– Да и что с того? – спросил он, даже не пытаясь отнекиваться. – Она была обычной рабыней, я могу дать взамен нее десять…

– Когда-то была, да… Не твоей рабыней.

Шартан насторожился. Он, как и все присутствующие, не до конца понимал, из-за чего начался спор. Только вот осознал, что дело связано с убийством или доведением до него. Неприятное происшествие… Сари выскочила из шатра, услышав громкие голоса, и остановилась рядом с Первым. Теперь ее волосы были рыжими – привычного ей цвета. Девушка воззрилась на перепалку, поджимая губы от страха. Бледность Шартана напугала ее сильнее, чем отчаянно громкие крики двух сильнейших магов.

– В чем же дело? – спросила Силейз, теряя самообладание. – Не нужно так кричать, пока мы все не узнаем, в чем ваш спор. Это же просто неуважительно.

– Фалон’Дин вынудил бывшую рабыню Фен’Харела броситься с обрыва, убегая от него. Девочка испугалась, что он изнасилует ее, пока никто не видит. Это преступление против собрата, против нашей крови…

– Митал, успокойся. Это просто рабыня, – встревожился Диртамен. – Я уверен, что когда придет Фен’Харел, он все…

– Кто бросился с обрыва? – шепотом спросил Первый, все еще не веря услышанному.

Он был бледнее самого виновника, выглядел куда хуже. Золотой валласлин ярким пятном горел на его лице. Юноша уже понял, о ком шла речь, но не хотел этого признавать. Боль Элланы словно передалась ему по воздуху, через связь, установившуюся еще в материнском чреве. Ужас объял Шартана. Он обогнал и горе и осознание утраты, распихав все чувства к углам окаменевшей души. Если Эллана, что от рождения была сильнее и ловчее, Эллана, предназначенная для жизни, в то время как Шартан – для существования, умерла, что ждет его самого? Сколь ужасна, страшна будет его смерть, вызванная похожими обстоятельствами?

«Нет, нет. Она не умерла», – уверял себя юноша, кусая губы. Боль еще билась в его груди, она была живой и горячей, как солнце над головой, как кровь, что покидала ее поджарое тело, как страх, объявший Эллану сейчас, в последние минуты. Она была живой, пока эванурисы спорили о случившемся, видела странные картинки перед глазами и бездумно звала его на помощь. Но никто не приходил, не приходил до самого конца.

– Ты не имел прав на его имущество, это верно – прошептала Силейз, отводя взгляд. – Это плохо закончится.

– О, так ее жизнь дороже моей?! – вскричал эльф. – Вы так считаете?

– Никто об этом не говорил…

Эванурисы отвели взгляды. Признать правоту Митал и наказать Фалон’Дина – значит обречь их всех на небольшую, но крайне неприятную перестройку. Придется относиться к рабам мягче, придется ценить их жизни выше жизней псов и лошадей. Пожалев одного, придется стать и более лояльными к остальным, чтобы не противоречить самим себе.

– Это решать Фен’Харелу, – шикнула женщина, разворачиваясь.

Она понимала, что здесь поддержки не найдет, к кому не обратись. Разумеется, если только не считать самих рабов и прислужников. Шартан медленно опустился на землю, продолжая держаться за живот. Эллана мертва… Фалон’Дин подошел к брату, когда Митал покинула поляну. Он смотрел на него с долей недоверия и продолжал молчать, не выказывая ни единой эмоции так четко, чтобы можно было узнать, что на душе у эльфа сейчас.

– Он не должен узнать об этом от нее, – сказал маг. – Он же рассвирепеет, я уверен, – полушепотом сказал маг.

– Ты его боишься? – поддразнивая, спросил его Диртамен. – Тебе кажется, что наш Фен’Харел опасен?

– Этот чудак вечно ошивается в Тени. Я понятия не имею, что он мог там найти или создавать все это время.

– Я согласна с тобой, – вдруг произнесла Андруил, подключившаяся к беседе. – Он не должен узнать, это может… Кончиться плохо для всех нас.

– Но мы втроем точно не расскажем ему, – говорил Диртамен. – Силейз – вряд ли. Остается только Митал.

Эльфы переглянулись. Русоволосая магесса повела плечами, стараясь расслабиться. Должно быть, она сейчас думала о своей бывшей рабыне – Гилланайн, решая, ценил ли эльф свою подругу так же, как она ценила дорогую ее сердцу любовницу когда-то. Ее любовь была странной поглощающей все остальные чувства, она убивала в Андруил жизнь, рушила все стены построенные с особым старанием… Признаться честно, она и сейчас любила ее, но совершенно по-другому. Не то как мать, не то как старая супруга, не способная выказать чувства.

– Господин? – спросил Шартан, еще не оправившийся от шока. – Господин, что…

– Ничего серьезного, мой мальчик, это только наши проблемы. Может, тебе лучше прогуляться?

Может и лучше. Только эльф не мог встать с земли. Договорив, Диртамен отвернулся, снова заводя разговор. Теперь эванурисы говорили тише, а Фалон’Дин почему-то перестал выглядеть так уж испуганно. Он выпрямился, черные глаза поблескивали. Подумаешь, толкнул к самоубийству какую-то дикарку, подумаешь, лишил ее жизни, заставил умирать в агонии… Их слишком много, чтобы жалеть об отдельно взятой жизни.

– Эльгарнан тоже был ею недоволен, – услышал Шартан. – Он не будет сильно возражать, если мы совершим…

– А если и будет, то со всеми нами все равно не справится… Да и Фен’Харел с его невозможными причудами…

Юноша наконец поднялся. Ноги качнулись: коленки подвели его. Тяжесть сдавила грудь, но дикарь двинулся вперед. Тяжесть эта была его собственной, принадлежала магу, Первому, наследнику почетного титула Хранителя. Все это словно было в прошлой жизни: родственники и друзья, объединенные одним кланом. Шартан тихо пискнул, отдалившись от эванурисов на почтительное расстояние. Живот не болит.

И у нее уже ничего не болело. Слезы потекли по щекам, слезы размыли картинку в глазах. Шартан кричал, пиная камни и ветки, Шартан бил стволы деревьев, выл от горя. Он же нашел ее в этом большом мире, пытался вернуть, спасти… Когда эльф встретил Фен’Харела с тремя жалкими тушками зайцев на поясе, когда эванурис приветливо ему улыбнулся, а мальчишка сложил губы, девушка сделала свой последний вдох. Они нашли ее слишком поздно, в компании жалкого падальщика с длинными серыми усами. Не то волк, не то дикий пес выел часть ее разодранного живота, противно причмокивая. Пес встрепенулся, увидев гостей, и сбежал.

Пропустил такое зрелище… Такой вой, такой крик летел над обрывом, краем глубокой пропасти. Если бы дикарка смогла испустить такой же, плюхнувшись на землю, ее могли бы найти в нужный момент, спасти, оставив пару шрамов на животе. И самым, пожалуй, неприятным было то, что в смерти девушки не было ничего особенного, нет. Ничего такого, что отделило бы ее от большинства, от сутолоки общества, расползшейся по всей земле.

Тысячи эльфов умирали по вине эванурисов, и Эллана попала в их число. В этот момент она не была особенной, не была той, кем хотела стать. Фен’Харел еще долго стоял над ее истерзанным телом, пытаясь вспомнить последнюю их беседу. «Замолчи, Эллана», – сказал он ей тогда. И сейчас… Сейчас она послушно молчала.

========== 25. I always will ==========

Эллана умерла в одиночестве, и он боялся повторения ее судьбы больше всего на свете. Закрыть глаза, жалея себя, умереть, кусая губы от страха перед неизвестностью. И никого не было рядом, чтобы держать ее за руку, чтобы разговаривать с ней, чтобы утешить. Маг частенько просил у дикарки прощения.

Зеленый свет – он всюду. Льется и из земли, и с небес, парит над головой, звеня и искрясь. Зеленый – цвет ее глаз, темно-изумрудных, красивых глаз дикой галлы. Маг дорисовал тот рисунок у водопада, исправил зачеркнутое сердце и добавил к прекрасной галле такую же прекрасную дикую эльфийку, протягивающую к нему руки. Интересно, Эллана и правда тянула руки вперед, чувствуя скорый конец?

Она никогда не рассказывала.

Смуглая ладонь опустилась в мутно-зеленую воду, круги пробежали по некогда ровной глади. Эллана всхохотнула, прытко обернувшись через плечо. На ее лице сияла довольная улыбка, зеленые глаза искрились неподдельным счастьем. Такие моменты бесконечно идущего дня она любила больше всего на свете. Он пришел. Солас смотрел ей в лицо, Солас, не Фен’Харел, что когда-то носил длинные рыжие волосы, вплетая в них золотые и серебряные бусинки.