Орфила и Овити, сняв плащи, тщательно ощупали живот принцессы, покачали головами, затем надели плащи и… вернулись в Париж.

– Ну что? – спросил их Сульт.

Ответ оказался менее однозначным, чем того ожидал маршал.

– Живот ее показался нам более увеличенным по сравнению с нормальным.

– Так беременна она или нет?

Орфила сделал рукой неопределенный жест:

– Кое-какие симптомы этого есть.

– Отлично, – сказал Сульт. – Тогда мы установим за ней тщательное наблюдение. Я пошлю в Блей человека энергичного и сообразительного…

Спустя неделю, 31 января, полковника Шуссери сменил маршал Бюжо.

Едва прибыв в Блей, маршал отправился взглянуть военным глазом на молодую женщину, а потом отправил Сульту донесение, чтобы проинформировать того о своих подозрениях:

«И в самом деле трудно, – с важностью писал он, – объяснить, как при отличном здоровье у человека может наблюдаться водянка или “распухание какого-либо внутреннего органа”».

Уточним, что в то время герцогиня была на пятом месяце беременности…

Вскоре Бюжо стала беспокоить другая проблема. Несмотря на все более округляющийся живот, Мария-Каролина, казалось, ничуть не беспокоилась о том, что назревал неизбежный скандал.

11 февраля маршал написал Сульту:

«Госпожа герцогиня необычайно весела и играет со своими попугайчиками и собачкой Беви. И это никак не вяжется с ее состоянием, которое можно охарактеризовать как довольно-таки развитую беременность. Если мои догадки верны, у нее есть только один выход спасти свою честь. Им может стать только замужество: реальное или фиктивное».

Храбрый вояка все понял совершенно правильно. Марию-Каролину ничуть не угнетало ее состояние. «Это была уже не первая ее неофициальная беременность, – пишет графиня де Буань. – Она считала, что принцессы стоят выше общепринятой морали в таких делах, и ничуть не опасалась того, что подобное происшествие может серьезно повлиять на ее политическую деятельность». А кроме того, ее друзья за несколько дней подыскали ей «мужа», который согласен был взять на себя самое необычное бремя отцовства…

22 февраля Бюжо, опасаясь того, что его могла постигнуть судьба Шуссери, стал умолять Марию-Каролину сказать ему правду:

– Правительство будет признательно вам за откровенность, мадам. Ответьте же, вы ждете ребенка?

Герцогиня, видимо, поняла, что за признание она получит свободу. Зарыдав, она бросилась на грудь маршалу и призналась, что тайно вышла замуж и теперь была на шестом месяце беременности.

Бюжо облегченно вздохнул:

– Мне нужно письменное подтверждение, – сказал он.

Мария-Каролина взяла перо и бумагу и написала:

«Ввиду того что на меня давят обстоятельства и правительство, а также и несмотря на то, что у меня есть серьезные причины держать в тайне мое замужество, я полагаю, что обязана перед собой и моими детьми объявить о том, что во время моего пребывания в Италии я тайно вышла замуж.

Этот документ был немедленно переслан Сульту, и тот распорядился опубликовать его в «Мониторе» от 26 февраля.

Узнав о том, что герцогиня Беррийская, этот «чистый ангел дела реставрации Бурбонов», эта «вандейская Мария Стюарт», ожидает в тюрьме рождения ребенка, легитимисты были поражены. Большинство из них заявили, что все это грязная клевета, состряпанная правительством и пущенная для того, чтобы дискредитировать «регентшу».

Сторонники Орлеанского дома просто поинтересовались, кто же отец будущего ребенка.

Был ли им Гибур? А может быть, Розамбо, этот близкий друг по ссылке и по вандейской эпопее? А почему бы не Дейц, как предполагал Бюжо? Назывались самые невероятные имена…

И вот 10 мая герцогиня родила девочку, которой дали имя Анна-Мария-Розалия. Тут мы предоставим слово доктору Дене:

«Недавно я принял роды у госпожи герцогини Беррийской, законной супруги графа Эктора Луккези-Палли, князя Кампо-Франко, камергера короля обеих Сицилий, проживающего в Палермо».

Когда было обнародовано имя отца, все французы – сторонники Орлеанского дома – стали насмехаться:

– Ну и муженька нашла себе герцогиня! Более позорного фарса и придумать было нельзя! Когда же это они успели пожениться? Каким образом этот итальянец сумел свидеться с Марией-Каролиной в августе 1832 года? Ведь в это время она скрывалась в мансарде в Нанте!

Легитимисты, припертые к стене фактами, все же отбивались:

– Ну и что из того, что она родила? Ведь муж ее – человек известный и из превосходной семьи. Кампо-Франко – потомки одного из двенадцати нормандских баронов, завоевавших с Танкредом Сицилию по возвращении из Святой земли. Герцогиня тайно вышла замуж за графа Эктора в 1831 году, а в Нант он приезжал к ней инкогнито из Голландии.

Но все это было явно шито белыми нитками, а посему смехотворно.

На деле же никто ничего доподлинно не знал. И вся Франция ломала себе голову над одним-единственным вопросом: кто же все-таки настоящий отец крошки Анны-Марии-Розалии?..

Для легитимистов отцом был, разумеется, только Луккези-Палли. Однако их немного смущала версия Марии-Каролины. Они опасались того, что орлеанская партия от жителей Гааги узнает о том, что в августе 1832 года граф ни на один день не покидал Голландии…

И тогда они предоставили другое объяснение встречи «супругов»:

– Принцесса еще не оправилась от родов, когда давала свои показания, – заявили они. – И поэтому она так запутанно все объясняла, и мы все подумали, что ее муж виделся с ней в Нанте. На самом же деле все было не так. Это она, переодевшись в вандейскую крестьянку, ездила в августе в Голландию. Естественно, поездка эта происходила втайне, и никто в Гааге про это не знал. Она, впрочем, виделась с графом Луккези очень мало, поскольку вскоре тайно вернулась в свою мансарду.

Скажем сразу, это объяснение сегодня ставится под сомнение всеми историками. Вот что пишет Марк-Андре Фабр:

«Легитимистам хотелось бы, чтобы Анна-Мария-Розалия была ребенком, зачатым в Голландии, куда Мария-Каролина якобы ездила, переодевшись крестьянкой, на свидание с графом Луккези-Палли, а потом вернулась к своим друзьям в Нант. Позднее они приводили для подтверждения этой смелой версии два письма, обнаруженные виконтом де Рейзе после смерти герцогини “в ворохе старых бумаг”. В одном из них говорилось:

“Ваш быстротечный визит, во время которого Вы подвергали себя стольким опасностям, был для меня настоящей мукой, хотя и доставил мне счастье снова увидеться с Вами”.

Другое письмо было написано герцогиней и заканчивалось такими словами:

“Последствия моего быстротечного визита заставляют меня приоткрыть тайну нашего союза”.

Но эти письма, датированные периодом заточения в Блее, были написаны явно для того, чтобы поддержать вторую версию, точно так же, как было составлено задним числом отцом Розавеном свидетельство о свадьбе. Среди бумаг, обнаруженных в мансарде в Нанте и сданных в Национальный архив, есть подробный перечень полученных и отправленных герцогиней писем за период с 23 июня по 18 сентября. Там упомянут почти каждый день этого отрезка времени, за исключением двух-трех каждого месяца. Значит, за это время Мария-Каролина не покидала своего убежища в Нанте»[28].

Для того чтобы объяснить происхождение захваченных документов, легитимисты заявили, что герцогиня, «прежде чем отправиться в Голландию к мужу, оставила друзьям письма с проставленными впрок датами с тем, что, если ее убежище будет обнаружено, ничто не смогло бы указать на ее поездку, которая могла бы быть истолкована в ущерб интересам Генриха V»[29].