Позже выяснилось, что у Веры была аневризма мозга. Она умерла мгновенно. Врач сказал нам, что в 40% случаев разрыв аневризмы мозга фатален. И, по его мнению, ей повезло, ведь оставшиеся 60% умирали по пути в больницу или получали повреждение мозга.

Мне хотелось ударить его, чтобы он не смел говорить о Вере, словно она была всего лишь статистикой в отчете.

Когда мы вернулись домой, на улице уже стемнело. Я действовала на автопилоте, а Уэстон не сказал ни слова с того момента, как я нашла его ванной.

Я проводила его до входной двери. Когда он не протянул руку, чтобы ее открыть, я предложила:

— Хочешь, я открою?

Он покачал головой и посмотрел мне в глаза — его боль была острой и поглощающей. Взяв за руку, я провела его через лужайку к моему дому, открыла дверь и потянула за собой.

Его ладонь была холодной и твердой, но он держался за меня, будто я его спасательный круг. Я сжала его руку в ответ и повела по коридору в свою спальню. Он не возражал, когда я направила его к кровати и посадила.

Присев рядом с ним, я осторожно надавила ему на плечи, заставляя лечь, затем тоже легла, свернулась рядом с ним. Так мы и пролежали до следующего утра, пока не взошло солнце.

Мы оба не спали, но не нарушали повисшую тишину — нас утешала близость наших тел, а не слова. Уэстон обнимал меня так же сильно, как и я его. Слова были ни к чему.

Наступил день похорон, и я понятия не имела, как там оказалась. Я не помнила, как помогала Уэстону, хотя знаю, что занималась этим. С того момента, как узнала о смерти Веры, я находилась в оцепенении.

Уэстон проводил каждую ночь в моей постели. И каждую ночь мы лежали в объятиях друг друга. Это были единственные моменты просветления в те дни.

Я не давила на него, чтобы он шел домой. Я знала, что он чувствует тот же страх, что испытывала и я, когда мне пришлось войти в дом Жак впервые после ее смерти. Это был один из самых тяжелых моментов, которые я когда-либо ощущала. Но я должна была это сделать.

Это помогло мне исцелиться. Не понимаю почему, но я почувствовала себя к ней ближе, в чем я так отчаянно нуждалась в те дни. Я хотела сказать Уэстону, что ему станет легче, что он снова сможет дышать, не чувствуя подавляющего горя, охватившего его сердце.

Но сегодня был неподходящий день. Сегодня предстояло сделать еще один шаг, и, возможно, самый тяжелый из всех.

Сегодня мы отправляли Веру на покой.

Сегодняшний день ознаменовал конец прекрасной жизни и начало существования без нее.

Виктория

Спустя неделю после похорон Веры… Шесть недель назад…

Уэстон до сих пор так и не зашел в их с Верой дом. С похорон прошла неделя, почти две — со дня, как Вера оставила нас — и я понимала, что я единственный человек, который может заставить его сделать этот шаг.

Он оставался в моем доме с той самой ночи, но, хоть мы и поддерживали друг друга, между нами не было интимной близости. Только комфорт.

На самом деле, мы почти не говорили. Я старалась вовлечь его в разговор, но он был слишком потерян в собственных мыслях, чтобы заметить, что мир вокруг него продолжает движение.

Все горевали по-разному, я знала это, но беспокоилась о нем.

На телефон пришло сообщение от Финна.

Как он сегодня?

Финн был в курсе, что Уэстон остановился у меня, но не догадывался, что он спит в моей постели. И сейчас уж точно было неподходящее время для этого разговора.

Он в душе. Собираюсь приготовить ему кофе и посмотреть, смогу ли убедить сходить сегодня домой.

Маленькие точки появились в ту же секунду.

Хочешь, я приеду помочь?

Я обдумала его предложение, но решила отказаться. Я не знала, как поведет себя Уэстон, попав в личное пространство Веры, если он, конечно, согласится пойти.

Нет. Давай сначала я попробую сама. Я позвоню, если ты мне понадобишься.

Как только я положила телефон на столешницу, Уэстон зашел на кухню. Я повернулась, чтобы улыбнуться ему, но моя улыбка исчезла, как только я увидела мешки под его глазами.

— Ты вообще спал? — спросила я.

Он поморщился.

— Может быть, час или два.

Кивнув, я вернулась к приготовлению двух чашек крепкого кофе. Громкий визг от ножек выдвигаемого барного стула резанул мне по ушам. Когда я повернулась к Уэстону, он поставил локти на барную стойку и положил голову на руки.

— Кофе? — предложила я, поставив перед ним кружку и присев на соседний стул.

— Спасибо, — пробормотал он, но не шевельнулся, чтобы взять его.

Вместо того чтобы предложить ему завтрак — мне показалось, что он откажется — я взяла свой кофе и сделала большой глоток, будто это был мой первый и последний кофе в этой жизни. Я подтолкнула Уэстона локтем.

— Попробуй, я добавила купленный вчера фундук. Получилось очень здорово.

Уэстон кивнул и, взяв кружку, вдохнул богатый аромат фундука и кофе.

— Пахнет вкусно. Спасибо. — Он немного отпил и продолжил смотреть в кухонное окно напротив нас.

— Уэстон. — Я подождала, когда он обратит на меня внимание.

— Хм, — пробормотал он, но так и не посмотрел на меня.

— Уэстон, пора. Сегодня мы должны сходить туда. Нужно начать разбирать ее вещи. — Я сделала паузу, когда все его тело напряглось, и, потянувшись, сжала его руку. — Я все время буду рядом с тобой. Обещаю.

Его Адамово яблоко дернулось, когда он сглотнул.

— Я… — он прочистил горло, — я не уверен, Тори. Я не думаю, — он тяжело вздохнул, — что смогу это сделать.

Я слезла со стула, встала позади него и обняла его крепкое тело, прижавшись щекой между лопаток.

— Ты справишься. Я буду рядом.

От переполнявших эмоций Уэстон задрожал всем телом, и я обняла его еще крепче, удерживая на месте, поглощая его тоску и боль. Если бы могла, я забрала их все, но лучшее, что я могла сделать, — помочь ему исцелиться.

Мы бок о бок стояли на крыльце дома Веры. Уэстон не двинулся, чтобы открыть дверь, поэтому я сама достала ключи из его кармана и открыла замок.

Воздух внутри оказался затхлым и сырым, ведь последние две недели здесь никто не жил. Я сделала первый шаг, затем повернулась к Уэстону, взяла его за руку и потянула за собой. Он поморщился, подойдя ко мне, и обнял так сильно, что я едва могла дышать.

Затем сжал еще чуточку сильнее, а потом ослабил хватку.

— Спасибо тебе, за все, — прошептал он мне на ухо. — Без тебя я бы ничего не смог сделать, — его голос был хриплым от волнения, когда он говорил.

— Я сделаю что угодно, чтобы тебе было легче пройти через это.

Уэстон поднял голову, чтобы заглянуть в мои глаза, затем опустил взгляд к моим губам.

— Поцелуй меня, Тори, — его голос дрожал от сдерживаемой потребности.

В мое тело словно вдохнули жизнь, прямо в прихожей дома Веры. Не доверяя словам, я позволила своему телу говорить за себя. Скользнув ладонями по плечам Уэстона, я погладила шею и волосы, притягивая его лицо ближе, затем поднялась на носочки и прижалась к его губам.

Этот поцелуй был медленным и сладким, без всякой спешки. Я наслаждалась вкусом Уэстона на своих губах, пока меня окутывал его запах. Сжав пальцами его волосы, я призывала взять все, что ему от меня нужно.

И он взял.

Опустив руки на мои бедра, Уэстон поднял меня в воздух, повернулся, ногой захлопнув входную дверь, а затем прижал меня к ней своим твердым телом.

— Уэстон, — выдохнула я ему в губы.

Он ненадолго отстранился, чтобы посмотреть мне в глаза.

— Тори, — прошептал он, проведя кончиками пальцев по моей щеке, чтобы очертить контур губ. Его голубые глаза были все еще полны боли и печали, но эти эмоции отошли на второй план, уступив место похоти и нужде.