«Все началось здесь, — сказала она. — Все. Для вас обоих».

«Для меня и Декса?» — спросила я.

«И меня».

Пиппа переехала в Нью-Йорк, покинув Швецию, и стала няней для Декса и его старшего брата Майкла, но я не знала, при чем тут я.

Она посмотрела на меня уставшими глазами.

«Ты тут, потому что тут я увидела тебя, Перри. Когда я впервые использовала Вуаль, чтобы посмотреть на твою жизнь. Тут родились Декс и Майкл. Тут мы с Дексом выделялись. Тут началось много ужасов. Тут они, наверное, и закончатся».

Я нахмурилась и вытерла холодные снежинки с лица.

«Закончатся? О чем ты?».

«Не знаю. Это чувство».

«Знаешь, что? — зло сказала я и пошла по снегу к ней, холод проникал в мои ботинки. Я остановилась перед ней так близко, что можно было сосчитать снежинки на ее редеющих волосах. — Мне надоели твои предчувствия! Почему нельзя быть в чем-то уверенной? Почему всегда намеки? Это не настоящее».

«Потому что я не настоящая, дорогая, — сказала она. — И я не могу быть ни в чем уверенной. Я лишь чувствую и боюсь, и это лучше, чем ничего».

«И что мне делать? — я сунула руки в задние карманы, чтобы согреть. — Я ухожу из шоу, не слышала? Не ощутила?».

«Слышала, — она робко улыбнулась морщинистыми губами. — И я рада».

«Тогда в чем дело?».

«В том, чего ты не видишь. Проблема явится в виде того, кто кажется хорошим. И когда он придет, он принесет тебя сюда. Где все закончится, — она выдохнула медленно, словно легкие болели. — И все пройдет по кругу».

«Он?» — повторила я.

Она смотрела на меня тусклыми глазами.

«Будет смерть. Я не могу тебе помочь».

«Смерть?!» — завопила я.

«Мир меняется, а я слабею. Смерть ждет и меня».

— Ты уже мертва, — я старалась звучать вежливо.

Она склонила голову, ее глаза заискрились, как у девушки.

— Смерть — не конец, а переход. Я пыталась оставаться тут, в Вуали, сколько могла, наблюдать за вами с Дексом. Но время тут истекает. Ничего не поделать. Как и время в твоих руках. И когда я уйду, мы вряд ли свяжемся снова. Так что я передам тебе все, что могу, даже если это предчувствия. Пока я могу.

Слова утомляли ее. Она глубоко вдохнула носом, снег посыпался сильнее, и она пропала, а я видела лишь белизну.

Я резко проснулась.

Глаза открылись, я села, пытаясь понять, где я. Не на заснеженном Бруклинском мосту. Я была в учительской в Оушенсайде.

Но что меня разбудило? Я прижимала одеяло к груди, размышляя, сердце колотилось, словно его уже что-то испугало, о чем я еще не знала.

Я пыталась слушать, дышать как можно тише, разглядывая комнату в поисках необычного. Часы над микроволновкой показывали три часа. Всегда было три часа, когда происходило что-то страшное, но комната казалась нормальной. Я уснула при свете, и хотя в окне над рукомойником было темное неб, я могла обмануть себя и притвориться, что уже утро, я в безопасности, и можно уснуть.

Я опустила голову на подлокотник и старалась думать о хорошем. Не выходило. Я думала о сне, о Пиппе, пыталась решить, где сработало воображение, а где реальность. Я думала о беременной Ребекке, и что Декс много лет назад побывал в ней. Я думала об Аде и ее одиночестве, о родителях, которые не обрадуются моему появлению с Дексом.

А потом я подумала о месте, где была, и его проблемах. Было тщетно думать о чем-то еще.

Я выдохнула и с удивлением увидела, что дыхание вылетело облаком. Стало холоднее за последнюю минуту, нос, подбородок и ладони, оставшись не под одеялом, почти онемели. Я ненавидела холодные места.

Они означали одно.

Шум у двери привлек мое внимание, сердце колотилось. Я осторожно посмотрела туда. Ручка медленно, едва заметно поворачивалась, и было сложно это заметить.

Я задержала дыхание, парализованная страхом, вариантов действий не было. Я смотрела, как ручка поворачивается так, словно уже не держалась.

Дверь дрогнула на петлях, будто ее толкнули с другой стороны.

Замок выдержал.

Я вскрикнула, притянула колени к груди, словно это помогло бы.

Вдруг дверь перестала греметь. Стало тихо. Я знала, что пора включить камеру и снимать, но не хотела отводить взгляд от двери.

Раздался стук в нее. Три тихих удара, но они там были.

— К-кто там? — тихо спросила я. — Декс? Ребекка?

Я медленно встала с дивана, отбросив одеяло. Пол был ледяным под моими ногами, я кралась к двери.

Я осторожно прижала к ней ухо, надеясь что-то уловить с другой стороны.

И я смогла.

Шепот.

Сначала был пылкий шепот одного голоса, мужского или женского. Он говорил бред, я не узнавала слова, но они впивались в меня. И значение с ними.

Это был шепот психоза, безнадежности и отчаяния.

Их стало много. Один голос стал множеством, они хрипло молили, непонятные слова проникали под мою кожу, притягивали к безумию, пока я не стала слышать только сотни голосов.

Я отпрянула от двери, и шепот прекратился, оставив меня в тишине. Я сосчитала до десяти, набралась смелости сделать это снова. Я прижала ладонь к ручке, а ухо — к двери.

Шепота не было.

Но один металлический голос говорил будто в трещащую рацию.

— Она за тобой, — прошептала он.

Мои легкие сжались, сердце будто остановилось. Страх был таким сильным, что мог поглотить меня и стереть.

Она была за мной. Мне не нужно было догадываться, кто.

Я выпрямилась и развернулась.

Шона пристально смотрела на меня, напряженная, голова была опущена, и на белом лице были тени. Кровь стекала по ее подбородку, в ладони она сжимала окровавленную тряпку.

Она молчала. Просто смотрела на меня.

И она медленно улыбнулась ртом, полным крови.

Я не хотела слушать ее слова.

Я попыталась открыть дверь и повернуть ручку, но опустила взгляд и увидела восемь черных пальцев под дверью, движущихся ко мне.

Я закричала и отшатнулась к дивану.

— Декс! — завопила я. — Ребекка! Не помощь!

— Я могу кричать громче тебя, — сказала певуче Шона. Она сделала два шага ко мне и замерла, посмотрела на дверь, на тонкие пальцы плохого, что пыталось пролезть. Оно вот-вот поймет, что дверь уже не заперта, и оно вскоре проберется в комнату ко мне.

— Декс! — закричала я.

— Декс! — завизжала она и рассмеялась. — Хорошо, — сказала она. — Кричи. Я кричала и кричала, запертая в том холодном ящике. Я не была мертва, но они мне не верили.

Я смотрела на нее, не желая спрашивать, но выбора не было.

— В каком ящике?

— Морге, — она улыбалась и накручивала прядь на окровавленный палец. — Я не была мертва, и они это знали. Медсестры знали. Но им нужно было место. А папы там уже не было. Он не мог отказать.

— Медсестры… — было сложно говорить. Я смотрела на пальцы под дверью, они царапали пол. — Медсестры убили тебя?

Ее глаза стали угольными, радужка пропала.

— Я все равно умирала, мы все это знали. Отец не смог меня спасти. Он не смог спасти и себя, — она сделала два шага вперед, почти паря над полом. — Я была не одна. Некоторых из нас сжигали. Некоторых бросали замерзать. Моего друга Элиота задушили подушкой. Нас выбрасывали, чтобы освободить место.

— Что ты от меня хочешь?

Она с любопытством на меня смотрела.

— Ты меня видишь.

— А Джоди?

Она зарычала.

— У нее нет того, что мне нужно.

Я вдохнула льдом.

— Что тебе нужно?

Она улыбнулась.

— Способ снова быть живой. Он обещал, что я получу это, если дам ему поесть.

Не нужно было смотреть на дверь, чтобы знать, о ком она говорит.

— Он не может есть без тебя? — я боялась ответа, но все равно спросила. — Не может есть?

С шорохом плохое убрало пальцы. Шона потрясенно смотрела на меня.

— Что ты сделала? — прошипела она.

Я покачала головой в ужасе и смятении.

Шона подбежала к двери и открыла ее, выглянула. Она зарычала на меня с кровью и убежала в коридор. Ее уже слабые шаги пропали.