Слабость вновь взяла над ней верх, и Цири смиренно закрывала глаза, сидя на старой кушетке. В лаборатории Аваллак’ха все также пахло сушеными травами и реагентами, разведенными не так давно. Полумрак окружал молчавших спутников, и гнетущее предвкушение оседало на устах обоих. Все это навевало воспоминания. Не самые приятные, но живые, бьющие Цири в самую грудь. Креван работал молча, поставив своей пациентке капельницу, он вернулся к делам с бумагами, предоставив утомленную девчонку самой себе.

Или миру блаженных сновидений, миру иллюзий и отдыха после тяжкого дня. И в этом очередном сне к ней приходила Йен, Йен посещала ее слишком часто. Чародейка смеялась, скалила свои белые зубки и обещала Цирилле, что совсем скоро всему придет конец. Скоро, только если та поступит так, как ей велено. А велено было… Велено было то, чего ведьмачка так сильно боялась.

– Нет! Нет, это же мерзко. Он еще делает больно, когда… – причитала Цири, пока Йеннифэр расчесывала ее длинные светлые волосы.

– Мужчины любых рас, милая, любят вид девушек, изнемогающих от боли в такие нежные для нас моменты. Им кажется, будто от этого достоинство их становится гораздо больше, чем оно есть.

– Достоинство – фыркнула Цири. – Не хочу потакать его желаниям.

Сон оборвался тем, то чародейка не успела ответить. Раньше, всего несколькими днями раньше, не узнав тайны отправленных Ларе писем, Цири могла бы спросить о смысле увиденных снов у Знающего, но теперь та держала язык за зубами. Когда процедура кончилась, и игла покинула ее вену, ведьмачка открыла ослабшие глаза и побрела прочь, отказавшись от помощи. Мужчина, предложивший сопроводить Цири обратно, остался в лаборатории один.

Пока ее в аскетичной белой комнате держала болезнь, эльфийские слуги сняли со стен часть картин. Быть может, кто-то намекнул королю, что война – не лучшее украшение старого замка? Цири шла медленно, ноги ее то поднимались по команде, то не желали слушаться, дрожа и спотыкаясь. Вечер скрыл прохожих, и на пути не спешащей ведьмачке не встретилось ни единой живой души.

Она не могла знать, в каком состоянии находится ее правитель. Цири возвращалась в спальню без опаски, надеясь, что воздержание ждет ее еще несколько поистине долгих дней. После болезни, случившейся по его вине, Эредин вел себя с дорогой «гостьей» удивительно мягко, и Ласточка не могла жаловаться на судьбу. Не могла, пока не отворила двери.

Хорошо знакомый запах бил в нос. Вино, вино, смешанное с потом, который сильное мужское тело источало, пока бросало бутылки в стену. Одну, вторую и третью, пока яркие зеленые осколки не заполнили сбою пол. Король ждал ее, сидя на кровати, и стоило двери лишь приоткрыться, как Эредин заставил себя подняться на ноги и поприветствовать гостью.

– Нелепое платье, Зираэль, – произнес король громко.

По началу разговора было ясно, какой выйдет эта беседа. Цири поспешила закрыть за собой двери и опустить взгляд, точно стыдясь собственного выбора. На самом же деле, утром, когда служанка пришла, чтобы помочь ей одеться, Цирилла просто ткнула в первую попавшуюся ей на глаза гору ткани, желая быстрее отделаться от мук выбора. Она не стремилась угодить чужим взорам, а особенно взгляду предателя и подлеца. Сегодня нужно быть мудрее, нужно слушать Йен, что хоть и не была настоящей, но говорила все также мудро.

– Мне нравится этот цвет, Ваше Величество, – поспешила ответить та, понимая, что не в том состоянии, чтобы дразнить его.

Король оценил ее настрой, позволив себе довольно улыбнуться. Быть может, болезнь пошла ей на пользу и сгладила взрывной нрав? Нет, по цвету ее глаз Эредин понял, что пламя, готовое вот-вот ярко вспыхнуть в груди Ласточки, все еще оставалось внутри нее, тлеет, ждет своего часа. Цири пошатнулась, почувствовав в ногах очередной приступ слабости, она облокотилась о дверь, а эльф не заметил ее проблемы. Его зеленые глаза не выражали интереса к деталям.

– Слишком радостный для этого места, – произнес он, отвернувшись. – Не находишь?

– Меня развеселили лилии в саду.

– Лилии? Или старый Лис?

Последний вопрос мужчина задал с нескрываемым раздражением, и Цири на секунду прикрыла глаза, точно тон его голоса мог причинить ей боль или обиду. Она закусила губу, заставив себя сдержанно улыбнуться и шагнуть вперед. Пусть Эредин думает, что она его не боится, пусть считает, что все его слова кажутся ей смешными, не более. Ведь сегодня она должна казаться ему невиновной.

– Его оправдания тоже были веселыми, – заметила она к удовольствию молодого правителя. – Я пожалела, что пришла одна.

Слуги, подслушавшие утренний разговор, еще не успели донести Эредину его отголоски. Эльфу оставалось только гадать, какой вышла беседа двух сторон. О, как бы он хотел настоять на собственном присутствии, как бы хотел быть там, видеть, как Аваллак’х оправдывается и семенит, но…

– Подойди, – произнес Эредин, протянув к ней руку.

И Цири послушно шагнула вперед. Все ее силы уходили на то, чтобы держать шаг прямо, не показывать, как ослабила ее тело новая инъекция, как губительно подействовала на организм, привыкший к перерыву. Если король узнает, что девчонка ослушалась, что она вновь посещала лабораторию Знающего, что с ней случится? Ведьмачка не улыбалась, губы ее были плотно сложены вместе, образовывая тонкую бескровную нить. Хорошо, что король не смотрел в лицо своей гостьи.

Платье, поначалу признанное им нелепым, в движении оказалось элегантнее любого наряда девушки. Вырез тянулся до самой коленки ведьмачки, и из копны бесформенной желтой ткани то и дело показывалась ее стройная ножка. Кожа у Цири была бледной, бледной, словно воск, капающий со свечей на пол. Эредин боялся, что если надавить на нее чуть сильнее, та растает от тепла его рук.

Только сама Ласточка не разделяла этого страха. Ей руки правителя всегда казались холодными, и не было в них и капли удобства, что могло бы растворить даже мягкий воск. Девушка закусила губу, остановившись в шаге от эльфа. Она не поднимала подбородка, не смотрела ему в глаза, чувствуя, как внутри нее разворачивается борьба. Ведьмачка воюет с чародейкой, приказы призрачной Йен раздаются в тишине разума, но брезгливость, нежелание и страх – те дают сопротивление.

– Скажи мне, Цири, – говорил эльф тихо, источая все тот же запах алкоголя и тлеющей злости дневного одиночества. – Ты скучала по мне, пока лежала там, внизу? Я ведь не спрашивал этого раньше…

– А почему спросил сейчас?

– Потому что я по тебе скучал.

Из его уст признание это вышло скомканным, словно эльф не хотел, чтобы девчонка услышала до конца и осознала смысл. Поцеловать его первой? Цири закрыла глаза, пытаясь вспомнить советы чародейки. Ей нужно представить кого-то другого в этот момент? Но кого? Кого она может выудить из памяти? Мистле? Нет, ее руки никогда не были такими жестокими, ее поцелуи не оставляли вкус крови на губах, не пробуждали желание отшатнуться как можно дальше… Знающего, Хьялмара? Нет, нет, нет, она не желала их касаться…

– Скучала, – выдохнула девчонка, заставляя себя отвечать. И опьяневший эльф не заметил подвоха.

Ему нужно было лишь это признание, не нужна ни правда, ни горькая усмешка на хорошеньких девичьих губах. Только ее «да», только это. Эредин приподнял ее за подбородок, заглянул в летне-зеленые глаза и улыбнулся волчьей ухмылкой. Маленькая ласточка попала в его сети, и ей уже некуда лететь. Небеса заняты серыми тучами, и его воля – прогнать их с пути или сгустить над горизонтом, чтобы удержать свою жертву в силках.

– Больше не придется, – произнес он, растягивая буквы.

Цири не отшатнулась, когда губы мужчины коснулись ее. Мягко, Эредин действовал мягко, стараясь сдерживать животное начало. Его руки опустились к ее талии, пальцы осторожно перебирали складки ткани, ища в них застежки, крючки, вшитые молнии, пока не отчаялись окончательно. Платье расходилось по швам, пока нетерпеливый эльф спешил освободить Ласточку от оков одежды, и Цири оставалось лишь пытаться унять возрождающийся в душе страх.