплачивался за свою невнимательность.

Определенно стоило спросить об этом Гервина после его возвращения — он помогал редакции школьной газеты с выпуском статьи “Десять способов предотвратить самоубийство вашего омеги” — но, честно говоря, Люмиус склонялся к мысли, что содержимое тетради навсегда останется для него загадкой.

— Эх, Волчонок, Волчонок, что ты за существо-то такое — зашифровал эту чертову тетрадь так, что ни пройти, ни проехать… — пробормотал он, поддев несчастный замок кончиком пальца.

Когда раздался громкий щелчок, и замок раскрылся буквально за секунду, Люмиус еще долго сидел, ошеломленно хлопая глазами.

— Какого хрена?!

В это было трудно поверить, но факт оставался фактом — охранная магия только что дала ему добро!

Интересно, почему?

— Ладно, спрошу потом у Гервина… — заправив мешающие волосы за уши, Люмиус сел по-турецки и, глубоко вздохнув, открыл тетрадь.

Первым, что он увидел, оказалась маленькая фотокарточка, приклеенная с внутренней стороны обложки.

На ней были изображены двое детей.

Лукреций, совсем еще маленький, наверное, не больше десяти-одиннадцати лет на вид, широко улыбался в камеру, стоя на одной ноге на большом камне — видно было, что он пытается изобразить какую-то эффектную позу.

Грузный, плотный темноволосый мальчик с тяжелой челюстью, намного крупнее своего двоюродного брата и отнюдь не такой миловидный, тоже выглядел вполне радостным и довольным жизнью, корча рожицу с высунутым языком — конечно же, это был никто иной, как Маис…