– У тебя очень необычные глаза, – вывел меня из задумчивого состояния веселый голос Рималя, он поставил выбранный лук на место и взял соседний. И медленно натянул тетиву, улыбаясь:

– Впервые вижу голубые. А в твоем мире у всех такие же, или бывают и другие?

– Разные, – несколько невпопад ответила я, пожимая плечами.

***

Джантар обнаружил Эйдана, сидящим на корточках у крыльца под навесом. Тот щурился и подставлял лицо под влажный ветер. Демон сел рядом на ступеньку.

– Эйд, такова была ее воля.

Мужчина рядом с ним кивнул, не отводя глаз от черной громады леса, затаившейся в тени свинцовых туч. Крупные тягучие капли приминали траву и тоненькими ручейками собирались в широкие лужи. Порывы ветра, то и дело, бросали в мужчин горсти водяных брызг. Но они продолжали сидеть рядом и вести никому неслышный диалог.

У них не было повода для обид и извинений. И все равно: Эйдан злился, а Джантар ощущал себя виноватым перед другом.

Демон нарочно поставил друзей перед фактом, не стал разводить долгие прелюдии и объяснения. Знал, что Ирдасы будут несдержанны на язык, но хотел посмотреть на реакцию Николь. Она молодец. Никаких истерик и слез, лишних слов и обвинений. Это важно, ведь впереди трехдневный переход, а она по-прежнему для него, словно черная шкатулка: неизвестно, что внутри.

Не учел лишь реакцию Эйдана. Забыл или, вернее, просто не хотел помнить, что Акина была важна не только ему самому.

– Так говоришь, в теле сьяринты душа из другого мира? – разбил шелест дождя задумчивый голос его друга.

Джантар кивнул и криво улыбнулся. Его друг всегда умел разделять прошлое и настоящее, уважая и то, и другое.

– Слишком не вовремя, тебе не кажется? – Эйдан поднялся и развел руки, потягиваясь. Демон зло усмехнулся. Мысль, что проще открутить Николь голову и не мучиться подозрениями, преследовала его. Да только внутренний кодекс не позволял вот так, вне боя, без особых причин, убить слабую девчонку, таращившуюся на него испуганными голубыми глазами. Другие желания в отношении девушки он старался не замечать.

– Пока выглядит неопасной.

– И что дальше?

– Берем с собой и закидываем к травницам.

Эйдан усмехнулся:

– Жестоко.

– Ты видел ее? Мне с ней некогда возиться. А без присмотра ее либо забьют камнями, либо сдадут в бордель. Она совершенно не приспособлена к этому миру.

– Пристрой к таткам, – почти равнодушно сказал Эйдан, а сам передернулся от этой идеи. Акина, стоящая на коленях и моющая кому-то ноги. Вот ведь жуткая картинка. Пусть уж лучше живет вдали от мира среди затворниц.

– С ее-то внешностью? То же самое, что «сдать в бордель». Поживет у травниц, адаптируется.

– А сестры в общине не забьют камнями? Чисто за глаза. Они же там все повернутые на приметах, – Эйдан стянул рубашку, повесил на крюк у двери. Снял сапоги и подвернул брюки.

– Там Верина, попрошу присмотреть. – Джантар смотрел на друга и улыбался. Тот всегда любил дождь, вот и сейчас собирался от души намокнуть.

– Верина в травницы ушла? Не знал. А я все гадал, куда она пропала. Решил, что к своим родным уехала, в северные горы. Тогда я согласен, отвести девушку к травницам – хорошая идея.

Эйдан вышел из-под навеса прямо в стену дождя. Отошел от крыльца и с наслаждением зарылся пальцами ног в чавкающую почву, подставляя лицо под тугие обжигающие струи воды.

Он знал Акину с детства. Вечно куда-то спешащая девчонка с ободранными коленками. Напарники по детским шалостям, они вместе поступили в военную академию. Он покровительствовал мелкой девчонке, вздумавшей воевать, и, возможно, любил. Да только поздно осознал свои чувства – Акина уже глаз не сводила с лучшего ученика академии Джантара. Робкий росток любви так и завял, оставив после себя лишь легкий привкус сожаления. А гибель девушки и вовсе перечеркнула всякий намек на зависть или несостоявшееся соперничество. Тем неожиданнее стало осознание, что даже после смерти дерзкая и гибкая Акина по-прежнему принадлежала лишь Джантару. И снова непрошеный привкус поражения и гадливости. Шлюха с лицом Акины. Так неправильно. Эйдан впитывал дождь всем телом, призывая его смыть жестокую картинку с его глаз.

«Такова была ее воля».

Эйдан грустно улыбнулся. Так похоже на Акину.

– Улажу свои дела, вернусь за ней и буду думать, что делать дальше, – тихо и совершенно серьезно сказал Джантар.

– Джан, это не Акина, – прокричал Эйдан, перекрывая шум дождя. «Это не Акина», – мысленно повторил он сам себе. Сестра-близнец, просто похожая девушка. Но не Акина.

– Помню каждую секунду, – едва слышно ответил ему Демон. И все же совсем отмахнуться от незнакомки, оказавшейся явно не по своей воле в этом теле, он не мог. Знакомые черты в сочетании с трогательной беззащитностью порождали в нем стойкое желание взять эту девочку под свою защиту.

Эйдан улыбнулся напоследок дождю и забрался обратно под навес. Вода стекала по нему ручьями. Он повернулся к Джантару:

– А если у тебя не получится, и ты не вернешься?

– Тогда Гоанк снова погрязнет в войне. И укрыться у травниц – самый лучший вариант.

Друзья снова замолчали.

Можно беззаботно стоять под дождем и ловить ртом капли. Можно обниматься при встрече и от души хлопать по плечам. Можно делать вид, что не было между ними соперничества за Акину. Можно рассуждать о незавидной участи Николь, появившейся так не вовремя.

И все равно громадой сметающего цунами встает над мелкими событиями самое важное – переворот в стране.

Джантар и его друзья не сомневались – за подлым убийством наследника и императрицы скрывается попытка сменить режим. И у Демона два выхода: либо встать грудью и принять удар, сражаясь даже не столько за себя и свою семью, сколько за страну, либо сбежать, скрыться. И пусть оно всё будет, как будет.

Но есть такое понятие, как ответственность. И разделить ее практически не с кем. Поэтому не сбегает Джантар, поэтому рядом изображают веселье его друзья, готовые встать за его спиной с мечами.

Хотя правящего императора почитали как божество, фактически все управление страной осуществлялось Советом Семи. Место в управлении было наследным и передавалось от отца к сыну внутри главнейших семейств Гоанка. Семь избранных фамилий, чьи лучшие представители заседали за круглым столом. Восьмое же место занимал император – Сын Неба. Сбалансированная система, существовавшая с древнейших времен, пока не внедрились исшахины. Джантар усмехнулся: его отец всегда мечтал восстановить древнюю структуру правления, когда слово императора имело вес, а совет был однородным, без примеси религиозной власти.

Исшахин – высшее жреческое звание, которого мог достичь в Гоанке простой смертный, пошедший путем религии. «Испившие кровь бога» – говорили про них простые жители страны. «Говорящие с драконом» – так называли себя исшахины, обладающие пугающей способностью видеть сквозь пространство, общаться друг с другом через расстояние. Лишь в них кровь бога-дракона звучала полно и отчетливо.

Несколько столетий назад, когда исчезла с лица земли одна из древних фамилий, место в совете опустело. Император, имеющий право назначать нового члена совета, выбрал не одну из уважаемых фамилий в Гоанке, а исшахина. Все одобрили его назначение, ведь наличие приближенного к богу возвысило Совет Семи в глазах народа. Что такое один исшахин против шести древнейших? Да только прошло несколько столетий, и в совете оказалось уже три исшахина, а от изначальных семи родов осталось лишь четыре. И вот теперь семья Джантара тоже под угрозой исчезновения. Если отца признают виновным в том, что он поднял руку на божественного потомка, на сына императора, то его казнят, а род Юндай сотрут с лица земли.

И Джантар был уверен, что подобное выгодно именно исшахинам. Они займут четвертое место в совете и фактически захватят власть в стране. По очевидному праву большинства.