– Ты любишь меня? – спросил он тихо, не зная, что она ответит.

И Цирилла закусила губу, желая отмолчаться. Так привычно, так испуганно, так боязливо, десяток воспоминаний тут же заполнил его голову. На секунду она стала прежней, все страхи маленькой девочки, пойманной в эльфскую ловушку, вернулись, ведьмачка не знала, что следует сказать, терялась, путалась. Эредин прочитал растерянность в ее глазах, смятение, даже злобу. О, она имела право ненавидеть его за этот глупый вопрос, за все, что он сотворил до него.

– Прости, – поспешил эльф, поднимаясь с места, уходя в другую часть комнаты, к окну, слушать ветер. – Прости, я не должен был спрашивать. Тебе пришлось пройти через многое, чтобы сбежать, чтобы хотя бы попытаться…

– Да, – ответила ведьмачка, перебивая.

Она долго собиралась с мыслями, долго тянула, но боялась, что упустит вопрос. Цири отвернулась, ей не хотелось встречаться с ним глазами, показывать, что предательская слякоть скопилась у их уголков. Ее побег заиграл новыми красками, ведьмачка словно уходила не от жестокосердного эльфа, не от обязательств, что этот союз должен был на нее наложить, но от чувства, укравшего ее спокойствие. Свободолюбивая душа желала бежать, скованное сердце – остаться.

– Ты… Когда-то давно, будто в другой уже жизни, я знала девушку, что заботилась обо мне почти так же, как ты, – говорила ведьмачка, не поворачиваясь. – Разве что, ей не срывало крышу, и она не превращала мои вечера в ад.

– Цири, – шепнул Эредин, но не смог продолжить.

– Я поняла, что сейчас ты – единственный, кто был со мной искренним, кто был рядом, кто пытался удержать меня. Я поняла, что ты хотел дать мне положение, что ты пытался скрасить мои будни, пытался сделать мое пребывание в твоих землях хоть каплю приятнее…

– Мне удалось?

– Попугаи были красивые.

Слабая улыбка украсила его побледневшее от усталости лицо, Эредин сделал шаг вперед, затем второй, а после и третий. Он сам не заметил, как очутился сидящим на коленях перед ее кроватью, как оказался целующим ее в щеки, в мокрый лоб, в плотно сомкнутые сухие губы. Эльф не знал, как сильно ему не хватало этого тепла, как сильно он скучал по ней, пока не смог прикоснуться к ведьмачке губами. Все страхи, все мысли, страдания, все ушло на второй план, потеряло важность. Хотелось лишь обнимать ее, чувствовать руками это робкое тепло и греться в лучах вновь обретенного солнца.

– Мне не следовало сбегать, это было большой ошибкой. Я знаю, что ты пытался все исправить, просто не знал, как нужно поступить. Или я ищу тебе оправдание? – спросила та смущенно.

– Я не желал тебе зла, – отвечал король, не находя в себе сил, чтобы просить прощения.

– Что мы будем делать теперь? – спросила Цирилла, не убирая руки с живота. – Что тебе нужно сделать со мной?

– Жить, – тихо ответил эльф, не позволяя себе произнести другие слова, ответить Ласточке взаимностью. – Я – король, Цири, и я могу сделать все, что захочу.

– Но чего ты хочешь?

– Назвать ее Ларой, вернуть моему народу Лару, Цири, только и всего, – холодно улыбаясь, отвечал король.

Нет, будущее не казалось им обоим безукоризненно светлым, впереди ждала неясная дорога, множество сложных решений, развилось, трудный путь. И Цири, и Эредин не знали, как инъекции Аваллак’ха повлияли на их ребенка, не знали, куда Знающий ушел, чего от него можно ждать, никто из не мог угадать, какой станет реакция народа.

Появление наследника, возвращение утраченного Гена народу – все это должно было укрепить положение короля, но до тех пор нужно держаться, нужно тянуть, пресекать плетущиеся во дворце интриги. О, оба знали, что почва для них благодатна, как никогда.

Ветер протяжно шумел за окном, где-то вдали кричала старая сипуха, воины Эредина шутили у костра. Мягкий смех залетал в окно, но сидящие рядом влюбленные не слышали ничего иного. Только биение собственных сердец. Когда король впервые дотронулся до живота девушки, дрожь прошлась по ее телу, слабость накатила на уставшую ведьмачку, и та прикрыла глаза, прося прощения. Эльф смотрел на нее, смотрел, как дрожат веки беглянки, как она улыбается сквозь сон, как пытается открыть глаза и не спать еще хоть минутку. Жар печи креп, воздух вокруг накалялся, становилось тепло, жарко, сердце билось в его груди. Что-то ткнулось Эредину в ладонь, и король улыбнулся сам, понимая, что поймал первое движение дочери.