И вот сейчас смотря почти в самый центр стены, на которой я разместила коллаж, я видела целый мир, который был создан не мной, и мечтала, чтобы проекция этого мира отразилась на стене не моих желаний, а моей реальности.

– У меня нет ни единого шанса, – я закрыла альбом и положила его подальше, чтобы руки потом не тянулись снова за него взяться. Я решила немного побегать. Надев толстовку и спортивные штаны и натянув на голову бейсболку, я отправилась на улицу.

Было довольно прохладно. Я накинула на голову капюшон и, воткнув наушники, побежала вдоль дороги по улице, не оглядываясь на прохожих, которые судя по всему сочли меня за спортсменку. Жила я в самом центре города, и у нас почему-то было не принято бегать. Считалось, что если ты хочешь заниматься спортом, то ты должен пойти в фитнес-клуб, тренажерный зал или в бассейн. Я решила погрузиться в свои мысли, которые что-то неразборчиво, но довольно громко мне говорили. Я хотела услышать себя, поэтому окружающие люди меня совсем не волновали.

Я пробежала, наверное, около двух километров, хотя если быть точнее, примерно треть пути я все же прошла. Я если быть еще точнее, то прошла я две третьих пути. За несколько недель, я неплохо натренировала разум и волю, но не тело. Я почувствовала, как к ногам выше колена прильнула кровь и появился какой-то зуд. В горле у меня все пересохло, а в легких словно скопилась мокрота – все из-за влажной прохлады. Мне почему-то стало так хорошо, что я решила прогуляться до парка. Все время по пути я думала о Мистере Старике и о его словах: «Когда найдешь движущую силу, тогда и поймешь, что это». Я нашла ее. Я совершенно точно знала, что нашла ее, но я так и не смогла понять, что это такое. Желание узнать об этом толкало меня снова отправиться в Холи Форест. И я бы сделала это, если была бы уверена, что он даст мне ответ на вопрос. Ко всему прочему было еще что-то, что меня останавливало. Я боялась привыкнуть к наставничеству. Странно, что этот страх во мне появился так рано, ведь я всего два раза была у Мистера Старика, но уже чувствовала зависимость от его назиданий.

Я нашла движущую силу. Но несмотря на обретение источника энергии, генерирующего действия, беспокойство внутри меня лишь усилилось. Мне казалось, что внутри меня этой энергии становится слишком много и все, чем я сейчас занимаюсь и буду заниматься, не способно прожечь ее всю. Я должна была начать поступательное движение, но не могла, потому что не знала направления.

* * *

День прошел совсем не так, как я планировала. Я подвела итоги того, что мне удалось достичь. Это, конечно, были не рекорды, но результаты близкие к ним. Меня угнетала лишь одна мысль – одна слабость все же была намного сильней меня. Если решительность изменить жизнь у меня поднялась на несколько пунктов, то смелость как была в минусе, так и оставалась. Работу я свою продолжала ненавидеть. Просыпаясь утром, я уже думала, как вернусь домой. В перерыве на обед я не приходила раньше ни на минуту, а уходила, не задерживаясь ни на секунду. Несмотря на это, я не искала новую работу и никак не реагировала на поступающие мне предложения, сама не зная почему, я стремилась к переменам, к непредсказуемости в жизни, но неизвестность меня дико пугала, заставляя забиться в своем рабочем уголке за кучей папочек. Ко всему прочему, я даже не знала, чем я хочу заниматься. Я знала лишь одно, где я совершенно не хочу работать – это место было там, где я работала уже около трех лет.

Я снова села в кресло, доедая кекс, который судя по времени, был уже моим ужином. Сегодня мне не хотелось заниматься испанским, не хотелось читать Вебстера. Но внутри меня словно кто-то шептал заклинание. Я снова достала альбом, который не планировала брать в руки ни сегодня, ни завтра, ни через месяц и посмотрела на его белоснежные листы.

– Есть мечта. И пусть ей никогда не сбыться в нашей Вселенной. Так пусть хотя бы во Вселенной, которая умещается в этой маленькой комнате, будет построен мир, реальный для твоей мечты, – подумала я про себя.

Я взяла в руки карандаш и начала делать наброски. Мои каракули совсем не напоминали художника, дизайнера или инженера. Сейчас у меня и не было цели научиться рисовать. Для меня была важна не форма. Я искала содержание, которым бы потом наполнила эту форму. Я искала идею, которая меня вдохновит. Но пока мне было достаточно и того, что меня вдохновляет сам поиск.

* * *

Прошла очередная будничная неделя, на которой я убила еще пять дней своей жизни. С понедельника мое желание снова отправиться к Мистеру Старику лишь усиливалось, а в среду я уже окончательно перестала с ним бороться и решила, что в конце недели снова отправлюсь к нему. Не могу сказать, почему мне так хотелось снова услышать своего наставника, хотя я к нему и не относилась как к наставнику в полном смысле этого слова, и у меня даже язык не поворачивался его так называть, но иногда в мыслях у меня все же вырывалось это слово.

Я не знала, что именно хочу у него спросить и вообще хочу ли я что-то спрашивать. Так или иначе, я уже пронеслась полпути на своей машине по полупустой дороге. Я, как обычно, слушала музыку, на переднем сидении у меня лежал альбом, который я всегда носила с собой. Рисование превратилось в какое-то наваждение, поэтому, как только у меня выдавалась свободная минутка, чтобы начеркать что-нибудь на белых листах, я тут же принималась это делать. О том, насколько сильна была моя новая, точнее забытая старая, страсть легко можно было догадаться по тому огрызку, что осталась от моего карандаша и ластика.

Я не переставала думать, зачем я еду к Мистеру Старику и что ему скажу. Я чувствовала, что говорить слова благодарности еще слишком рано. Понимая, что я научилась лишь самому малому – жить. Но теперь я хотела еще и понять, как именно я должна это делать. Я чувствовала, что мне еще нужно найти то самое главное, о чем он постоянно говорил – путь или смысл жизни или и то, и другое. Это желание становилось сильней меня по мере того, как во мне крепла ненависть к тому, чем я занимаюсь. Те основополагающие движущие силы, о которых он сказал мне в прошлый раз, теперь толкали меня к нему.

* * *

За тот месяц, который я здесь не была, ничего не изменилось. Дверь по-прежнему была не заперта, у камина все также стояло большое кресло, а на столике рядом с ним уже были чайник и две чашки.

– Мистер Старик? – я спросила, едва переступив через порог.

– Я думал, ты приедешь раньше, – послышался его голос откуда-то сверху. Он спускался с лестницы все в том же домашнем свитере и очках. В руках у него была та же книга, которую он читал в прошлый раз, чему я очень удивилась.

– Да я и сама так думала, – я прошла в гостиную и, как обычно, села напротив кресла хозяина дома.

Мистер Старик не спеша спустился по скрипящим ступенькам и первое, что сделал, подошел к столику и налил нам чаю.

– Вы всегда знаете, когда я приеду? – меня удивило, что все словно было готово к моему приезду.

Он ответил через минуту, когда я почти забыла, о чем спрашивала:

– Вот уже семь лет я пью чай в одно и то же время. А ты каждый раз приезжаешь в пятницу в это самое время.

– Вы лукавите, – я усмехнулась. – Вы ведь не хотите сказать, что пьете каждый день из двух чашек?

– Вторая чашка заготовлена для нежданных гостей, таких, как ты, – ответил он так, словно не боялся меня обидеть. Он поставил чашку рядом со мной и, взяв в руки свою, уселся в кресло.

Я ждала, что он поинтересуется, почему я снова оказалась здесь, или просто спросит, как у меня дела. Но, судя по всему, диалог должна была начать я, поэтому мне ничего не оставалось, как задать нелепый вопрос:

– Вы разве не должны были дочитать эту книгу еще месяц назад?

Он посмотрел на книгу, а потом на меня, как бы взглядом спросив, с чего это я взяла.

– В последний раз, когда я приезжала, вам оставалось прочитать от силы листов десять, – пояснила я.

– Я читаю эту книгу уже семь лет, – по точке, которую он поставил в своей фразе, я поняла, что ответ на этот вопрос мне не получить. Тогда мне ничего не оставалось, как рассказать, чем я занималась все это время. Я старалась сделать так, чтобы мое повествование было предельно подробным, и Мистер Старик сам смог мне ответить, зачем я снова приехала к нему.