Иллюстрации

Евгении Двоскиной

Самолёт тряхнуло. Потом ещё раз. У кого-то заплакал-закричал ребёнок. Что-то грохнуло, послышался приглушённый крик: «Осторожнее!» А потом мы нырнули вниз, и я открыла глаза. В ушах кололо, страшно болела шея, во рту было сухо, в висок уткнулось что-то крепкое и острое. О! Это же Маринино плечо!

Я распрямилась и потянулась в кресле. Ребёнок всё кричал и кричал, с каждой секундой громче. Я поморщилась: не люблю младенцев. Лучше бы они сразу рождались, например, шестилетними, чтобы можно было их чему-нибудь учить.

Марина смотрела в иллюминатор. Странное нам предстояло дело: расстаться. Странно, очень странно… Сейчас в тёмном салоне самолёта родители, которые ждут меня где-то внизу, на земле, представлялись далёкими, как сеньора Рибаль и её сын Хорхе, оставшиеся в Барселоне. А Марина, с которой мне пришлось так непросто на этих испанских каникулах, наоборот, казалась родной и близкой. Я не могла даже вообразить, что мы сейчас скажем друг другу «пока!» и больше не увидимся…

– А ты в каком районе Москвы живёшь? – спросила я тихо.

– На Кутузовском, – не поворачиваясь, ответила она. – А ты?

– Недалеко от Новослободской… – неопределённо протянула я.

Не хотелось признаваться, что живу не в модном районе. Разбужу в ней сноба – сама потом пожалею.

– Мне снилось, что мы столкнулись с птеродактилем, – призналась я. – С таким огромным, знаешь? Крылья кожистые, с перепонками.

– Это не сон, это правда, – мрачно ответила Марина. – Самолёт всё время так дёргается, будто от целой стаи птеродактилей улепётывает.

Я засмеялась, и словно в подтверждение моих слов нас опять тряхнуло. Внизу что-то загудело. Наверное, выдвигались шасси.

– На свидание, что ли, торопится! – возмутилась Марина. – Эй, поосторожнее, не дрова везёшь!

Эта неказистая шутка развеселила меня ещё больше. Меня охватило какое-то истерическое веселье, всё вокруг казалось нелепым и забавным: и старушка, которая вцепилась в спинку кресла перед собой, и дремавший возле меня лысый дядечка, и мадам, внимательно изучавшая рекламу в журнале, увешанная золотом с головы до ног. Но больше всего веселили Маринины комментарии, которые с каждой секундой становились всё более сатирическими.

– Знаешь, что мне скажет мама, когда увидит? Что у Тани самолёт никогда не опаздывал!

– А моя, – подхватила я, – моя мама сразу спросит: «Ты купила синюю юбку? А почему нет? Ну вот как теперь без синей юбки»… И правда, как?

– А потом моя скажет: «Ты наверняка голодная!» И возражать бесполезно: потащит в какое-нибудь кафе и набьёт меня едой по самые уши!

– Ой, а мои-то, ещё когда я в Испании была, поехали то ли за свининой, то ли за говядиной, в общем, решили срочно откормить чадо, отощавшее на испанских харчах!

Так мы веселили друг друга, упражняясь в остроумных догадках, до самого паспортного контроля. Впрочем, даже суровые пограничники не усмирили нас, а, наоборот, вызвали новый взрыв веселья. У багажной ленты мы толкались локтями, строили друг другу рожицы, замолкали на секунду, оглядываясь с деланым смирением, а потом снова принимались шутить и смеяться.

– Марина-а, – протянула я, когда мы наконец нашли свои чемоданы и покатили их к выходу. – У меня уже живот болит, хорош!

– Ты как в анекдоте, – откликнулась Марина. – Приходит человек к хирургу и говорит: «У меня живот болит!» А тот: «Давайте отрежем». Человек в ужасе убежал к терапевту и жалуется: «Я у хирурга был, на боль в животе пожаловался, а он: „Давайте отрежем!“». «Ох уж эти хирурги, – ворчит терапевт. – Отрежем, отрежем… Вот вам таблетки, два дня попейте, живот сам отвалится!»

Я захохотала так громко, что на меня обернулось полаэропорта. И тут услышала:

– Ма-ша!

И увидела маму с папой. Папа облокотился на железный заборчик, а мама нетерпеливо подпрыгивала рядом и махала руками. Я устремилась к ним, они – навстречу. Я вжала нос в мамино плечо, прихватила за шею папу. Такие тёплые, родные, домом пахнут… Но стоп!

– Погодите! Неудобно перед…

Я обернулась. Марины возле меня уже не было. Странная девушка. Исчезла не попрощавшись.

Ну ладно. Есть же «ВКонтакте», не потеряемся…

Сейчас самым главным было другое: родители поняли, что я повзрослела?

Вот я это чувствую, и даже очень. Я ведь почти месяц жила почти одна в чужой стране! Со мной могло произойти всё что угодно! Но не произошло. Я справилась, я молодец. Наверно, папа сейчас начнёт восхищаться, а мама завалит вопросами. Главное – держаться с достоинством, на вопросы отвечать не торопясь, вдумчиво, не перебивая родителей, как малыш, а спокойно и степенно пересказывая события и приключения.

Но родители что-то не торопились ни восхищаться, ни спрашивать про Испанию. Папа подхватил мой чемодан, а мама, потрепав меня по спине, быстро проговорила:

– Я на минутку, подождите у выхода!

И куда-то убежала.

– Вы давно меня ждёте? – спросила я.

– Минут десять.

– А… А я уже решила, что больше часа. Раз маме так приспичило. Она же брезгливая у нас.

– Что поделаешь, – развёл папа руками. – Cпать хочешь?

– Нет…

Честно говоря, я хотела спать. Но взрослые никогда в этом не призна|ются. И ещё мне хотелось уже поскорее начать отвечать на всякие вопросы. Поэтому я повторила:

– Нет-нет, спать совсем не хочется.

Папа собирался что-то сказать, но тут вернулась мама. Она прижимала к носу бумажную салфетку.

– Дядька передо мной прошёл, – сообщила она, – так пóтом кошмарно пах, что меня чуть не вырвало.

– Бедная, – сказал папа, берясь за мой чемодан. – Ну, идём?

– Нет, ну как так можно? – продолжала мама, по-прежнему не отводя салфетку от носа. – Не моется он совсем, что ли?

Но меня занимало другое. Они дочь не видели месяц. Почему же тогда обсуждают не мои дела, а какого-то неароматного дядьку?!

Веселье, которым я искрила всего пять минут назад, куда-то исчезло. Как будто меня посадили в коробку и захлопнули сверху крышкой. А в коробке темно и грустно. А может, веселье забрала с собой Марина, вместе с запахом своих персиковых духов, по которым я начала немного скучать…

– Давайте скорее, парковка платная! – поторопил папа.

– Маша, надень кофту, прохладно, – сказала мама.

Я пошла за папой, не став спорить с мамой, но сама думала об одном. То, что было в Испании, мне сейчас казалось прекрасным сном. И то, что происходило сейчас, – тоже сном, только унылым. Я как будто застряла между двумя снами, между огромными мыльными пузырями. Из одного выскочила, но войти в другой всё никак не получалось.

Volver[1]

Светало. За окном неровным заборчиком тянулась гряда деревьев, словно вырезанная неумелой детской рукой из тёмно-синей бумаги. Я и отвыкла, что их может быть так много…

– Красиво у вас тут в России, – решилась я пошутить.

Папа хмыкнул. А мама даже не услышала.

– Ты забрал мою справку? – спросила она.

– Какую?

– Для работы…

– А должен был?

– Издеваешься?! – негромко спросила мама.

Папа ответил ей что-то совсем тихо. А потом они оба замолчали, думая каждый о своём.

Честно говоря, я опешила. Я думала, они хотя бы в машине замучают расспросами. А они ведут себя так, словно с вечерних занятий у Беатрис меня забрали.

Нет, это невозможно. Не верится.

А если я буду молчать? Вообще ни слова не скажу. Они, как всегда, почувствуют мою обиду. И спросят: «Ну ты чего надулась?» А я так по-взрослому отвечу тихо: «Ничего, всё в порядке». Вот тогда им станет стыдно!