Он говорил так много и такими словами, что у меня было желание записать все в свой блокнот и прочитывать это каждый раз, когда я в очередной раз буду откладывать на завтра то, что могла сделать еще месяц или год назад.

– Вспомни, что тебя привело сюда. Вспомни, почему ты оказалась здесь. Я имею в виду, не почему начала искать старика, – он усмехнулся. – А почему оказалась здесь, в этом доме?

– Потому что, – мне казалось, я могла ответить на этот вопрос.

– Мне не нужно говорить. Я знаю, что это. Теперь и ты должна понять, что это.

Большие часы в углу гостиной в стиле барокко, собственно, как и все остальные в зале, пробили одиннадцать часов. Я не знала, что мне делать. Возвращаться домой было поздно: в дороге я бы просто уснула. Напрашиваться на ночлег мне не хотелось. Я ждала, когда Мистер Старик предложит мне разместиться в какой-нибудь из комнат, которых только на первом этаже было, наверное, больше пяти. Но он оказался не столь гостеприимным, как мне бы того хотелось, поэтому я решила, что мне пора в дорогу.

– Могу я спросить? – я решила задать вопрос напоследок. – Зачем вам все это? Я имею в виду ваше наставничество.

– Я люблю быть у истоков, – ответил он.

– У истоков чего? – я хотела получить четкий, внятный ответ.

– У истоков восхождения.

Что он имел в виду, я совсем не знала. Но у меня был еще один вопрос, который я хотела задать.

– Вы мой наставник. И, я так понимаю, уроки вы мне будете давать раз в неделю?

– Уроки, – он усмехнулся. – Это будет зависеть от тебя. Чем быстрей будешь учиться, тем больше будет уроков.

– Разве не наоборот?

– Двери этого дома всегда будут открыты для тебя до тех пор, пока у тебя будет желание.

– И вы за это ничего не просите? Хорошие репетиторы обычно дорого стоят. А вы, судя по рассказам, один из лучших.

– Мне будет достаточно твоего успеха.

Как и при первой нашей встрече, так и при второй я не поняла, кем был Мистер Старик. Я ничего не узнала о нем, но немного больше узнала о себе. Да и о себе я узнала не так много. Из всего разговора, я поняла лишь одно, что теперь мне постоянно придется что-то искать. А для этого нужно будет постоянно тренироваться что-то делать. Мистер Старик был убедителен во всем, кроме того, что моя главная мечта осуществима. Каким бы мощным ни был генератор, о котором он постоянно говорил, я понимала, что исполнению любой мечты свое время. Время осуществления моей было упущено. И я даже не могла вспомнить, что стало тому виной – неверные наставления или неправильный выбор… Но скорей всего, она появилась просто слишком поздно.

* * *

Я не помню, сколько уже прошло времени с момента последней встречи с Мистером Стариком. Может быть, три или четыре недели. За это время мне удалось воспитать в себе немного силы воли, но я до сих пор не знала, что такое движущая сила. Я и забыла, что мне нужно было ее найти.

Этот месяц был для меня временем беспощадной борьбы. Я начинала что-то делать, потом бросала, потом снова начинала, затем снова забрасывала, потом продолжала и в какой-то момент желание бросить у меня пропадало. Я никак не могла уловить этот самый момент, после которого у меня появлялась цель довести начатое до конца. Но так было во всем, что я делала.

Я читала книгу Ричарда Вебстера, изучая линии на своих руках, потом отложила ее, приступив к изучению испанского, который наскучил мне уже на третий день. Решив размять не мозги, а кости я пару раз сходила в зал. Я завела альбом и начала рисовать. Осознав, что я не Мане и никогда им не стану, несмотря на свою страсть к рисованию, а верней к тому, что могут дать художественные навыки, я решила на время отложить это занятие. Потом я снова начала читать Вебстера и когда дошла до сто семьдесят восьмой страницы из трехсот сорока четырех, я полностью погрузилась в хиромантию, несмотря на то, что она требовала много внимания и еще больше терпения, которого у меня никогда не было. У руки была своя география со своими материками, реками и океанами, островками и архипелагами. Закончив изучать пособие для чайников, как я называла «хиромантию для начинающих», я выбрала следующую книгу, которую намеревалась купить в ближайшем книжном магазине. Вместе с хиромантией я решила приобрести несколько учебников и дисков по испанскому. Заняться им снова я собралась, когда, увидев на работе договоры на испанском языке, сумела почти дословно перевести пару фраз. И было совершенно не важно, что эти две фразы были реквизитами в конце договора и о том, как они переводятся, можно было просто догадаться. Для меня стало важно само намерение, а не то, что меня к этому побудило.

Большой частью своих новых, если так можно сказать, хобби я занималась не столько потому, что они в действительности меня увлекали, сколько потому, что мне нравилось тренировать себя. У меня были немалые достижения в освоении многих занятий, но гораздо большие успехи я достигала внутри себя. Я стремительно поднималась вверх по лестнице своих слабостей к двери, за которой скрывалась моя сила. Я чувствовала, как внутри меня что-то крепло. И это что-то сделало меня намного интересней для моих коллег, друзей и даже начальства. Теперь я не выпадала из окружающего мира, а была его частью, как в большом пироге самый лакомый кусочек. Люди стремились ко мне, потому что я могла даром им дать то, что им пришлось бы осваивать несколько недель. А большинство из них, как и я раньше, находили сотни причин, а порой даже довольно объективных, чтобы не делать то, что делала я, а именно заниматься самопознанием, самовоспитанием и самосовершенствованием. Словом не делали ничего, что могли сделать с направленностью исключительно на себя…

* * *

Сегодня была суббота. Несмотря на то, что я заразилась каким-то фанатизмом, который заставлял меня что-то делать, я не вставала раньше, чем было положено. А в выходные положено было спать до тех пор, пока не выспишься. В этом моя философия ни насколько не изменилась. Я проспала примерно до двенадцати, отключив все будильники и телефоны, чтобы ничто не могло прервать той сонной сладости выходного дня. Наконец, проснувшись, я не торопилась вставать, а продолжила валяться, как полагается. В этом я тоже нисколько не отличалась от всех остальных людей. Наконец, раскачавшись, я приготовила себе завтрак из того, что нашла в холодильнике, и, выпив чай, первое, что сделала – это взяла альбом и разместилась на кресле в гостиной.

В ней пока ничего не изменилось, одна стена была вся переклеена картинками, а на другой до сих пор ничего не было. Я решила, что еще ни в одном из своих увлечений я не достигла того уровня, который позволил бы мне оторвать картинку с одной стены и наклеить фото с другой. Ничего из того, что я начала делать, пока не было доведено мной до конца, несмотря на то, что определенных успехов мне все же удалось достичь почти во всем, кроме рисования, которым я практически не занималась.

Я посмотрела на те закорючки в альбоме, которые умудрилась накалякать. Это даже не походило на абстракцию. Тогда я вырвала два исчерканных листа и, взяв в руки остро заточенный карандаш, закрыла глаза, ожидая появление образов.

С детства я неплохо срисовывала, но когда начинала ваять карандашом сама, фигуры у меня выходили уродливыми. Я не могла соблюсти размеры, пропорции. О тени я вообще не берусь говорить. Уроки рисования в школе у меня были самыми любимыми, но после ее окончания страсть мою к рисованному миру здорово притупила реальность. Но в душе всегда оставалось что-то, что заставляло время от времени брать карандаш или кисть. В университете я стала тем, кто всегда отвечал за оформление. Я любила творить. За те несколько лет, что отсидела за студенческой партой, я поняла, что не могу созерцать, я хочу созидать. Но даже если бы я научилась рисовать, мне было бы этого недостаточно. Даже если бы я смогла зарабатывать рисованием, меня не сделало бы это счастливой. Даже если бы мои работы получили признание, мне бы и этого было мало. Я хотела не просто создавать. Я желала придавать материальную форму рисованному миру. Рисование как искусство было для меня ключом к нечто большему, что я не могла сделать. Я мечтала, что люди будут жить в создаваемой мной реальности.