Улыбнулась она загадочно, так, как всегда улыбался он. Только краешек ее губ приподнялся, глаза блеснули зелеными искорками, что-то в них распалось на тысячу кусочков золотого металла. Девушка смотрела на мага, а он – на нее. Кисти он сжимал в руке, иногда переводя взгляд к стене, мысленно набрасывая на ней остальную часть будущего рисунка.

– Не знаю, смогу ли я, – пожаловалась девушка. – Только если ты произнесешь нужную фразу по буквам.

– Всего одно слово, – ответил эльф. – Произнесу.

Он вручил ей кисть, которую окунул в белую краску, и чуть подтолкнул дикарку к каменному полотну. Она перескакивала мокрые камни быстро, ловко, как гордая дикая кошка, которых Эллана никогда не встречала. Дикарка оказалась у отшлифованной стены быстрее, чем маг рассчитывал, и он не сразу сообразил, что пора диктовать, засмотревшись на ее ритмично покачивающиеся бедра.

– Vhe-nan, – громко произнес эльф. – По буквам?

– Нет. Я смогу, – ответила Эллана, замявшись. – Не надо.

Ее кисть вздрогнула, когда ворс коснулся камня. Первая буква вышла ровной, обе палочки «V» были аккуратными и тоненькими, эванурису оставалось только гордо взирать на свою не слишком-то способную ученицу. Дальше все шло хорошо, только на последней «n», замыкающей буквенный ряд, Эллана споткнулась, сделав ей маленький хвостик. Издалека он казался только каллиграфическим изыском писавшего, потому маг совсем не расстроился из-за этой оплошности.

Она вообще редко его расстраивала. Когда эльфийка обернулась к нему, лицо девушки сияло нескрываемой гордостью. Она улыбалась так живо, так ярко, что магу тут же захотелось нарисовать это лицо, запечатлеть его в памяти. Загар снова затопил ее, белый валласлин стал заметнее, и, когда дикарка проводила ладонью по лицу, пальцы ее каждый раз останавливались на нем, щупая нарисованные ветви.

– Ты делаешь успехи, Эллана.

– Это – верхушка моих возможностей, – ответила девушка с ноткой горечи в голосе. – Больше ничего писать не буду.

– Ничего не пиши, – заметил маг, смеясь. – Лучше расскажи мне что-нибудь.

Мужчина просил об этом частенько. Бывало, он приходил к Эллане посреди ночи, чтобы поцеловать ее в щеку и плюхнуться рядом, на узкую даже для одного кровать. Маг любил гладить ее волосы, расспрашивая о жизни, к которой девушка мечтала когда-то вернуться. Пока его пальцы путались в ее локонах, эльфийка пыталась вспомнить очередную шалость, совершенную ею, чтобы порадовать слух мага. Историй у нее было много: ярких и веселых, как годы, что остались за узкими плечами.

– Мы никогда не говорили о твоей семье.

– Мы же всегда о них говорим, – взбрыкнула девушка.

– Мы всегда говорим о твоих соплеменниках, Эллана, не о семье же. Я о родных, ну, по крови, понимаешь?

Его голос всегда становился таким гадким, стоило мужчине объяснять дикарке что-то по его мнению слишком легкое для понимания. Девушка нахмурилась. Кисть она положила ко всем остальным, даже не смыв с нее краски, стараясь его раззадорить и позлить, но маг не сказал ей и слова. Эльфийка всегда избегала этой темы, опасаясь, что затоскует еще сильнее и все же сбежит.

– У меня маленькая семья. Я, мать и брат. Больше никого.

– Брат? Интересно, интересно… Старший, наверное?

Его гадкая привычка – перебивать говорившего – действовала девушке на нервы. Она не раз и не два делала эльфу замечания, но толку от этого не было. Эллана выпрямилась, потянув руки вверх. Манящий стан рабыни не отвлек хозяина от цепи разговора, и девушке пришлось признаться самой себе в том, что попытка ее провалилась, пришлось продолжить рассказ.

– Да, но только совсем чуточку. Я бы этих минут даже не считала. Мы двойняшки. Шартан – маг, он помогает нашей Хранительнице, он – ее наследник. Ты же знаешь, кто такая – Хранительница?

Эльф знал. Фен’Харел кивнул, он изучал писания о жизни дикарей, откровения беглого раба, которому удалось влиться в один из кланов, который впоследствии был захвачен Джуном. Несчастный описал кочевую жизнь только с приятной стороны. Он рассказывал о том, как соплеменники помогают друг другу в любом начинании, о том, что обязанности делят по возможностям. Ловкачи – охотятся, самые выносливые из эльфов – разведывают местность, а те, кого Творец, загадочное божество дикарей, наградил умелыми руками – творят так же, как сам он.

Больше всего у диких кланов ценились маги. В одной общине они рождались редко, не чаще двух или трех раз в сто лет. Обладателей этого дара почитали, им отводилась главная роль в жизни племени – роль Хранителя. В идеале в клане должно было быть всего двое магов, но случалось и так, что на общем собрании Хранителю позволялось оставить подле себя сразу двух учеников. Впрочем, если у другого племени возникала необходимость в Первом, одного из одаренных детей приходилось отдать.

– А какая роль была у тебя? Была бардом, менестрелем или сказителем? – спрашивал эльф, улыбаясь. – Или ты танцевала экзотические танцы, вырабатывая эту кошачью грацию?

Он заключил ее в объятья, снова прижав к груди. Эльфийка засмеялась, толкая его и отодвигаясь. Оба повалились на колючую траву, устилавшую землю, свои ноги Эллана возложила на его, руками опираясь назад. Водопад шумел справа от нее, сладкая парочка расположилась слишком далеко, чтобы не ощущать на лице холодным брызг воды, отскакивающей от камня.

– Нет, я была охотницей. Хотела стать Ведущей, если хочешь знать, и раздавать младшим охотникам команды.

Эллана улыбалась, рассказывая о мечтах, которым не суждено было сбыться, но сердце ее больно билось о ребра. Вспомнился восторженный взгляд друзей-охотников, увидевших, что эльфийка поймала сразу десять длиннохвостых фенеков за один раз. Кого она может удивить здесь, играя на разукрашенной лютне? Только саму себя и только тем, как глубоко упадет на следующий день, как низко опустит голову.

– Мы можем ходить на охоту хоть каждый день, – признался маг. – Если тебе это нравится, почему бы и нет.

– Да, я не против иногда поохотиться, – ответила Эллана. – Но тебе рисование и чтение при свечах больше по душе.

Вместо ответа маг дал ей поцелуй. Скользящий по холодной щеке, спускавшийся на плечо, спрятанное под рукавом. Дикарка слабо улыбнулась, глянув на мужчину снова. Он казался ей светлым лучиком в царстве непроглядной тьмы, мудрецом среди черни, выбившей для себя власть. И от осознания того, сколь разными любовники были внутри, от чувства близости этой пропасти между их интересами… Эллане становилось не по себе. Что она может ему дать, кроме минут телесной близости?

В столь краткий срок жизнь ее изменилась. Если раньше охота казалась молодой эльфийке самым полезным занятием для окружения, то сейчас… Сейчас девушка понимала, что этого мало. Ничтожно мало. Но она не в силах совершить что-то грандиозное, Эллана не может взмахнуть рукой и разрушить господские дома, разорвать ошейники на шеях рабов. Она не может сделать ничего. Он может все.

– Я хотела…

– А кем была твоя мать? – спросил эльф, снова перебивая ее на полуслове. – Твой отец?

О, рассказывать такие подробности – утомительно. Эллана медленно перевела взгляд к воде, рассматривая водопад. Интересно, видно ли реку из окон на самых верхних этажах? Хотелось бы посмотреть откуда она течет и куда впадает, потому что это озерцо было только концом длинного пути. Там, за пределами скрытого в тени оазиса жара была такой густой, что стала почти осязаемой. Она залегла под деревьями и домами, пряталась всюду, окутывая каждого. Но здесь, между ними двумя воздух пропитывал прохладный дурман.

– Моя мать – она раньше была разведчицей. Потом вышла за отца, забеременела нами… Потом был еще один ребенок, но он умер в младенчестве. Мальчик. Лет десять или пятнадцать назад она сломала ногу, теперь хромает, бегать уже не может. Зато мама помогает клану с галлами, они ее любят.

Пришло время рассказывать об отце, и девушка смутилась. Он умер, когда двойняшкам было всего десять или одиннадцать лет, но Эллана помнила его слишком хорошо, словно видела еще вчера. Она могла бы с точностью рассказать, как родинки лежали на его бледном вытянутом лице, как каштановые волосы прикрывали шрам на голове, оставленный иглобрюхом. Дикарка любила его и сейчас, будет любить еще долго, если не до конца своего пути.