– Если ты будешь шуметь, я засуну голову тебе в задницу, – шикает Стрендж, выставив указательный палец; Питер спит на небольшом диванчике, и его тихое дыхание успокаивает, – ребёнок спит. А тебе, кажется, есть, о чём рассказать мне.
Старк смотрит на мага, как на идиота. Он почти на всех так смотрит, не считая странной огромной любви к Пеппер, которая уже почти утихла в его душе, и тяге к погибшей матери, которая научила своего сына любить, быть нежным, честным и добрым. Так всегда было: мама учила жить, а отец – выживать среди жестокости человеческой.
– Что ты несёшь? – недоверчиво восклицает мужчина, глядя Стренджу в глаза: голубые.
Тот смотрит на него с немым презрением, неуважением, плохо скрываемой яростью. Он видит что-то, что сам Тони увидеть не в силах. Это пугает его. За последние пару недель он потерял слишком много, чтобы что-то ещё таить от себя. Это в какой-то степени даже жутко.
– Ты серьёзно? – в голосе столько яда, что противник уже отравлен.
А потом он вдруг понимает.
– Уходи. Питер будет в школе утром, а тебе тут делать нечего. Здесь он под моей опекой, Старк.
***
Подросток живет от Камар Таджа до Старк Тауэра, дома скучает, почти не занимается домашкой. Он танцует по десять часов в день, получает место на поездку в Вашингтон на выступление, часто ссориться с ребятами из группы. Они ненавидят его так страстно и яростно, что за эти полгода страшного давления что-то внутри начинает ломаться, трещать. Питеру кажется, что у него рёбра крошится. Тётя умалчивает что-то, да и Стефан так странно на него смотрит. Однажды, оговорившись, он в в разговоре с ним назвал Старка одним страшным для него словом – “папа”. Четверть часа они просидели в напряжённом молчании.
Стефан думает, что он должен знать, но это может причинить ему боль. Мэй тоже знает, с самого начала знала. Родители Паркера никуда не девались: его мать умерла, а отец… никогда не знал о нём. Почему о сыне, таком чудесном мальчике, решено было умолчать – до сих пор не ясно. И это, в самом деле, просто ужасно. Питер ведь не виноват, что в тот период Тони не нуждался в ребёнке, что семнадцать лет назад он никогда бы не сказал о том, что буквально мечтает о семье.
Питер,будто увядающий цветок, не может нормально воспринимать ничего: ни воздух, ни мир, ни свет, ни людей. В семье у него разлад, Мэй едва ли говорит с ним. Он не настаивает: возможно у тёти есть причины, чтобы держать язык за зубами. Но что-то здесь явно не так. Только вот никто ничего не скажет – сволочи. Что-то изнутри Паркера убивает: он скучает по маме. Он плохо помнит её, ему тепла родительского не хватает. Никогда не хватало. Мэй не смогла бы стать ему мамой, даже если бы была с ним с самого рождения, была бы его единственным представлением о материнстве. Чувствовалось, что они не будут настолько близки никогда.
Питер затухает, как прогоревшая свеча, как звезда, срок которой подошел к концу. Он чувствует себя ужасно, и только рядом со Старком что-то внутри него цветёт и ноет так сладостно. К нему тянет, от него тепло до кончиков пальцев разливается, особенно, когда тот треплет подростка по голове так по-отцовски.
– Тебе стоит кое-что узнать, – однажды говорит Стрендж, заявившись в башню после полуночи.
Он бледен, как и сам Тони. Они оба не спят – страдают, стирая зубы о гранит науки воспитания ребёнка. Питер – совсем дитя, и мужской руки ему явно не хватало. Он рос, развивался, становился всё старше и строптивее. С ним было сложно совладать учителям, друзьям, даже эти двое едва ли могли остановить Паркера. Тони покрывал его тем, что в его возрасте был ещё куда более дрянным ублюдком, что ничего и никого не уважал. Он часто сопоставлял его с собой, и количество сходств было подозрительно огромным. Пятница говорила о том, что и жесты у них похожи, и черты лица и пластика.
– Неужели? Что опять натворил карапуз? – устало спросил Старк и потёр виски.
Стефан недовольно нахмурился. Как же! Натворил-то как раз Тони.
– Ох, я даже не предполагаю, как ты отреагируешь, – Его перебивает Пятница.
– Мистер Старк, – произносит ИИ, – при анализе крови мистера Паркера выявлено генетическое совпадение, – мужчина напрягается, а вслед за ним это делает Стрендж, – с вероятностью в 99,98% он ваш сын.
Тони роняет стаканчик с кофе, потом себя на стоящую рядом полку с какими-то книжками Питера.
– Что? – надломленным голосом спрашивает мужчина. Его глаза широко раскрыты, кончики пальцев дрожат. Он переводит взгляд на гостя, вздрагивает, вскакивает, белеет, восклицая: – Ты, сукин сын, знал!
Стрендж кивает. Такую сильную внутреннюю связь только слепой маг не увидит.
– Что собираешься делать?
Тони не знает, что он должен сказать. У него нет алгоритма, который позволяет присваивать себе детей. Очевидно, что Мэй не хочет терять своего последнего родственника – крошку-Питера. Но никто не запрещает ему быть рядом с тётей. Он должен знать и иметь выбор: с кем он хочет быть и как он хочет жить. Нельзя ограничить подростка, утаить, лгать всю его жизнь. Уже, вроде бы, совсем скоро Питеру восемнадцать.
– Я скажу на дне рождении.
– Неразумно, – пожимает плечами маг, – он любит тебя. Ты стал его отцом не потому, что когда-то умудрился заделать его, а потому, что смог из совершенно чужого человека стать его Настоящим отцом. Родителями, знаешь,просто так не бывают.
Этот тот день, как Стефан крепко держит его за руку и говорит ему кучу всякого ободряющего дерьма. В тот момент Тони думает, что у Питера уже целых два отца: крутой Железный Человек и туповатый наглый верховный волшебник.
Питер приезжает утром, гонимый своей странной интуицией. Он застаёт их двоих посреди широкого дивана: они читают.
– Да ну, бред какой-то! – ворчит Тони, – Эм, привет, Пит.
Старк понимает, что не может тянуть. А подросток видит, что что-то не так между ними. Он ловко переводит тему, ослепительно улыбается, глупо хохочет.
– Я поссорился с тётей, – случайно бросает он, а потом зажимает рукой рот. На него смотрят две пары глаз так испытующе, что он попросту не может умолчать это, – ох, она сказала, что я так похож на своего отца своим “дрянным характером”. Но она же всегда говорила, что мой отец прелестнейшим человеком… был. В конечном итоге, она сказала, что мой отец бросил меня! Что за чушь?! Я видел в своих документах прочерк в этой графе. Мой отец жив, и я знаю, что должен найти его. А ещё я… сбежал из дома. У меня выступление завтра в театре, вы же придёте?
– Ох, а если ты разочаруешься в своём отце..? – Паркер безаппеляционно качает головой, – Ладно. Я обещаю, карапуз, мы обязательно заглянем на твоё выступление.
Питер радостно подпрыгивает и выходит из комнаты. Видимо, у него полно уроков.
– Стоп, а он не должен быть в школе? – недовольно вздыхает Стрендж.
– Ты прямо как моя мамочка ворчишь, – усмехается Старк.
– Заткнись, коротышка. Мало каши в детстве ел?
– Да, предпочитал более изысканную кухню. В основном, итальянскую. – скалится мужчина и переворачивается на бок.
– А что на счёт английской?
– Только если шотландский виски. – Тони замолкает, и так проходит несколько мучительно долгих минут, – Завтра.
В этом решении маг его поддерживает. Он утешающе полуулыбается ему, а вечером они ссорятся из-за любви к белкам. Они, будто дети, долго кричат друг на друга, переходят на оскорбления, но всё заканчивается на неосторожно брошенном:
– Красивый эгоистичный ублюдок! – почти в унисон.
Как хорошо, что Питер слишком много времени проводит на минусовых этажах. Конечно, без присмотра Старк мало куда пускает подростка, но у него есть несколько своих помещений, где он проводит собственные исследования. У мальчишки не только танцевальный, но и научно-исследовательский талант. Самый потрясный ребёнок, которого только встречал Тони.
Следующий день полон мандража. Питер теряет телефон, ручку, рюкзак, любимые пуанты. Они уже ждут его в шкафчике в студии, хотя он точно помнит, что не оставлял их там. Танец даётся тяжело, на плече расцветает синяк от удара кого-то из завистников. Это вполне неприятно, а после вчерашней домашки у подростка стёрты локти. Его лицо пестрит сценическим макияжем. по лбу катится пот. Так непривычно тяжело, особенно, когда на тебя смотрят те, перед кем нужно держать планку.
