Некоторое время мы ехали в тишине. А потом папа спросил:

– Так что в результате? Ты же вернулась. И что?

Я вскинула голову, но он смотрел на маму.

– Ну вернулась… – протянула мама. – Она уже занята была с другой пациенткой.

– И ты не спросила?

– Спросила. Волнуются.

– Почему?!

– Возраст, Коля, возраст.

– Да брось ты!

– Тебе всё «брось»! – раздражённо ответила мама, отвернулась и принялась крутить ручку, чтобы открыть окно.

– Не открывай, кондиционер сломается, – предостерёг папа.

– Ерунда твой кондиционер, духота как в теплице, – буркнула мама и подставила лицо утреннему воздуху.

Папа покачал головой и нажал какую-то кнопку.

– Подожди! – встрепенулась мама. – А Машку нам когда забирать?

Папа не успел ответить.

– Я тут! – заорала я. – Ты что, про меня забыла?!

Мама ойкнула и, развернувшись ко мне, потрепала по колену.

– Прости, я тут задремала.

– Мам, вы вообще-то не собираетесь…

– Не приставай к маме, – перебил меня папа и тут же добавил: – Пожалуйста.

У меня всё поплыло перед глазами. С ума сойти. Почти месяц не видели дочь и говорят: «Не приставай». Словно я Гуся, который канючит планшет. Ладно. Больше не услышат ни словечка. Вернусь домой – сразу запрусь в своей комнате. Хоть она меня ждёт.

Но я ошибалась. Моя комната не ждала меня. Точнее, она ждала не меня, а моих родителей.

Да-да. За время моего отсутствия родители подготовили мне «сюрприз».

Папа так и сказал: «Сюрприз!» И открыл дверь в СВОЮ комнату. Я решила, что они сделали перестановку и хотят мне продемонстрировать. Заглянула к ним, а там… Там стояла моя кровать. Мой письменный стол. Мой шкаф с одеждой. А на подоконнике были свалены в беспорядке мои книги.

– Извини, с ними не успели, – сказал папа, кивнув на книги. – Мама хотела расставить, но забыла… Она теперь… Ну, в общем, не успели мы, прости.

Наверное, у меня было что-то вроде шока, потому что я кивнула, а потом всё-таки заглянула в свою комнату. Там по центру громоздилась родительская кровать, огромная и нелепая, а вещи были в ещё большем беспорядке, чем в предыдущей комнате.

«Надо сказать, что я против, – пронеслось в голове, – и вернуть всё обратно. Сама могу всё вернуть!» Во мне занималась, словно пламя, такая ярость, что казалось, я могу сама даже кровать родительскую перетащить обратно.

– А почему вы решили это устроить, – стараясь говорить ровно, спросила я, – эту перестановку? Почему?

Слова рассыпались, словно я пыталась их слепить из пляжного песка.

– Мы думали, ты обрадуешься, – пробормотала мама, заходя в свою комнату, то есть в свою бывшую комнату, и распахивая окна.

Я отметила, что ко мне она так свободно не заходила, всегда с порога давала понять: это не её территория. А теперь будет в обе комнаты забегать. Удобненько.

– Обрадуюсь чему? – наморщила лоб я.

Происходящее всё больше напоминало рассказик какого-нибудь абсурдиста, вроде Хармса. Как там было? Куда-то там падали старушки… Чему можно обрадоваться?

– Ну, тут соседей не слышно, – сказал папа. – Ты жаловалась, что у них малыш плачет.

– Малыш – ерунда, а вот зажаркой от них действительно тянуло, – покачала головой мама. – У тебя рабочий костюм луком пропах!

Незаметно за спиной я обхватила пальцами правой руки локоть левой и сжала сильно-пресильно. Нужно было проснуться, выбраться из дурного сна в реальность. Какой малыш?! Какая зажарка?

– Да, и обрати внимание, – бодро сказала мама, – мы тебе два стула оставили. В твоей-то комнате один был. Второй – для ученика!

Я молча посмотрела на неё. И тут до меня дошло. Дошла вся правда, как она есть. Как будто мне кто-то её нарисовал на белом листке чёрным маркером. Мама заболела. Причём серьёзно. И я даже знаю чем.

Прошлым летом на даче мы с Катей посмотрели фильм «Всё ещё Элис» с Джулианной Мур. Обревелись. В нём Джулианна Мур – то есть не она, а её героиня Элис – заболела болезнью Альцгеймера! Это когда всё забываешь… Сначала слова. Потом имена детей. Потом – где в доме туалет.

Кошмар, какой кошмар… Понятно теперь, откуда эти разговоры про доктора и пациентов, про справку на работу… Понятно, почему она забыла про книги… Ужас, бедная мама… И конечно, понятно, почему они не расспрашивали меня! Во-первых, им не до этого… А во-вторых, мама забыла, что я была в Испании!

Бедная… Я шагнула к ней, чтобы обнять, прижать к себе и пообещать, что я, как дочка Джулианны Мур, буду с ней до самого… самого конца. Но мама отшатнулась и спросила:

– У тебя новые духи? Персиком пахнут?

– Нет, – шмыгнула носом я. – Просто проспала в самолёте на плече подруги, с которой я прилетела из… Не важно откуда, мам.

– А, – наморщила мама лоб, – эта девочка заболела ещё. Как её…

Мама щёлкнула пальцами. Я еле сдержала слёзы. Старалась не смотреть на папу. Наверняка тоже плачет, как муж Джулианны Мур.

– Марина, – подсказал папа весело. – Ань, не мучайся. Сама знаешь, какой тебя туман ждёт.

Меня как током ударило. Почему он смеётся?! У него от переживаний крыша поехала?

– Коля, не пугай Машу, – в тон ему ответила мама.

«Нашли повод для шуток!» – разъярилась я. А может, это нормально? Шутить даже в самой безвыходной ситуации?

– Машута, – вздохнула мама, – нам надо кое-что тебе сказать.

– Я и так поняла, мам, – тихо проговорила я.

– Да? – потрясённо спросила она.

– Конечно. Чего тут непонятного… Всё же ясно.

Мама с папой обменялись взглядами.

– Ну и как? – спросила мама. – Ты рада?

– Рада, что у тебя Альцгеймер? – изумилась я. – Да ты что, в самом деле. Я люблю чёрный юмор, но не настолько же.

– Ма… – папа не договорил.

Подавился хохотом. Схватился за бока и, как в кино, согнулся. Мама только смотрела огромными глазами то на него, то на меня.

– А я, – сквозь смех силился сказать папа, – а я говорил, что ей давно надо сказать! Я говорил! Я прав! Я всегда прав! Ой, не могу!

– Что?! – закричала я. – Сказать что?!

– Что у нас будет ребёнок, – сказала мама. – Ещё один. Вроде бы мальчик. Но не факт. Вот.

Я попятилась и села на свою кровать. Тут уж настала моя очередь вытаращиться на них обоих.

– Как это?

Мама пожала плечами и слабо улыбнулась. Папа наконец перестал смеяться. Только усмехался и качал головой.

– А разве, – медленно сказала я, – тебе ещё можно… можно их ждать?

Папа фыркнул. Мама тоже, с обидой.

– Конечно, – ответила она. – Я же не старая.

– А зачем? – вдруг спросила я.

Стало тихо-тихо. За окном послышались удары отбойного молотка. Где-то рядом с нами ремонтировали дорогу.

– Ну как, – неуверенно сказала мама. – Чтобы, когда ты выросла… ну, то есть когда стала большой… ну, в общем, чтобы ты не осталась одна.

– То есть ради меня?

Мама закивала. Я знала: не стоит этого говорить. Но всё равно сказала. Тихо и чётко:

– Но ведь я не просила.

– Так, ну хватит! – заявил папа.

Мигом с него слетела вся дурацкая весёлость. Он нахмурился и сложил руки на груди.

– Надо было, что ли, у тебя спросить? – с вызовом поинтересовался он.

– Коля, подожди, – мама ухватила его за руку, расцепляя замок на груди. – Коль, ну ребёнок переживает.

– Ребёнок? – сощурился папа. – Она же считает, что выросла.

Я отвернулась к окну. На подоконнике сидел тот самый птеродактиль, с которым чуть не столкнулся мой самолёт. Он махнул кожистым крылом и хрипло прокаркал: «С возвращением!»

Случилось небывалое: я поругалась с бабушкой. Да ещё из-за чего! Из-за каких-то пельменей.

Ладно, не из-за каких-то. Из-за китайских цзяоцзы. Но я категорически против того, чтобы в еду клали деньги. Даже всего одну монетку.

Хотя вообще-то я бабушке была благодарна. Она меня спасла. Позвонила на следующий день после моего возвращения и сообщила: