– Отец был мастером по изготовлению лука, меча, щита… Да всего, если честно. Я помню, что он чинил все наши аравели и палатки, латал в них дыры. Он подарил мне самый лучший на свете лук, а я… Я его потеряла, когда убегала от Фалон’Дина.

И все равно не спаслась: потеря была напрасной. Эллана отвернулась, выговаривая последнюю фразу. Это имя раздражало ее слух, и если бы маг привычно поправил рабыню сейчас, сказав: «Господин Фалон’Дин», о, ей бы пришлось его ударить. Прямо по щеке, чтобы впредь знал, когда следует промолчать.

– Мы можем сделать тебе новый, конечно, – говорил маг тихо, волнуясь за девушку. – Но это будет уже не то, верно?

– Может быть, ты хочешь рассказать мне о своей семье? – внезапно спросила уставшая от звука собственного голоса дикарка. – О родне.

Он почему-то не улыбнулся ей в ответ. Маг повернулся лицом к девушке, пододвигаясь ближе и скидывая ее ноги со своих. Искорки в его глазах приобрели другой цвет: они стали синими. Темными и мутными. Эванурис больше не хотел говорить, ему бы только посидеть рядом с ней. В тишине. Можно и прогуляться. Эллана смутилась. Эльфийка уже научилась угадывать его настроения, но эта способность приносило ей крайне мало удовольствия.

Краска засыхала быстро, маг поднялся с места и собрал все флаконы в сумку. Тьма наступала с небес, сыпалась по крупицам. Она устилала землю под собой, действовала с привычным ей шармом. Маг взмахнул рукой, легко разгоняя тени. Свет, сорвавшийся с его ладони, имел противный зеленый оттенок. Он напоминал Эллане цвет глаз ее старшего брата, в нем она видела Шартана с его горделивой осанкой и высоко поднятым подбородком.

– Пошли обратно, – произнес мужчина. – Темнеет.

– Но ты же мне не ответил, – надув губки, проворковала Лавеллан. – Это невежливо, если ты не знал.

– Я не невежливый, – игривым тоном ответил маг, разворачиваясь к поместью. – Я загадочный, Эллана.

Но девушка только хмыкнула. Ей-то не хотелось разгадывать какие бы то ни было загадки. Эллана надеялась, что «роман» ее останется тайной для всех остальных слуг, она боялась, что их появление вместе, вдвоем – вызовет волну гадких сплетен. Она медлила, но ослушаться не решилась. Бросив прощальный взгляд на их мазню, на начерченное слово, значение которого девушка помнила смутно, дикарка побрела следом за эванурисом.

========== 15. There’s a six-foot hole ==========

Но надежды девушки рухнули. Нет, то общее теплое чувство, что Фен’Харел испытывал к ней, а она – к нему, никуда не ушло. Просто тайна, так оберегаемая, казалось, только ею, стала достоянием всего двора. Первыми посплетничать пришли даже не молодые горничные, не девчушки, что должны были любить подобные разговоры до дрожи в коленках. Синтар и Зенитар – плечистые эльфы, слишком высокие для их возраста, первыми постучались в дверь рабыни. Они задавали вопросы, а Эллана отвечала. Честно. Дикарка хорошо понимала, что врать и отнекиваться уже поздно, все равно не получится скрыть от остальных.

Когда эльфы, насытившись сладкими подробностями, отстали со своими расспросами, Синтар – наиболее говорливый из братьев – рассказал Эллане о слухах. Кто-то из кухонных старух говорил, что видел, как господин мутузит дикарку. Седовласая Элла с синими глазами была подслеповатой, как-то раз она заметила Эллану и Фен’Харела в саду, и именно тогда ей и привиделось насилие. Как это произошло, девушка понять не могла, она помнила только, что эванурис совершенно бесстрашно держал ее за руку и иногда наклонялся, чтобы поцеловать рабыню в щеку.

После этого и поползли слухи. Слухи не добрые, слухи – ядовитые шипастые вьюнки. Они цеплялись за любую возможность распространения и подтверждения. Кто-то видел Эллану, выходившей из мастерской господина вечером. Она позировала ему для той картины, засиделась допоздна, слушая рассказы о далеких замках, в которые тот порывался ее свозить.

Все бы ничего, нельзя было и предположить чего-то предосудительного, но маг вышел следом, чтобы проводить ее до своей коморки на первом этаже.

Его появление и уход в доме всегда замечали, заметили и на этот раз. Особенно любопытная сплетница даже осталась, чтобы посмотреть, как долго господин пробудет наедине с Элланой за закрытой дверью. Он явно не убеждался там в том, что девушка ложится спать. В итоге эванурис остался ночевать не в своей спальне. Дикарке такие ночи нравились: маг прижимал ее к себе, крепко тиская в объятьях.

Магнолия пришла сразу же после близнецов. Она была второй и последней, потому что никто другой не смог найти в себе достаточно храбрости, чтобы заявиться с расспросами. Эллана уверила женщину в том, что пошла на такую связь добровольно, даже показала ей лишенную ссадин и синяков кожу рук и ног. Магнолия удивилась. Она видела саму душу эванурисов, знала, как те проявляют свою странную любовь… И то, что происходило между эльфийкой и ее хозяином – казалось женщине до мурашек странным.

Впрочем, осуждать кого-либо она не собиралась, даже намекнула господину о том, что знает его «тайну», с утра подавая Фен’Харелу ненавистный ему чай. Об этом Эллане рассказал сам эльф, пришедший в ее обитель той же ночью. Он рассказывал и о том, как благосклонно женщина отнеслась к такой связи, что разглагольствовала она слишком ярко.

А Эллана только и делала, что улыбалась, слушая его. Фен’Харел откликнулся на приглашение Фалон’Дина к балу и позвал ее с собой. Именно позвал, не отдал один из своих приказов. Девушка не любила видеть наглые морды других эванурисов, но она согласилась, стараясь угодить тому, кого любила. Пусть даже так, с визитом к самому подлому из них.

– Это будет весело? – спросила девушка, сладко улыбаясь теперь уже самой себе. – Ну, сами танцы…

– Едва ли эти танцы будут веселее ваших обнаженных танцев вокруг костра, – ответил ей мужчина.

Эльфийка сама выбирала платье, ткань для него, пока девчонки, вызванные из города, крутились вокруг нее, снимая мерки. Ей понравился темно-зеленый шифон, маг подобрал для девушки золотые браслеты-рукава и массивную золотую цепочку. Наряжаясь, девушка улыбалась, смеялась, когда эльф облачался в свой костюм. Когда Эллана заметила, что в этом сюртуке он похож на настоящего эвануриса, маг возмутился в ответ, шлепнув ее по ягодице.

Хорошо все же, что эльф не позволял себе этих вольностей на глазах у других слуг. Дикарка теперь завтракала и обедала вместе с ним, но маг не смел и пальцем ее тронуть пока кто-то был рядом. А ведь это доставляло ему большие неудобства: слуги то и дело крутились подле хозяина, услужливо подливая вино в бокал и меняя тарелки. И это при том, что штат был совсем маленьким.

Пришел день, суливший так много веселья. Эллану одели в платье с короткими рукавами и клинообразным подолом, талию ее подчеркнули широким золотым поясом, а на голову воздели тонкую золотую тиару с изумрудом посередине. Девушка чувствовала себя до жути некомфортно, хотя блеск дорогого металла внушал ей радость. Фен’Харел подобрал костюм того же тона.

– Фалон’Дин редкостный садист, конечно, но нужно быть честным, Эллана, приемы он устраивает грандиозные.

В этом-то девушка и не сомневалась. Вся его наружность так и кричала: «Только взгляни, как я богат, силен, молод и красив, только посмотри на меня, давай». И это работало: эльфы смотрели. Эллана поморщилась, вспомнив красивое лицо того нахала, что изловил ее в лесу. Новая жизнь ей даже нравилась: никто из слуг не порицал ее, не было и Хранительницы с ее бесконечными советами, не было матери и ее вечно укоряющего взгляда. А роман, закрутивший дикарку в танце страсти, делал ее еще более особенной в собственных глазах.

– Не волнуйся, Эллана, я не дам им тебя обидеть, – говорил эльф, чувствуя растущую в душе девушки тревогу. – Все пройдет хорошо, мы немного эпатируем публику, но в этом не будет ничего плохого.

Эвануриса эта перспектива явно радовала. Обладая задорным нравом, чувствуя определенную долю удовольствия от косых взглядов, обращенных к нему, маг всегда вел себя так, как того хотел. Он не помогал рабам открыто, хотя и желал, но делал это исподтишка, надеясь, что слухи о его добродетели дойдут до слуха высокопоставленных сородичей.