Зажав болт между мизинцем и безымянным пальцем, Дегтярёв достал бинокль и посмотрел сначала направо, где с дорогой пересекалась тропка, ведущая от дверей прачечной, а после, вздохнув про себя, налево. Ни людей, ни мутантов. Тишь да гладь. На ковёр к полковнику в штабе попасть было бы опаснее.

Интересно, знают ли в штабе о случившемся.

Дегтярёв бросил болт через дорогу.

— А представь, если мы всё-таки умерли, и это — наше чистилище?

— Ну ты точно умом тронулся.

— Начну молиться монолиту — пристрели, — хохотнул Дегтярёв.

— Да уж не сомневайся, — Зулус всё-таки хмыкнул.

Остаток пути проделали молча.

В прачечную они вошли через заднюю дверь. Стиральные машины, как ни странно, стояли на своих местах, ничуть не сдвинувшись. Дегтярёв замер у внутренней дверцы, а после рванул её на себя, прячась за ней, и снова замер. Внутри на вторжение никто не отреагировал, и Зулус медленно прошёл вперёд, насторожённо осматриваясь.

Дегтярёв, бросив взгляд им за спины и не заметив ничего подозрительного, вошёл следом и прикрыл дверцу. Приблизился к одному из тел на полу, снимая перчатку, присел возле него и сунул два пальца под шлем, прижал их к шее.

Зулус подошёл к передней двери, слегка приоткрыл створку и выглянул на улицу.

— Дождь зарядил. Вовремя добрались.

Дегтярёв поднялся на второй этаж. Он ожидал, что Зулус останется внизу, но тот пошёл с ним.

Полковник Ковальский был в комнате один — лежал на полу, возле самого стола с приёмником. Дегтярёв мог представить, как тот стоит, оперевшись рукой о край столешницы, и пытается поймать сигнал. Пытается разобрать, что ему говорит Дегтярёв — если он вообще слышал, что Дегтярёв что-то говорит.

Приборы регистрируют выброс — и Ковальский включает запись с предупреждением.

Дегтярёв провёл пальцем по краю приёмника. Может, полковник тоже хватался руками за раскалывающуюся от боли голову. Может, успел воскликнуть «Что за чертовщина!..», когда — если — приборы зарегистрировали аномально высокую активность приближающегося выброса. А может, он даже не успел ничего осознать, просто стоял, опираясь о стол, а через миг — волна и смерть.

Дегтярёв снял с плеча автомат и короткой очередью расстрелял приёмник.

— Одобряю твои варварские методы. — Зулус достал нож и одним ударом разрубил ведущий от приёмника провод. Почему-то Дегтярёву стало легче.

Они спустились, и Дегтярёв вошёл в комнату, где обычно сидели техник с доктором. Они, как и все остальные, лежали на полу, мёртвые. Можно поспорить, теперь лейтенант Роговец был бы не против оказаться в том холодильнике, если бы только это позволило ему выжить.

Искушение проверить, работает ли передатчик лейтенанта Кириллова, было велико: источник радиопомех наверняка сдох, как и вся прочая техника.

Только вот что он скажет, если удастся связаться с военными в штабе? Отряда «Скат» больше нет, награждение можете провести посмертно?

Дегтярёв выстрелил в передатчик.

Если он не вернётся к концу месяца, его объявят без вести пропавшим. Если на Большой Земле уже знают о случившемся, его объявят мёртвым.

Зулус положил пулемёт на верхнюю койку, а сам, сняв шлем, улёгся на нижнюю и вытянулся с довольным вздохом.

Дегтярёв подошёл к своему ящику, заглянул внутрь. Артефакты лежали на прежнем месте, в индивидуальных контейнерах, и, судя по свечению, своих свойств не утратили.

Достав пузырь, Дегтярёв протянул его Зулусу.

— Возьми.

Зулус уставился на него со скептицизмом, хотя Дегтярёв успел заметить интерес, мелькнувший на его лице в первый миг.

— И куда мне его? В трусы засунуть?

— Ну это уж что тебе важнее, — отозвался Дегтярёв и положил артефакт на кровать рядом с подушкой. Ему и самому хотелось лечь: ещё после предыдущей ходки не отоспался, и выброс забрал немало сил, и отходняк после ношения снежинки давал о себе знать.

Но когда в последний раз отдыхал Зулус и как выброс сказался на нём, Дегтярёв не знал. Спать обоим одновременно было опасно, Зона затихла после выброса, но чёрт его знает насколько.

— Я разбужу тебя через три часа.

— Идёт, — согласился Зулус. Он переложил пузырь ближе к стене, почти себе под шею, и закрыл глаза.

Дегтярёв постоял с минуту, разглядывая его лицо, и перешёл в соседнюю комнату.

Медикаментов у Роговца было удручающе мало, еды — и того меньше. Гарик, конечно, отправился на Янов пополнить запасы, но сколько на себе может притащить один человек, и без того имеющий полно всякого в рюкзаке? Военным грозил голод, не прилети вертолёты в ближайшую неделю.

Теперь это, конечно, не проблема.

С боезапасом у Кириллова было лишь чуть-чуть лучше; другое дело, что взять патроны было и вовсе неоткуда. Дегтярёв выложил на стол две пулемётные ленты для Зулуса и 5,56х45 для себя — всё, что нашёл. Остальное он оставил в ящиках, придвинув их ближе к стене.

Обыскивать своих же было… неловко? Дегтярёв не испытывал угрызений совести, когда осматривал трупы, прекрасно понимая, что мёртвым хабар уже ни к чему, однако сейчас всё было немного иначе. Он успел привыкнуть к военным и к мысли о том, что они от него зависят. Последние дни все его ходки в Зону были направлены на обеспечение их благополучной эвакуации.

Всё полезное, что было в рюкзаках бойцов, и их личное оружие Дегтярёв перенёс в ту же комнату, сложил в свободные ящики Кириллова и привалился к стене, отдыхая. В сон клонило страшно, желание выпить энергетика становилось навязчивым, но приходилось держаться своими силами: он, конечно, взбодрится, однако отсыпаться потом придётся долго.

Не то чтобы, конечно, им было куда спешить.

Поднявшись на второй этаж, Дегтярёв направился в «кабинет» полковника Ковальского, остановился на пороге и тихо вздохнул. Он соблюдал субординацию неукоснительно и потому не знал о Ковальском ничего, кроме, может быть, того, что он дорожит своими бойцами. Наверно, было бы правильнее, погибни он на поле боя, от вражеской пули, а не вот так, от случайного выброса.

Впрочем, чем выброс не оружие Зоны? Военные всегда считали её врагом.

Запасы Ковальского были скуднее, чем любого из его ребят. Непочатая бутылка водки, банка тушёнки и полбуханки хлеба — вот и вся еда. Одна аптечка, никаких дополнительных бинтов, никакого антирада; Гром и две обоймы к нему, граната в подствольнике, Фора с полным магазином и патроном в стволе — вот и всё вооружение.

Дегтярёв поднялся на ноги, потянулся и принялся за немногочисленные ящики. Ничего полезного в них не было, разве что листочек с написанным от руки столбиком дат. Первая из них — начало «Фарватера», это Дегтярёв знал точно. Остальные — эвакуации? Ни в один из дней вертолёты, разумеется, не прилетели.

Листочек был мят, словно Ковальский, записав очередную дату — три дня назад, — скомкал его, затем разгладил и бросил в ящик, больше не доставая.

Если что важное у него и было, оно хранилось в сейфе, и код мог быть абсолютно любым. Стал бы Ковальский делать его предсказуемым на случай своей смерти?.. Дегтярёв коснулся замка пальцем, провёл по его окружности.

Присев на корточки, Дегтярёв осмотрел его внимательнее, но даже потёртости, слабые и едва заметные, ни о чём ему не сказали. Взломщиком он не был; может быть, Глухарь тут справился бы. Может быть, стоит выстрелить в замок из гаусски. Может быть, стоит беречь заряды. Если Кардан мёртв, кто будет клепать ему батареи?

Дегтярёв взялся за ручку и повернул её, вводя дату эвакуации, самую первую. Он не ожидал, что это вправду сработает, но замок щёлкнул, дверца открылась. Внутри лежала небольшая стопка бумаг, в основном — распечатанные карты с отметками воздушных аномалий и маршрутами пролёта между ними, карты местности с координатами точек эвакуации и мест крушения вертолётов, рукописные рапорты от каждого уцелевшего бойца. В отдельной папке лежали личные заметки Ковальского и несколько чистых листов.

Наверняка никакой полезной информации, но Дегтярёв всё равно решил проглядеть записки хотя бы наискосок. Он уселся на стоящую у стены правее сейфа койку, стянул верх комбеза, положив шлем себе на колени, и принялся за рапорты, в большинстве своём однотипные, в некоторых местах цитировавшие друг друга слово в слово.