— Хэй, человек! — чародей, услышав этот зов, тут же выбежал на улицу, обтирая руки полотенцем.

— Я вроде недавно оставил тебе подношения.

— Мне больше это не нужно.

Его тут же окатила тошнота и страх. Сузив глаза, мужчина посмотрел на своих детей, готовый при крайней необходимости вступить в схватку. Пусть даже он скорее всего и проиграет, но без боя своих детей не отдаст.

— О, нет, нет, — он тут же замотал головой, — Хочу знания иметь. Научи, а я буду сторожить вас, пока есть нужда.

Чародей приподнял бровь и выдохнул:

— Зачем тебе это?

— Скучно мне.

Так началась их странная совместная жизнь. Всех их, четверых. Он рассказывал и показывал Эверетту самые простые вещи, учил варить настои, определять силу ветра, движение звезд, как ухаживать за скотом. Чародей рассказывал ему все, что знал сам; все что умел.

— А боевая магия? Существует боевая магия? — фамильяр приподнял бровь.

— Я не занимаюсь боевой магией, Эверетт. Я просто целитель, вот и все, — чародей пожал плечами, — Ухаживаю за садом, скотом. Если приходят люди, я варю для них настои из трав.

— Подожди, маг. А почему ты не практикуешь боевую магию?

Человек усмехнулся и протянул руку, впервые за то время, что это существо жило рядом с ним:

— Стефан, меня зовут Стефан, — он добродушно улыбнулся, — Я знахарь, а не воин.

— Ты впервые сказал, как тебя зовут. Почему? — волк недоуменно ответил на рукопожатие.

— Чтобы ты запомнил, что мое имя будет ровняться целительству, а не войне.

— Интересный ты человек, Стефан. В таком случае доверь войну мне.

Мужчина чуть улыбнулся. Только с этого момента он начал вдруг доверять фамильяру. Их дом всегда был под защитой. Никто и никогда не мог причинить им вреда, пока Эверетт был рядом. Волк всегда очертя голову бросался вперед; скалясь и ощетинившись, он мог уложить хоть целое войско, да так, чтобы при этом ни одна яблоня не пострадала от пули или клинка. Он был храбр и молод. Стефан не сразу и заметил этот томительный и заинтересованный взгляд; то как молодой фамильяр его разглядывал, как иногда судорожно облизывался, стоило ему пройти неподалеку. Чародей старательно делал вид, что не замечает такого поведения. В конце концов, они оба были мужчинами, а это уже было чересчур странно. Однако, однажды этот мальчик все же застал его врасплох, когда он шел из своей маленькой комнаты, читая на ходу очередной рецепт. Волк, образовавшись будто из-под земли, перекрыл ему коридор, и чародей, пытаясь обойти его, чуть усмехнулся:

— Ты что-то хотел, Эверетт?

— Да, тебя. Прямо сейчас.

— Эверетт, — он хохотнул, — Боюсь это невозможно.

— Почему?

— Мы оба мужчины.

— Это не должно тебя останавливать, — он фыркнул, прижав человека к стене, —

Пожалуйста, я больше не могу. Я люблю тебя.

— Что?

— Я люблю тебя, — он наморщил лоб, и прикусив губы, полез под рубашку брюнета, — Умоляю, будь моим.

— Ты с ума сошел что ли? — маг сглотнул, — Мы не можем.

— Почему? — фамильяр судорожно вздохнул, — Почему мы не можем, Стефан?

Волк так старательно ощупывал его и терся всем телом, а глаза его чуть подсвечивались голубыми вспышками, что все внутри наполнилось удивительным и странным огнем. Целитель сглотнул, и перехватив его за затылок, выдохнул:

— Тогда не здесь.

Эверетт довольно оскалился и они, жадно вцепившись в друг друга, еле добрались до сарая, где, купаясь в сене и яблоках, пропитываясь терпким голодом друг друга, разделись. Удивительно, что мальчишка почти все взял на себя, обдавая его удивительным жаром собственного тела, прижимая его к сену, и двигался на нем почти до боли. Ощущение наплывали какими-то дикими толчками, и вся их дальнейшая жизнь была такой же. Дикой, странной, потрясающей. Была лишь одна проблема: по мере их совместной жизни маг был все сильнее очарован и влюблен, а Эверетту уже было мало обладать только его телом. Он хитростью, ловкостью или силой пытался подписать с ним договор.

— Я люблю тебя, — он судорожно сжимал его за руки, глядя с восторгом и желанием, — Пожалуйста, подпиши со мной контракт. Умоляю, подпиши.

— Я не могу, Эверетт, я не твой человек, — мужчина, вырывая свои ладони, ощущал, как ему мерзко от того, что он отталкивает родное ему существо только ради его же блага.

— Мой. Я хочу жить и умереть с тобой.

— Нет.

— Мой! — рявкнул молодой фамильяр, стукнув кулаком по столу, — Я сказал ты мой человек! Я знаю!

— Эверетт, успокойся, прошу тебя, — он стиснул его в своих объятиях, сожалея и каясь, что так вышло.

Их разборки на эту тему доходили даже до драк, когда ему приходилось всем весом прижимать фамильяра к полу, лишь бы утихомирить дикое существо, и выход нашелся быстро. Голодный зверь чуть утихомирился, когда чародей впервые на памяти волка прижался к его губам, делясь своей магией. Пусть его запасы и были малы, но он все же давал то, что мог, потом испытывая слабость и головокружение, но питал его. Магия мелкими красными клубами выходила из него. Она дарила фамильяру временное насыщение, но, увы: этого было недостаточно. Эверетт никогда не просил большего, стараясь беречь человека, стараясь продлить срок его жизни и иногда подолгу голодал. Его всегда выдавал лишь взгляд. Несчастный и почти безжизненный.

— Ты хочешь есть, да?

— Нет, я сыт, не переживай, — фамильяр, махнув рукой, пытался уйти.

— Врешь, я же вижу, что ты врешь.

Пошел новый виток их жизни, где теперь чародей, приперев своего любимого к стене, почти силой вталкивал в него магию, заставляя есть через силу. То, что убивало его, делало Эверетта сильней. То, о чем он ему никогда не говорил; то, от чего мужчина так быстро слабел и часто болел. Однажды мужчине даже пришлось потратить почти все свои запасы сил для спасения Ирландии. Ему было уже шестьдесят пять, и целых двадцать пять лет этот нахальный фамильяр крутился около него. Он креп и становился все сильней, тогда как чародей старел, пусть внешне и не менялся. Жизнь из него утекала быстрее, чем нужно; она покидала его будто вода в сухую пору. Он чувствовал слабость и понимал, что едва ли протянет больше года. Понимал, что нужно выбирать: либо Эверетт, либо его собственная жизнь.

Считая себя слабым и отчасти беспомощным перед лицом опасности, мужчина предпочел быть тем, кем всегда себя считал — лекарем, целителем, знахарем. Такие спасают, а война пусть лежит на плечах Эверетта.

— Я лишь прошу, — он судорожно вздохнул, прикрыв глаза, — Если я все же однажды появлюсь на этот свет вновь, прошу — сделай меня кем-нибудь другим. Не хочу я быть таким слабым и беспомощным. Не хочу быть обузой для других. Мои дети выросли и упорхнули, а единственное существо, что нуждается во мне… я не способен защитить его. Я вообще не способен никого и ничего защитить.

Он вздохнул, и чуть вздрагивая, прикрыл глаза, ощущая, как Смерть мягко вслушивается в его просьбы, будто сидя где-то рядом. Ее поступь и пронзительный взгляд пленили мужчину. Девушка присела напротив, чуть улыбаясь.

— Вот и ты.

Она кивнула, одетая в белый саван — ни тебе косы, ни гремящих костей. Просто девушка, симпатичная и улыбчивая. Она подперла рукой подбородок.

— Верно, вот и я, человек.

— Я умираю, да?

— Умираешь, — она чуть кивнула.

— Я хочу… — он судорожно выдохнул, поглядывая на нее краем глаза, — Предсмертное желание.

— Это не казнь, — девушка нежно улыбнулась.

— Весьма неоднозначная точка зрения, хочу заметить. Я умираю не от болезни и старости, а от потери сил. Я умираю, потому что жизнь другого стоит больше моей.

— Ну и что? — она пожала плечами.

— Я поменялся с ним местами, отдал ему всю свою жизнь и энергию.

— Так нельзя делать, — Смерть нахмурилась, — Это нарушает законы бытия.

— Я знаю, но за такие вещи люди имеют право на последнее желание, так?

Она судорожно вздохнула. Этот человек был прав — он имел право на одно желание за то, что пожертвовал собой. Девушка сухо выдавила: