Лискин этот действительно был похож на старого облезлого лиса, даже не на лиса, а на драного дворового кобеля, из тех, что любят побрехать, но «жидки на расправу». Данила неприязненно оглядел мятую спину в горчичном пиджаке, мешковатые брюки, тощую шею и неопределенного цвета волосы, давно не видавшие забот парикмахера. Лискин постоянно двигался: голова кивала, ноги переминались, плечи дергались. А руки его, вообще, непрерывно что-то вертели, ощупывали, дергали, перекладывали с места на место, открывали и закрывали.

При этом Лискин противно дребезжал:

- И все-то мы про тебя, мил человек, знаем. И про жизнь твою непутевую и про увлечения твои сомнительные. – Лис ломался, подражая кондовому цыганскому надрыву. И про то, яхонтовый, что придут за тобой утречком, придут, сердешный! Ой вижу, вижу, подписывают ордерок-то, подписывают, недрогнувшей рукой! Бежать тебе надо, золотенький!

Данила уже ненавидел этого паяца.

- Действительно, Данила Алексеевич, поедем – времени в обрез! – прогудел Илья. Лицо его застыло, как будто он к чему-то прислушивался.

- Я никуда не пойду и не поеду!

Данька начал психовать не на шутку. А когда он психовал, он становился похожим на загнанную в угол крысу: панически-отважным.

- Скажите-ка, мистер Водорезов, – снова проблеяла мятая спина, – а где Вы были с шести часов пятого до…, – Лискин задрал рукав, глядя на часы. – До четырех семнадцати седьмого сего месяца?

- Не гоните вихрей, уважаемый! – задиристо ответил Данька. – Какое седьмое?! И вообще, могу я, наконец, узнать, что вы делаете в моем доме в четыре часа утра, как Вы любезно заметили?

Лискин многозначительно переглянулся с Давыдовым.

- Видишь ли, в чем дело, Данила Алексеевич, сегодня действительно седьмое февраля…, – прогудел Илья.

Данька замотал головой, выражая абсолютное несогласие.

- Вы что-то попутали, уважаемые, если бы сегодня было утро седьмого, то это значило бы, что я проспал целые сутки!

Гости снова переглянулись. Лискин развернулся лицом и, прищурив один глаз, сказал:

- Спали вы, мистер Водорезов, или нет, а только на работе Вас вчера не было. Хотите проверить – позвоните своему заведующему, доктору Шамникову Валерию Сергеевичу. Уж он-то Вас обыскался!

Данька неуверенно ухмыльнулся:

- Да этого просто не может быть! Как я мог так долго спать? – он снова потерял почву под ногами и по хребту его бежал неприятный холодок.

- Вот мы и хотели бы у Вас узнать, где это вы шатались с вашим другом Пламенем и гражданином Мексики господином Манчаресом? Куда он вас водил, что говорил и что делал?

- Я совершенно ничего такого не помню, я спал! – Данька, снова начинал дрожать. – Если что действительно и было, – он вдруг припомнил горько-кислый вкус пейотля и совсем обмер, – то почему вы у самого Манчареса не спросите?

Лискин оскалился во весь рот, обнажая множество мелких и острых, как у щуки, зубов. Данька непроизвольно отметил, что глаза у него разной формы.

Когда Лискин улыбнулся, правый глаз его сощурился, скрывшись в мелких складочках, левый же едва прикрылся светлыми ресницами. «Парез лицевого нерва» – машинально отметил Данила, продолжая бороться с подступающей паникой. По спине его сбежала капля холодного пота.

- Ага, мы бы спросили, не сомневайтесь, да только господин Манчарес в ближайшее время едва научится говорить «ма-ма» и «пи-пи»! – Лискин неожиданно громко захохотал, подавился и закашлял в кулак.

Данила испуганно воззрился на Давыдова. Илья поморщился и сказал:

- После вашей встречи, гражданин Мексики Диего-Антонио Манчарес находится в глубокой амнезии. Из его сознания полностью исчезли последние сорок восемь лет.

Данька расширил глаза, веря, и не веря в услышанное. Илья продолжал, серьезно глядя Даниле в глаза:

- Шестого числа в три часа дня он был найден у себя в номере в совершенно беспомощном состоянии. Он теперь не то, что не говорит, но даже и ходит под себя. Его психическое развитие находится на уровне шестимесячного ребенка. Грубо говоря, ему полностью стерли память.

Данила молчал совершенно пораженный.

- Да, – прокашлявшись, подхватил Лискин, – и компетентные органы довольно скоро выяснят, что накануне господин Манчарес проводил время с некими господами Пламенем и Водорезовым. Им так же не составит труда выяснить, что господин Водорезов весьма продвинутый психиатр, даром что детский! – он снова зафыркал.

- Кроме того, – добавил Давыдов, – у него в номере обнаружены психотропные вещества. Ты понимаешь, о чем я говорю? Вы же жевали пейотль?!

Данька потерянно кивнул.

- Утром за тобой придут, Водорезов! – сказал Лискин жестко. – Этот Манчарес, оказывается, довольно большая шишка там у себя в пустыне. Захотел Россию посмотреть. Изнутри, так сказать, вот и прикинулся простым музыкантом. У него куча бабок, Водорезов! Тобой займутся плотно. Подумать только: психиатр; проводящий незаконные эксперименты над людьми, психиатр, торгующий наркотиками – это сенсация!

- Это бред какой-то! – прошептал Данила, хватаясь за виски. – А где Артем? Что с Артемом? Он же был со мной, он свидетель, что ничего такого не было!

- А друг твой – Артемий Пламень – исчез! Растворился в тот же вечер, – сказал Илья. – На работу он не вышел, мать о нем ничего не знает, обратилась в милицию. Утром за тобой действительно придут, Данила Алексеевич! – в голосе Давыдова появились нотки сочувствия.

- Да?! – выкрикнул Данила и вскочил с кресла. Он начал испытывать двигательное возбуждение, иногда такое с ним случалось. – Да?!! А вы-то кто такие на самом деле? Я сказал, что ничего не помню! Что вам от меня нужно?!!

- Да ты не психуй, психиатр! – сказал Лискин, с удовольствием следя за Данькиной истерикой. – На самом деле, мы вполне представляем, где вы были, и что случилось с Манчаресом. Я даже догадываюсь, где находится твой дружбан Пламень. Мы помочь хотим. Мы – ведуны.

Данила остановился перед ним и некоторое время удивленно смотрел на Лискина, как будто увидев его впервые. Потом Данила вдруг припадочно расхохотался.

- Вот как? Ведуны? Ну, конечно же! Как же я сразу не догадался! Это просто комедия, цирк! Вся эта история бредовая! – говорил он, захлебываясь смехом, потом вдруг замолк на секунду. – Ну ладно, сволочи, я все понял! – сказал он, угрожающе надвигаясь на Лискина. – Вы мне голову не морочьте! Убирайтесь отсюдова к чертовой бабушке, не то я в милицию позвоню! Я сейчас весь дом перебужу, уроды!

Давыдов медленно поднялся с дивана, а Лискин, ловко проскочив между полкой и креслом, скрылся у него за спиной. В руках его так и остался какой-то из Данькиных «дивиди».

- Не верит! – посетовал он Илье. – Придется показать!

Илья нехотя кивнул, и наступающий на них Данила внезапно остановился, схватившись за столик. Пол неожиданно качнулся у него под ногами. Качка продолжалась несколько секунд, грудь сжала неведомая сила, и Данила беззвучно хватал ртом воздух. Потом все прекратилось. Данька в ужасе смотрел на ночных гостей. Лискин вышел из-за спины Давыдова и пристально смотрел на Даньку. Данька распрямился, вытянулся в положение «смирно». Правая его рука вдруг сама собой пошла вверх и застыла в пионерском салюте. Данила с ужасом услышал свой собственный голос, говорящий:

- И понял Данила, что поступил хило,

Что кто-то развел его точно дебила!

- И треснул мир напополам, дымит разлом, таки-там-там! – с готовностью поддержал его скалящийся Лискин.

В руках его блестел диск с «Ночным Дозором».

- Хороший фильмец! И песня хорошая! Я возьму, посмотрю еще раз?

- Рад стараться Ваше благородие! – гаркнула Данькина глотка помимо его воли. По вискам струился холодный пот, глаза вылезали из орбит от непередаваемого животного ужаса. Телом управлял кто-то другой.

Илья пошевелился и сказал недовольно:

- Этот прием называется «черновое понуждение». Сам с нами пойдешь или так заставить?

====== Часть 8 ======

Данила был раздавлен.