– Да, я так говорил. Для этого я сюда и езжу, – согласился Лев.

– Поэтому ты, Лев, и душу свою прячешь за стены холодности и величия, из страха, что тебя в нее ранят? Поэтому и меня приручил, а потом, испугавшись, что тоже влюбишься и станешь зависимым, мою любовь оттолкнул? – с горечью проглотив ком, подступивший к горлу, спросила Марина.

– Ты же знаешь, Марина, что я не обсуждаю свои чувства и эмоции, мне это неинтересно, – опасаясь, что Марина опять начнет выяснять отношения, попытался пресечь этот разговор Лев.

– А мои чувства и эмоции ты готов обсуждать? – злобно поинтересовалась Марина.

– Нет. Это тоже не вызовет радости и настроя на позитив, – отрезал Царь. – Я же тебе сказал: я понял, что отношусь к тебе, как к младшей сестренке, ты мне очень дорога и близка.

– Но это не мешало тебе со мной спать почти год и бросить ради какой-то дистрофичной модели, – усмехнулась Марина.

– Не год, а восемь месяцев и 12 дней, – как всегда дотошно к цифрам уточнил Лев.

– Ну да, конечно, еще часы и минуты не забудь посчитать, секунды можешь округлить – зло засмеялась Марина. Казалось, она поняла, что перегнула палку, и пытается разрядить ситуацию. Глубоко вздохнув, она добавила: – Все, ладно, забыли.

– Ну и хорошо, а то я думал, что сам ввел эмоции в эти стены спокойствия, – довольный, что ситуация разрядилась, с облегчением проговорил Царь, глядя как швейцар в белых перчатках отворяет перед ними дверь.

Их прогулка по аллее завершилась у огромных дубовых дверей трактира, легко открывающихся при приближении.

Обеденные залы делились на зимний и летний. Зимой клиентов приглашали обедать в зимний зал, который отличался большими окнами, радужными красками интерьера и камином.

Летом клиенты, уставшие от жары и яркого солнца, попадая в обеденный зал, окунались в прохладу и приглушенный свет. Освещение было распределено так, что, зайдя с улицы, не видно было высокого потолка, он терялся в сумраке, и только когда глаза привыкали к темноте, можно было рассмотреть мощные деревянные стропила и перекрытия, впрочем, ничего не поддерживающие, а предназначенные только для сохранения стиля немецких замков средних веков. Интерьер был соответствующий: мощная деревянная мебель и каменные полы из тщательно, до миллиметров подогнанных булыжников правильной формы. Окна были небольшие, но с массивными дубовыми рамами. Узорчатые матовые стекла пропускали приглушенный свет, но не позволяли увидеть, что происходит за стенами помещения.

Все в интерьере говорило о надежности и незыблемости, наверное, и это было психологически просчитано для посетителей, чтобы утвердить их в мысли, что их положение первых лиц в обществе непоколебимо.

Вечерами под сводами потолков загорались массивные люстры с множеством мелких лампочек, стилизованных под свечи.

Вышколенный и подтянутый персонал, перед тем, как предстать пред глазами высокопоставленных клиентов, по слухам, обучался в Англии.

Возле любимого столика Льва Николаевича уже ждал постоянно обслуживающий его официант с гордым именем Мирон, по выправке больше напоминающий сержанта из роты почетного караула.

– Здравствуйте, Лев Николаевич, добрый день, Марина Евгеньевна! – в глазах Мирона читалась радость и преданность англичанина, увидевшего своего короля и королеву. Раньше психологи говорили, что нужно улыбаться, сейчас они, изучив эзотерику, поняли, что нужно улыбаться не просто губами, а излучать симпатию и радость всем биополем, и начали учить этому. Губы при этом могут оставаться аскетично сжатыми.

– Здравствуй, Мирон. Значит, мне здоровья желаешь, а Марине просто доброго дня? – без тени улыбки поинтересовался Лев, но Мирон был приучен к сухому английскому юмору, поэтому ответил не только с достоинством, но и с незаметной иронией.

– Руководителю высокого ранга здоровье никогда не помешает, ведь он думает и переживает за нас, простых смертных. А вашей прекрасной спутнице нельзя пожелать ничего, кроме добра и счастья, – не растерялся Мирон.

– Ты, Мирон, как всегда, по-английски рассудителен и учтив, – одобрил его Царь.

– Благодарю вас, сэр, – вежливо поклонился Мирон и поинтересовался у гостей, успевших занять места на удобных кожаных диванах: – Разрешите подавать ланч?

– Да Мирон, конечно, – доброжелательно кивнув, произнес Лев Николаевич.

Мирон чинно удалился неспешной походкой. В трактире берегли время своих клиентов, поэтому все было просчитано и выверено по минутам. Спешит, как известно, только тот, кто опаздывает, а здесь все шло своим чередом.

Мирон, только направившись в сторону бара, слегка кивнул – и двое официантов рангом пониже направились к клиентам с подносами, на которых лежали приборы для гостей и влажные полотенца, чтоб освежить руки. Дойдя до бара, Мирон взял бутылку баснословно дорогого красного вина и направился к столику уже в сопровождении еще двоих официантов, несущих блюдо со стоящими на нем салатами и нарезкой из фруктов и поднос, на котором стояли две тарелки, заполненные солянкой.

Пока официанты расставляли тарелки, Мирон налил в фужер вина: он знал, что Лев Николаевич всегда за обедом выпивает 50 грамм полусладкого красного вина для увеличения гемоглобина в крови. После этого он элегантно вытер бутылку белоснежной салфеткой, перекинутой через левую руку, и замер возле стола. Когда, поставив тарелки и блюдо, официанты отошли, словно ниоткуда опять возникла первая пара официантов, принеся бокалы, стеклянный графин с клюквенным морсом и хлебное ассорти – красиво разложенные ломтики белого, серого и черного хлеба.

– Приятного Вам аппетита, глубокоуважаемые гости! – этими словами Мирон подвел итог предобеденному параду, после чего с поклоном удалился.

– Тебе не надоело годами есть в одном месте одну и ту же еду? – поинтересовалась Марина, которая окончательно перешла на «ты», оставшись наедине с бывшим любовником.

– Ну, я же иногда меняю вторые блюда, а солянка мне нравится, в ней есть все необходимые питательные вещества и микроэлементы, и нигде в мире не готовят такую вкусную солянку. Похожую только моя покойная бабушка делала, но тогда я был совсем молодой. Тем более, я что, не имею права на постоянство? – удивленно вскинув брови, ответил Лев.

– Имеешь, конечно, но ты не думал, что каждый сегодняшний день проживаешь, как вчерашний, а завтрашний проживешь, как сегодняшний? – с несвойственной ей эмоциональностью поинтересовалась Марина.

– Думал, конечно, но как мне еще жить? Почему я должен есть суп, например, из курицы и думать о том, что суп из морепродуктов мне нравится больше? Почему я не могу прожить завтрашний день, как сегодняшний, если сегодняшний меня вполне устраивает? А изменения в жизни происходят только для того, чтобы убедиться, что в жизни все, что нравится, ты нашел, и изменения могут сделать действительность только хуже. Вот завтра я буду сидеть на своей вилле на Багамах и думать о том, что мне не хватает этой солянки и что суп там хуже, если там вообще супы будут.

– А вдруг он будет лучше? Тебе не хочется верить в чудо? – продолжала задавать вопросы Марина.

– Чудес не бывает, с возрастом и ты это поймешь, детка, – ласково начал Лев, но резко осекся, вспомнив вчерашнюю встречу, и, изменив тон, добавил: – Ну, или почти не бывает.

– Так все же бывают!? Ну, тогда прогресс налицо! – звонко рассмеялась Марина. – И где же ты чудеса увидел, господин Образцов?

– Ты чудо, разве непонятно? – попытался перевести все в шутку Лев Николаевич.

– Но отдыхать на Багамы ты летишь не со мной, – погрустнев, ответила Марина.

– Марин, ну не начинай опять, – металлические нотки проскользнули в голосе Царя.

– Слушаюсь, Лев Николаевич! – пряча взгляд, ответила секретарь.

Обед дальше протекал в тишине, если не считать негромкой музыки играющего на сцене саксофона. По вечерам музыкальная программа была намного более разнообразна. Выступал вокально-инструментальный ансамбль, исполняющий музыку в стиле а-ля «Самоцветы» и композиции «Биттлз».